Смена полярности

Это было её девизом по жизни. Помогло в учёбе, в карьере, так почему бы и не применить его в личной жизни?

Гермиона стояла перед дверью Драко. Держа поднос с бананово-ореховым тортом в левой руке, она подняла правую, чтобы постучаться. На мгновение Гермиона застыла с тортом в одной руке и застывшим в воздухе кулаком, будто бы была одной из тех бунтарей восьмидесятых годов.

«Просто сделай это!»

Ошеломлённая этим мысленным возгласом, она сделала, как велено, и тихо постучалась в дверь Драко. Дверь открылась через несколько секунд, хотя казалось, что прошла целая вечность.

– Грейнджер, - Драко сказал это так, будто ждал её.

Гермиона вновь потеряла дар речи. Драко Малфой обладал удивительной властью над её голосом и не оплошал и на этот раз. Он стоял прямо в дверном проёме и был одет в рабочие брюки и белую рубашку. Рукава были закатаны до локтей, а пять из семи пуговиц расстёгнуты, открывая жадному, алчному взгляду Гермионы грудь и часть живота. Волосы Драко были не совсем аккуратно собраны сзади в хвост, так что несколько прядей падали на лоб спереди. Одну руку он засунул в карман брюк, а другой держался за дверную ручку - Гермиона никогда не видела его в таком расслабленном состоянии.

У неё возникло безумное желание немедленно прыгнуть на него. Просто наброситься и проглотить.

– Маленькая нежная мисс Грейнджер, тебе нравится то, что ты видишь?
– ухмыльнулся Драко.

Гермиона тут же отвела взгляд от его груди. Щёки предательски заалели.

– Конечно нет, Малфой.

Его ухмылка тут же исчезла, сменившись равнодушием.

– Тогда зачем ты здесь? В последнее время всякий раз, открывая дверь, я нахожу за ней тебя. Ты меня преследуешь, Грейнджер?

Гермиона покраснела ещё сильнее.

– Нет, не преследую. Я… я просто пришла, чтобы… в общем, чтобы выразить свою признательность.

– Выразить признательность?
– недоверчиво переспросил Драко.

– Да, - кивнула она, наконец встретившись с ним взглядом, и тут же потерялась в его серых глазах.
– За… за поддержание образа профессионала во время учебных поединков.

Нужно было продумать всё тщательнее, и взгляд Драко, в котором читалось: «А не сошла ли ты с ума часом?» - подтвердил это.

– Грейнджер, мне не нужна твоя чёртова признательность, - равнодушно сказал Драко.
– Я изо всех сил сдерживался, чтобы не проклясть тебя, поэтому благодари самого Мерлина, что я всё же сдержался.

– Именно поэтому я и пришла, Малфой, - ухватившись за такую возможность, сказала Гермиона.
– Мне очень не нравится эта вражда между нами. Я считаю это ребячеством и надеюсь, что мы сможем перешагнуть через это, если желаем успешно сотрудничать.

– И почему же меня должно это заботить?
– вряд ли тон Драко мог быть более холодным.

– Потому… потому что это отличный шаг вперёд, - запнувшись, закончила Гермиона.
– Вот, я испекла тебе торт.

– Нет, спасибо, - хмыкнул в ответ Драко.

– Почему?
– едва не плача, продолжала настаивать Гермиона.

– Он может быть отравлен.

Голос снова подвел её. Догадка Драко была слишком близка к истине.

– Это не так. Пожалуйста, возьми торт.

– Зачем?

– Это предложение мира. Подарок.

– Что за торт?

– Бананово-ореховый.

– Я не люблю орехи.

– Тогда вытащи их.

Драко уставился на неё тяжёлым взглядом, и Гермиона почувствовала себя букашкой под микроскопом. Она хотела отвернуться, опасаясь, что он применит легилименцию и узнает о её коварных планах, но отвести взгляд значило вызвать подозрения. Нахмурившись, Драко наконец выдернул поднос с тортом из её дрожащих рук.

– Грейнджер, я не знаю, что ты задумала и не верю в твои оправдания, - сказал он.
– Но если, откусив кусочек, я превращусь в призрака, Пивз покажется тебе дуновением ветра в сравнении со мной.

И, как обычно, Драко захлопнул дверь перед её лицом.

========== Глава пятая ==========

Приворотное зелье не сработало.

Гермиона поняла это следующим утром, когда, открыв дверь, чтобы пойти на урок к третьекурсникам, обнаружила за ней Аргуса Филча, облаченного в старомодный изъеденный молью линялый фрак. Сломанные пуговицы отчаянно цеплялись осколками за петли, брюки заканчивались где-то в районе щиколоток, а в руке он держал букет увядших роз. Филч попытался уложить свои непослушные волосы, но это создало обратный эффект: они спутались и распушились. Он спрыснулся одеколоном, который пах так, будто бы у него истёк срок годности - если такое вообще возможно.

Гермиона тут же отступила на пару шагов назад, зайдясь в приступе кашля от ужасной вони. Она зажала нос, но Аргус Филч, казалось, не заметил её брезгливости. Он улыбался так широко, как не улыбался никто на памяти Гермионы. Его желтые кривые зубы вызывали отвращение. Филч смотрел на неё влюблённым взглядом, с тем маниакальным блеском в глазах, который появлялся, когда он размышлял над очередным наказанием для учеников. Это выглядело так, будто Гермиона была воплощением его заветной мечты.

– В-вот ты где, моя прелесть… моя кошечка, - выдохнул он, тыча ей в лицо тощим букетом мёртвых почерневших роз.
– Это тебе, любимая!

О нет.

О Мерлин, Цирцея, Боже, Да-Кто-Угодно-Великий-Существующий-Лишь-Для-Того-Чтобы-Его-Поминали-Всуе, нет.

Филч шагнул вперёд, и розы приблизились к лицу Гермионы. Их тошнотворно-сладкий запах в сочетании с просроченными духами самого Филча вызывал неприятные ощущения в животе, медленно продвигающиеся к горлу. Гермиона было сделала еще один шаг назад, но поняла, что, отступив в свою комнату, проведёт за собой и Филча, поэтому просто скользнула в сторону, закрыв дверь.

– Дорогая, любимая, - продолжал Филч.
– Сладкая моя! Вот почему я принёс тебе эти цветы! Они олицетворяют тебя… но ты гораздо, гораздо слаще!

Его широкая улыбка была решительной, а глаза светились обожанием. Своими грубыми мозолистыми руками он ухватился за стебли роз, выжимая из них остатки жизненных сил. Когда Гермиона отодвинулась, он последовал за ней, не переставая размахивать букетом.

– Это выражение моей любви к тебе, моя кошечка!
– заявил Филч.
– Моей чистой и вечной любви, моя милая, милая Гермиона!

Что же делать? Это был кошмар, превратившийся в ужасающую реальность. Она стояла возле своей комнаты вместе с Аргусом Филчем, - кто угодно, только не он!
– который объяснялся ей в «вечной любви», смердя так, будто давным-давно умер, и тыкал ей в лицо жалким букетом полумертвых роз. Действительно, это был один из самых ужасных кошмаров, которые только могли сбыться.

– И я знаю, что ты тоже любишь меня, моя пышечка, - тараторил Филч.
– Иначе не угостила бы меня таким вкусным тортиком! Моя душечка умеет создавать чудеса своими прелестными руками!