Слуги Ареса

Белый халат оказался маловат, и Степанов не стал натягивать его на мундир, просто набросил на плечи.

– Прошу за мной, - сказал дежурный врач и неторопливо зашагал вдоль длинного коридора с высокими сводчатыми потолками.

В этом отделении госпиталя Бурденко раненых оставалось уже немного чеченская война миновала свой пик. Тех, кого удалось подлатать, старались размещать в подмосковных санаториях и пансионатах. Многие не избежали голубоватого здания без окон на набережной Яузы - от госпитального морга траурные кортежи отъезжали регулярно, и спецроте городской комендатуры скучать этим летом не пришлось, много сотен холостых патронов сгорело в траурных залпах. Но кое-кто еще не определился между пансионатом и моргом. Валентин Кислицин как раз относился к группе колеблющихся.

Присев на пустующую койку, Степанов взглянул на закованного в гипсовый корсет друга и с трудом подавил тяжелый вздох.

– Здорово, Миша!
– прошептал Кислицин, скосив на капитана глаза, головы он не мог повернуть.
– Что, поздравить пришел?

Степанов кивнул. Слова поздравления прозвучали бы нелепо в такой ситуации, и он молча пожал холодную неподвижную руку Валентина, бессильно лежавшую поверх серого казенного одеяла.

– Быстро делаю карьеру, - так же шепотом произнес Кислицин.
– Алферов вчера приезжал...

Он улыбнулся и подмигнул Степанову. Лицевыми мышцами он еще мог управлять.

– Я знаю, - сказал Степанов.
– Я вместе с ним хотел, да опоздал.

– Не страшно, - опять улыбнулся Кислицин.
– Я не тороплюсь теперь... Хочешь взглянуть? В тумбочке лежит.

Степанов выдвинул ящик. Орден "За личное мужество" лежал поверх новеньких погон со звездами подполковника.

– Поздравляю!
– все же счел возможным сказать Степанов и задвинул ящик.
– Третий у тебя?

– Угу. Две "красные звездочки" и этот. И подполковника - досрочно. Хорошо заработал, верно, Миша?...

– Да... Работенка была горячая...

...Общежитие, в котором размещалась группа офицеров антитеррористического Центра ФСБ, оказалось полностью блокировано боевиками часов через восемь после начала штурма Грозного. Еще через пару часов стало ясно, что в здании не продержаться - колонна бронетехники 205-й бригады была почти полностью сожжена и прорвать блокаду не смогла. С наступлением темноты осажденные решили пробиваться к зданию УФСБ. Разделились на две группы, первой командовал Кислицин, Степанов - второй. Группа Степанова, более малочисленная, смогла покинуть здание незаметно для "чехов", а вот Кислицину не повезло. Его людей, сосредоточившихся возле пролома в бетонной стене, заметили изза вспышки светительной ракеты и стали расстреливать почти в упор - метров с тридцати. Раненный в самом начале боя, Кислицин остался на месте и минут двадцать прикрывал огнем РПК отход своих людей - в результате группа понесла минимальные в такой ситуации потери - только два человека были убиты. Степанов вернулся к общежитию перед рассветом, один, и обнаружил едва живого Кислицина, у которого было четыре огнестрельных ранения и одно колотое, очевидно, боевики добивали его и бросили, посчитав убитым. Позже выяснилось, что одна пуля задела позвоночник...

– Кстати, знаешь, кто нас так удачно сделал в ту ночь?
– спросил Степанов.

– Кто?

– Ахмед Нурали. Вспоминаешь?

– А... Понятно теперь. Я все думал, откуда они такие грамотные. Ливия, кажется?

– Точно. Ливия, восемьдесят пятый год, лагерь под Триполи.

– Твоя школа!

– И моя, и твоя. Советская школа.

– Ну что ж. Хорошо мы их учили...

– Вот и научили.

– Откуда знаешь?

– Данные радиоперехвата. Они не стесняются теперь, все идет открытым текстом. Имена, страны...

– Он как, Нурали-то? За идею или за деньги?

– Одно другому не мешает. И денег, и идей у них хватает.

– Орденов зато нет.

– Орденов нет.

– Слушай, Мишка! Ты выпить принес? Наверняка ведь принес!

– А можно тебе?

– Давай, пока экскулапа нет. Вон стаканчик пластмассовый, ты уж поднеси боевому товарищу!

Степанов наполнил до краев водкой стаканчик, остро пахнувший каким-то лекарством, поднес к губам Кислицина и влил горькую в рот новоиспеченного подполковника. Тот шумно глотнул и сморщился.

