Смерть — мое ремесло

Он сделал паузу.

– Я считаю, что подлинно немецкая жизнь в семье, - продолжал он, - одна из наиболее ценных основ моральной устойчивости эсэсовца, занимающего административный пост в концлагере.

Он посмотрел на меня.

– И все же вы не должны рассматривать это как приказ, а только как предложение. Вы можете принять его или отказаться. Но я полагаю, что именно на такого рода посту ваш опыт узника и свойственные вам личные качества окажутся наиболее полезными партии. Тем не менее, из уважения к вашим заслугам, я оставляю за вами право просить о другом назначении. Я поколебался и сказал:

– Господин рейхсфюрер, я хотел бы довести до вашего сведения, что еще на десять лет я связан обязательством по отношению к полковнику барону фон Иезерицу.

– Обязательство это имеет обоюдный характер?

– Нет, господин рейхсфюрер.

– Значит, у вас нет никакой гарантии сохранить свое место?

– Нет, господин рейхсфюрер.

– В таком случае, мне кажется, вы ничего не потеряете, если уйдете?

– Я - нет, господин рейхсфюрер, но согласится ли господин полковник фон Иезериц?

Он слегка скривил в улыбке губы.

– Не беспокойтесь, согласится. Подумайте хорошенько и сообщите мне письменно ваше решение в течение недели.

Он легонько постучал кончиками пальцев по столу и произнес:

– Все.

Я выбросил вперед правую руку, он ответил на мое приветствие, и я вышел.

Я вернулся на свое болото лишь на следующий день вечером. Дети уже спали. Поужинав с Эльзи, я набил трубку, закурил и присел на скамейку во дворе. Стояла хорошая погода - ночь была удивительно светлая.

Немного погодя Эльзи присоединилась ко мне, и я сообщил ей о предложении Гиммлера. Кончив, я посмотрел на нее. Она сидела неподвижно, положив обе руки на колени. Сделав паузу, я заговорил снова:

– Вначале материальные условия будут не намного лучше, чем здесь. Правда, у тебя будет меньше работы.

– Речь не обо мне, - ответила она, не шелохнувшись.

Я продолжал:

– Положение улучшится, когда меня произведут в офицеры.

– А разве тебя могут произвести в офицеры?

– Да, я теперь уже старый член партии, а кроме того, имеют значение и мои военные заслуги.

Эльзи повернула ко мне голову, и я увидел, что она смотрит на меня с удивлением.

– Произведут в офицеры... Но ведь это то, к чему ты всегда стремился, не так ли?

– Да.

– Почему же ты колеблешься?

Я снова раскурил трубку и ответил:

– Не нравится мне это.

– Что не нравится?

– Тюрьма - всегда тюрьма. Даже для тюремщика.

Она стиснула руки.

– В таком случае все ясно: надо отказаться.

Я не отвечал, и после короткой паузы Эльзи продолжала:

– Ты думаешь, рейхсфюрер рассердится на тебя, если ты откажешься?

– Конечно, нет. Когда начальник предоставляет солдату право выбора, он не может сердиться на него за решение, которое тот примет.

Я чувствовал на себе взгляд Эльзи и спросил:

– А тебе это нравится?

Она ответила, не колеблясь:

– Нет. Мне это не нравится. Даже совсем не нравится.

И тотчас же добавила:

– Но ты не должен считаться с моим мнением.

Я затянулся несколько раз, затем наклонился, набрал в горсть камешков и начал подбрасывать их на руке.

– Рейхсфюрер полагает, что полезнее всего для партии я буду в КЛ.

– В КЛ?

– В концлагере.

– Почему он так думает?

– Потому что я отсидел пять лет в тюрьме.

Эльзи откинулась на спинку скамьи и посмотрела прямо перед собой.

– Здесь ты тоже полезен.

Я медленно проговорил:

– Безусловно, здесь я тоже полезен.

– И эта работа тебе по душе.

Я задумался немного над ее словами и ответил:

– Это не идет в счет. Если я более полезен партии в КЛ, значит, там я и должен быть.

– Но, может, ты полезнее здесь?

Я поднялся.

– Рейхсфюрер думает иначе.

Выбросив по одному все камешки, я постучал трубкой о сапог, чтобы вытряхнуть из нее пепел, вернулся в дом и стал раздеваться. Спустя несколько минут пришла Эльзи. Было уже поздно, я очень устал, но никак не мог заснуть.

На другой день после обеда, Эльзи уложила детей спать и начала мыть посуду. Я устроился на стуле у полураскрытого окна и закурил трубку. Эльзи стояла ко мне спиной. Я слышал, как постукивают друг о друга тарелки в тазу. Передо мной по обе стороны изгороди высились два тополя, освещенные солнцем.

– Ну, что же ты решил?
– послышался голос Эльзи.

Я повернул к ней голову. Мне видна была только ее спина - Эльзи склонилась над кухонной раковиной.

– Не знаю.

Я заметил, как спина ее начинает горбиться. Тарелки слегка постукивали, и я подумал: "Она слишком много работает. Устает". Я отвернулся и снова посмотрел на тополя.

– Почему ты не поступишь в армию?
– спросила Эльзи.

– Эсэсовец не поступает в армию.

– А тебе могут предоставить какой-нибудь пост в эсэсовских частях?

– Не знаю. Рейхсфюрер ничего об этом не говорил.

Мы оба помолчали, потом я сказал:

– В армии при присвоении звания придают большое значение образованию.

– А в эсэсовских частях?

– В эсэсовских частях принимается во внимание лишь верность делу и практические знания.

Я полуобернулся к ней и добавил:

– Моя наиболее сильная сторона - это практика.

Эльзи взяла полотенце и принялась вытирать посуду. Она начинала всегда с тарелок и, вытерев их, ставила в буфет.

– Почему же тебе не хочется идти в КЛ?

Я слышал, как она ходит взад и вперед за моей спиной. Она сняла свои деревянные башмаки и мягко ступала по полу. Я проговорил не оборачиваясь:

– Это ремесло держиморды.
– И добавил после короткой паузы.
– И потом, там не будет лошадей.

– А!
– воскликнула Эльзи.
– Уж эти твои лошади!