Смена

Мы долго шли в тишине, потом он, будто бы всё еще сомневаясь в возможности разговаривать, жестом предложил мне сесть на скамейку. Я продолжала молчать и зачем-то рылась в своей сумке, будто искала там тему для разговора.

– Ты знаешь, Вет. Такое дело. Всё сказать хотел, но не решался…

С печальной ясностью в голове пронелось: “Сейчас скажет, мол давай договоримся, что ничего не было”.

– Короче, это. Я ведь женатый.

– Ммм, – я поджала губы и мелко закивала, типа с лёгким осуждением, а на самом деле, втайне радуясь тому, что это обстоятельство открылось мне ещё вчера, благодаря собственному варварскому ноу-хау. Подготовилась, так сказать.

Повисла пауза, которую я по хорошему бы стоило заполнить хотя бы мимолётным упоминанием того факта, что мне по идее в скором времени тоже светило добросовестное замужество.

– Чего кольцо не носишь тогда?, – я так и не смогла рассказать.

Антон рассмеялся.

– Блин, это долгая история.

– Да я не тороплюсь.

– Короче, я однажды лез через забор и зацепился кольцом за гвоздь.

– А дальше чё?

Антон тяжело вздохнул.

– Ну как чё. Палец отрезали. Вместе с обручалкой.

– Тфу, дурак.

– Да ладно тебе. Правда зацепился и потерял.

– Понятно.

– Веришь?

– Не-а.

– Никто не верит, ты представляешь.

– Представляю.

– Ну и чего же нам с тобой теперь делать?

– А ты что хочешь?, – задала я вопрос, которому в любой непонятной ситуации меня научила Люся.

Антон закурил и выпустил дым через ноздри. Давно заметила за ним эту смешную мультяшную привычку: дымить носом, когда напряжён.

– Я хочу роводить время с тобой. При этом не хочу ставить под сомнение свою нормальную жизнь.

Обычно в такие моменты я успокаиваю себя тем, что возня нехороших мыслей из слов типа «Вот урод» – это их не сердце говорит, а миндалевидное тело в мозге; то самое, отвечающее за страхи и эмоции. Я тогда возражаю что-то вроде: как же, миндалевидное тело, тебе не стыдно. Посмотри вон на префронтальную кору – какая она искусница в вопросах планирования рационального. Молодцы, конечно, эти популяризаторы науки. Ловко так своими книжечками снимают с нас ответственность и субъектность. Мол никакой ты не хозяин жизни, хозяева – нейроны в твоём мозгу.

Заслышав «Давай сегодня ко мне» и почувствовав касание его руки, нейроны сделали своё дело. Ни страданий, ни чувства вины, одно лишь предвкушение встречи и жаркая радость. И ходишь потом совершенно особенной дурой – киваешь не в попад, заглядываешься на небо и путаешься в своих же ногах.

***

О своих прямых обязанностях я вспомнила лишь к дискотеке. Сначала дала девчонкам задание выбрать книжку на чтения. Канючили “Сумерки”, но я кривила нос, спросив, чего уж сразу не “50 оттенков серого”. Чуть порозовели даже, милашки. Я предложила “Грозовой перевал» и была поддержена Катей. Она сказала: “О, норм тема, это про дворянскую тёлку, которая застэнила нищеброда”. А Маша добавила: “Между прочим, Белла из “Сумерек” читала эту книжку!”

О том, что значит “застэнила”, я догадалась инутивно и не стала уточнять, дабы не ронять свой авторитет прогрессивного педагога. Зато смилостивилась и разрешила сразу две книги. Они были счастливы.

Болтая с девчонками, я заметила Юлю – ту самую, с пеной для бриться вместо шампуня. Она была единственной в девичей комнате, сидевшей в одиночку и не принимая участия в разговорах, чем-то сосредоточенно занимаясь у себя на кровати. Я подошла ближе и увидела, ножницы в её сосредоточнно жуют концы джинс.

Я кинула взгляд на край матрасами, глазами спрашивая, можно ли присесть. Она кивнула.

– Чего делаешь?

– Штаны режу.

– Зачем?

– Да просто так.

– Да ладно?

Юля отложила ножницы, мотнув головой в сторону пустой кровати Марины, успевшией за пару дней зарекомендовать себя как самую популярную девочку лагеря и главную же булли вместе с тем.

– Понятно, – ответила я.

Я вышла в вожатскую. И едва отыскав косметичку, которую Люся, конечно же, не положила на место, вытащила оттуда маникюрный набор. Вернувшись в девчачью спальню, я протянула ножницы Юле.

– На, они поострее.

Юля посмотрела на меня удивлённо и с долей недоверия. Поколебавшись, всё-таки взяла.

– Ну, как тебе день молчания?

– Да нормально. Я привыкла, – ответила она, не отрываясь от штанов.

– В смысле?

– Да дома тоже говорить не с кем особо.

– Как это не с кем?

– Ну, бабушка в Липецке у нас. А папы почти не бывает.

– Работает много?

– Ага, в трёх магазинах охранником. Кредиты у него…

– А друзья у тебя есть? Во дворе или школе?

– Да нет.

– Почему?

Внезапно Юля будто оживилась.

– Ну, девочки у нас все просто кринжухи. А мальчики издеваются. В тетрадь харкнуть могут. Один в этом году волосы отрезал, – она показала на коротенький хвост.

Я долго подбирала слова – так, чтобы они не были словами “с высоты лет» и несли хоть сколько-нибудь тепла.

– Ты не поверишь мне, наверное, сейчас, но это правда: просто знай, что через несколько лет это всё не будет иметь значения.

– Какая разница. Сейчас-то зашквар.

– Да это понятно. Но зашквар переживается легче, когда думаешь, что он закончится.

– И вам помогло?

– Ну…

– Да что вы вообще знаете про зашквар.

– Много чего! Мне мама ноги брить не разрешала, а парни надо мной смеялись все. Выкладывали в паблик школьный коллаж из моих фоток и крема для депиляции. Говорили, что я тупая и чмырили за поношенные вещи старшей сестры. И валентинки я сама себе отправляла на 14 февраля. Так что я очень даже хорошо знаю, что такое зашквар.

– Про валентинки гоните, да?

– Не, не гоню. В 7:30 утра в школу приходила, чтоб не видел никто и кидала в язик.

Конец ознакомительного фрагмента.