– Закусишь?

– Ага. Дай виноградинку. И сам глотни.

– Ну, за тебя, Валька! За то, чтоб стал здоров!

– Степанов крутанул бутылку и плеснул в глотку теплую противную водку.

– Спасибо... Да только вряд ли. Нейрохирургическая операция нужна. Сложная. Здесь не делают.

– А где делают?

– Говорят, в Германиии... Дорого!

– Сколько?

– Тысяч двадцать пять, может, тридцать.

– В марках или долларах?

– Да какая, на х.., разница? Все равно нет ни того, ни другого. В долларах. Я уж думал. Даже если комнату свою продам, все одно - и на половину не наскребу.

– Алферов в курсе?

– В курсе. Да что толку-то? Таких, как я - тысячи сейчас, а денег на зарплату здоровым не хватает...

– А точно, что операцию можно сделать?

– Говорят... Здесь работала группа Красного Креста, был там один парень из Германии, у него папаша - известный нейрохирург. Частная клиника под Бонном. Там можно было бы попытаться.

– Я достану деньги.

– Не шути, Миша.
– Голос Кислицина предательски дрогнул.
– Не нужно так шутить.

– Сказал - достану. Ты меня знаешь.

– Банк, что ли, ломанешь?

– Попроще есть способ. Лежи, поправляйся. И жди. Все будет хорошо. Отправим тебя к немцам!

Степанов пожал неподвижную руку Валентина и быстро вышел из палаты. Оставаться здесь больше не было никаких сил.

Мотор "шестерки" запустился только с пятого раза и, пока не прогрелся, заметно "троил". Переключая передачи, Степанов увидел в зеркальце заднего обзора, как за машиной тянется шлейф сизого дыма.

"Все, от колец, наверное, одни ошметки остались, - огорченно подумал капитан.
– Долго не протянет старушка. Менять надо бы... Да, деньги, деньги... Проклятая страна, идиотская война! С нами они делиться не хотят, нам предлагают только воевать, причем бесплатно. Я профессионал и я не хочу - бесплатно. Все, хватит! Нужно сматываться отсюда. Из крылатого нашего вождя получился всего лишь анекдот - вышвырнули, как щенка позорного, и не пискнул... Нет, мне здесь больше делать нечего, абсолютно нечего! Я свободно владею английским и испанским, могу общаться и с арабом, и с французом. И я умею делать из людей оружие, настоящее оружие. Мне наплевать, кого учить. Буду учить арабов, если заплатят арабы, буду учить евреев, если заплатят евреи. А в этой стране... Да черт с ней, с этой страной! Открою школу где-нибудь в Эмиратах или в Аргентине. Помогут, есть кому помочь... Кроме Нурали еще остались... бывшие мои ученички. Я хороший профессионал и я смогу получить рекомендации. Вот только деньги... Двухсот пятидесятитрехсот тысяч хватило бы с лихвой... И Вальку надо поднять на ноги, если бы не Валька, то сейчас в госпитале лежал бы я сам. Очень большая вероятность, что лежал бы... Почти наверняка! Куда ж я еду-то?

Так, это Владимирка... Ну правильно, я еду в Кратово. Больше и ехать-то мне некуда".

Подъехав к знакомому особняку, капитан смог убедиться, что за те несколько месяцев, что он провел в Чечне, во владениях Питона произошли разительные перемены. От строительного бардака не осталось и следа. Широкая дорожка, посыпанная тускло мерцающей мраморной крошкой, протянулась от изящных ажурных кованых ворот к коттеджу, мрачноватые формы которого скрывались за великолепными голубыми елями, высаженными перед фасадом в шахматном порядке. Вдоль дорожки шел ряд низких круглых фонарей, излучавших молочно-голубоватый неяркий свет. Недалеко от ворот капитан заметил небольшой изящный кирпичный домик - очевидно, обиталище охраны.

На воротах Степанов обнаружил что-то вроде переговорного устройства и несколько раз нажал на светящуюся зеленую кнопку. Минуту спустя дверь домика охраны распахнулась и на пороге показался дюжий хлопец в неизменном камуфляже. Он лениво подошел к воротам и вопросительно уставился на капитана.

– Степанов Михаил Владимирович, - отрекомендовался тот.

Охранник вытащил из кармана куртки радиотелефон и сообщил фамилию позднего гостя. Потом кивнул, несколько раз щелкнул замками и медленно распахнул тяжелые ворота.