Смерть догоняет смерть

Ее бы сюда на секундочку! Как бы она квалифицировала условия проживания сбежавшего бомжа? Кстати, почему он сбежал, причем в паническом ужасе? Наверняка ведь пережил не одну милицейскую профилактическую чистку, мог бы уже и привыкнуть. А тут страх, граничащий с умопомрачением. Не мог ведь он сам решиться на ограбление. Не тот тип. Бомж в основном старается тараканом забиться поглубже да лежать потише, довольствуясь пустыми бутылками и попрошайничеством.

Сам не мог. Но вполне возможно, видел, кто это сделал. Неплохо поговорить бы с ним душевно и доверительно. Только где его искать? Наверняка теперь сидит в кустах и ждет, когда я уберусь из его апартаментов, чтобы вновь согреться от уличного холода. Температура на дворе минусовая, а одет он в рваную гнилую хламиду. Что-то похожее на стыд или жалость просыпалось во мне.

"Черт с тобой!
– подумал я, выходя из подвала.
– Но завтра мы обязательно встретимся. Накроем болезного, а там и поговорим по душам".

И все-таки кого он боялся?

* * *

Я знал, Юрка уходит на работу в семь. Проходя мимо его квартиры, нацарапал ему записку, воткнул ее в дверь.

Спящая Ленка брыкалась и ругалась, потревоженная в теплой, нагретой постели.

Мне казалось, я только уснул, как раздался звонок.

– Ты просил позвонить. Что случилось?
– спросил мужской голос в телефонной трубке.

– Это кто?
– мало что соображая, поинтересовался и я.

– Президент Клинтон, твою мать, совсем одурел, хроник-ветеран.

– А-а-а, Юрка, слушай внимательно.
– Я напряг спящие еще мозги и коротко рассказал ему о моей ночной прогулке.

– Ну ты даешь, Кот! Нужно немедленно сообщить начальнику.

– Конечно, только не немедленно, а медленно.

– Не понимаю.

– У тебя всегда с этим делом было плохо. Не время еще, Юрка. Я ведь ничего, кроме дыры в стене да сбежавшего бомжа, не нашел. Но к обеду думаю выкопать что-нибудь посущественнее. Вот тогда и преподнесешь своему шефу жирный праздничный пирог. А пока сделай вот что: пойди сейчас в этот подвал...

– Но мне на работу...

– Позвони Ефимову и, не вдаваясь в подробности, скажи, мол, дело сдвинулось, нужно форсировать.

– Ладно.

– Так вот, пойдешь в подвал и аккуратно, нежно, как девушку, потрясешь того бомжика. Но без резких телодвижений. Ясно?

– Ясно. А почему сам не потрясешь?

– Потому что ты получаешь жалованье, а я - нет. И мне необходимо быть в другом месте. Собирайся и топай! Часов в десять подойду. Дождись.

– Ты где шлялся всю ночь?
– Это уже спросила выходящая из ванной комнаты голая Ленка.

– Где надо, там и шлялся, прикрой стыд, девка срамная, и приготовь завтрак. Да не, забудь про кошку. Ступай, милая, у меня должен состояться конфиденциальный разговор на высоком уровне.

– Скотина!
– Хлопнув кухонной дверью, Ленка загремела посудой, а я набрал номер оганяновского телефона и попросил о встрече. Он пообещал тотчас выслать машину.

Через полчаса, сытый и умытый, я восседал на переднем сиденье роскошного вартановского "мерседеса", которым управлял один из его племянников.

– Ты зачем дядькин сейф бомбанул?
– спросил я на всякий случай, проницательно и всезнающе глядя в его черные грустные глаза. Наверное, так же грустит крокодил, сожравший небольшого бычка.

– Аи, зачем так говоришь? За такие слова отвечать надо. Если бы не дядя Вартан, я бы тебя побил.

– А что, дядя не велел?

– Нет. Сказал, чтобы обращался культурно. А я дядю уважаю. Люблю.

– "А я дяденьку не бил, а я дяденьку любил", - гнусаво пропел я, закуривая.

– Послушай, возьми нормальную сигарету.

– Я к таким привык.

– Потом в салоне плохо пахнуть будет.

– Это твои проблемы. Ты лучше скажи, зачем в мастерскую шастаешь? Высматриваешь-вынюхиваешь?

– Да что вы, честное слово, дурак? Мы там коньяк пьем.

"Мерседес" тем временем притормозил у металлических ворот, которые тут же медленно, занавесом, расползались в стороны, открыв огромный двор, яблоневый сад и вычурный фасад двухэтажного дома.

Из парадной двери появился второй племянник и препроводил меня в гостиную, иначе эту комнату назвать было нельзя. Лепнина, позолота, мрамор. На стенах, куда ни плюнь, гобелены или живопись, явно подлинная. Принципиально я человек независтливый, иначе, при моей специальности, далеко не пойдешь, потому как зависть отвлекает от главного. Трудно сосредоточиться на том первостепенном, что должно полностью занимать тебя в эту минуту. Вот и привык довольствоваться тем малым, что имею. Но в данном случае во мне гадюкой зашипело злобное раздражение. Это чересчур - хрюкать в золотой ванне, брезгливо ухмыляясь, когда шахтеры и педагоги по полгода не получают зарплаты. Нувориш трахнутый!

– Константин Иваныч, рад вас видеть, - протягивая руки, ко мне спешил Оганян в шикарном костюме.
– Вы что-то узнали?

– Это здесь вы собираетесь голодать, изнуряя себя непосильной работой?
– вместо ответа, не без сарказма спросил я, обводя взглядом бесстыдную роскошь.

– Нет, это придется продать.

– Ай-я-яй, дешево-то как, всего за триста "лимонов".

– Триста никто не даст, не тот город.

– Не делайте из меня идиота. Если трехкомнатная квартира стоит сто пятьдесят, то этот...

– Собственно, зачем вам его стоимость? Я к вам обратился не как к оценщику, мне нужно найти пропавшее...

– Сколько процентов?
– жестко, в лоб влепил я.

– С трехсот - десять.

– Пять "лимонов" авансом, сейчас.

– Как вам будет угодно. Я еще вчера предлагал. Вы что-то прояснили?

– Да.

– Замечательно!
– С трудом сдерживаясь, чтобы в меня не вцепиться, он плюхнулся в кресло.
– Кто? Кто-нибудь из моих?

– Я не знаю, кто ограбил.

– Но...

– Зато знаю, как ограбили. А это, согласитесь, не так уж мало.

Заметно потеряв интерес, он вяло спросил:

– Ну и как?

– Довольно необычно, мне кажется.

– Опять версии, предположения?

– Работал всю ночь, домой явился под утро, на меня было совершено нападение, - нахально врал я, повышая авторитет проницательно-бесстрашного сыщика.

– Да, конечно. И что же вам удалось узнать?

– Но... Я полагаю...

– Ах да, вы правы, одну минуту.

Он вышел, оставив дверь приоткрытой. Через пять секунд оттуда показалась медвежья голова сенбернара со скорбными глазами ростовщика. Глаза слезливо оглядели гостиную и остановились на мне.

Пес, видимо, хотел что-то сказать, потому что начал протискивать свою бело-рыжую шкуру через щель дубовых дверей. Мне стало неуютно, на всякий случай я приготовился стрелять. "Черт с ним, - подумал, - вырубимся, так вместе". Но барбос агрессии не выказывал, напротив, подойдя ко мне, доверчиво положил слюнявые брыли на отглаженные брюки. Я погладил его огромную рыжую голову, но тут же понял, что делать этого не следовало. В знак особого расположения и признательности пес обнял меня за плечи и слегка, от подбородка до темени, лизнул.