Смертельно прекрасна

– Ари, я понимаю.

– Не понимаешь. Ведь я должна хотеть! Я должна присоединиться к ним. Я должна испугаться той жизни, в которой я стану похожей на вас ! – Закрываю глаза и неторопливо опускаю плечи. Что я говорю. Мне стыдно за свои слова. Но это правда. Я только начала с нового листа эту жизнь. Только преодолела тот резкий поворот, что норовил забрать все, что было важным. А теперь новое испытание? Новое сомнение? – Как я могу поступить правильно, если нет правильного варианта?

Тетя Норин проходится руками по лицу, заправив за уши волосы, а затем осторожно кладет ладони мне на плечи.

– Всем нам было страшно , Ари. Но мы приняли одинаковое решение. М ы выбрали не смерть, а жизнь. Е сли ты думаешь, что в этом доме тебя будут осуждать, ты ошибаешься.

– Я хочу вновь увидеть маму.

– Я тоже, дорогая.
– Срывающимся шепотом, отвечает Норин и поджимает губы.
– Но Реджины больше нет. Она погибла, а ты осталась в живых. Может, это знак?

– Какой знак? Пойти на сделку с Дьяволом? Но что со мной будет? Кем я стану?

– Не бойся.

– Но мне страшно.

– Знаю, но у тебя нет выхода.
– Чеканит она, взглянув мне в глаза так пристально, что у меня перехватывает дыхание. Глаза у моей тети небесно-голубые, полные знаний, боли , мудрости. Она смотрит на меня, а я ей вдруг верю. – Ты не умрешь сегодня.

– Но…

– Не умрешь. Я через многое прошла, но я дышу и стою перед тобой. И ты сможешь.

Я устало прикрываю глаза и киваю. Рана на шее взвывает с новой силой. Ноги слабо подкашиваются , и я едва не падаю на тетю Норин. Но внезапно мне больше не хочется так бояться. Не хочется плакать , хочу быть смелой и хочу преодолеть ужас внутри. Поднимаю голову и смахиваю со щек слезы. Это то, кто я есть.

Я могу бояться Дьявола, людей, обстоятельств. Но я не должна бояться самой себя.

– Ари, – едва слышно протягивает Мэтт и растерянно покачивает головой, – куда ты?

Не хочу отвечать. Он недовольно подается вперед, но его останавливает тетя Мэри. Уверена , сил у нее справиться с Мэттью хватит. Вопрос лишь в том, кого именно нужно в руках удержать: здравомыслящего Мэтта или моих странных тетушек. Поправляю волосы и, слабо покачнувшись, направляюсь к себе в комнату.

Наверное , я сошла с ума, но, кажется, я собираюсь заключить сделку с Дьяволом.

ГЛАВА 12. СЛОВО ЛЮЦИФЕРА.

Я не закрываю дверь. Не успеваю. Перед глазами все переворачивается, и я невольно врезаюсь в стену, закрыв от боли глаза. В голове проносится гул, в ушах звенит. И хотела бы я оказаться в другом месте, но не получится. Я здесь, потому что иногда выхода нет. И я бы солгала, если бы сказала, что меня устраивает такой расклад.

Обладать силой и заставлять людей делать то, что тебе нужно – полезнейший дар. В большинстве своем люди только и делают, что мечтают о подобной возможности. Но мне, к сожалению, открывается перспектива не только на счастливое будущее.

Я бы назвала это семейным проклятием.

Отлипаю от стены и вяло встряхиваю головой. Руки наливаются свинцом. Я делаю несколько шагов вперед, выпрямив спину, а затем присаживаюсь на край кровати. Нужно сделать то, что сделали тетушки; то, что сделала моя мать. Но неожиданно я понимаю, что не имею ни малейшего представления о том, как это работает. Позвать его? Выкрикнуть в окно его имя? Написать буквы на запотевшем зеркале в ванной?

Измученно улыбаюсь и прикрываю ладонями ледяное лицо. Я и не представляла, что так сильно замерзла. Окна открыты. Н адо закрыть. Но у меня совсем нет сил.

– Нужно нарисовать перевернутый треугольник. – Внезапно говорит знакомый голос, и я застываю с руками, прикрывающими глаза.

Сердце вспыхивает подобно факелу. Внутри происходит нечто невообразимое, и мне становится так невыносимо больно, что каждое нервное окончание взвывает и сливается в один гремящий звук. Набираю, как можно больше воздуха, а мне все равно не хватает.

– Не бойся. Страх отступает, когда ты смотришь ему в глаза.

Я порывисто опускаю руки, распахиваю глаза и неожиданно вижу того человека, из-за которого жизнь больше не имеет смысла. Ведь рядом его больше нет.

– Мам , – срывающимся голосом, шепчу я и ощущаю, как по щеке скатывается слеза.

– Я здесь, дорогая.

Стремительно подрываюсь на ноги. Меня пошатывает. Я все равно выпрямляюсь, не собираюсь останавливаться, никогда не остановлюсь. Тяну к маме руки, они дрожат, в них больше нет сил. И мама ко мне тянется. Прекрасная , живая Реджина Монфор делает один широкий шаг ко мне навстречу, а затем наши пальцы сталкиваются и проходят друг через друга. Я ошеломленно застываю, услышав, как в груди разбивается на миллионы осколков сердце, а она глядит на меня широкими, карими глазами и прикусывает дрожащие губы.

– Прости, дорогая. – Шепчет она.

– Мам, мама, – я осматриваю ее бегающим взглядом, хватаюсь руками за волосы и на нее гляжу так пристально, одержимо, боясь даже моргнуть, – ты здесь, ты пришла ко мне.

– Я никуда и не уходила, Ари.

Я начинаю плакать. Слезы скатываются по моим щекам, я их смахиваю порывисто и зло, потому что не хочу быть слабой. Но ничего не выходит. Мне так плохо. Так больно. Я вижу маму. Она здесь. Передо мной! Но я даже не могу к ней прикоснуться.

– Все в порядке, дорогая. – Робко улыбаясь, говорит она, а я мотыляю головой.

– Нет.

– Ари, пожалуйста…

– Нет, мама. Все очень плохо. – Прикрываю ладонью губы и упираюсь о стену.

– Не говори так.

– Но это правда. Тебя больше нет. И папы нет. И Лоры.

– Тише… – Мама подходит ко мне. У нее удивительно красивые руки. Пальцы тонкие и изящные, как у пианиста. Она проходится ладонью в нескольких миллиметрах от моей пылающей щеки, а я зажмуриваюсь и представляю, что она со мной рядом, что она смогла ко мне прикоснуться. Тепло расплывается по коже, и наплевать, что мамы больше нет, она не призрак! Нет. Она теплая, она живая. И руки у нее мягкие, нежные. – Мы всегда были с тобой рядом. Даже тогда, когда ты нас не видела, Ари.

Я открываю глаза и изучаю знакомое мне лицо. Шоколадные волосы, ровные, густые брови. Родинка на щеке. Морщинки почти не видны, разве что у губ, она часто улыбалась.

Мы с ней не похожи. Ни капли. У нас абсолютно разная форма лица, волосы и глаза. У нее широкие скулы, как у Мэри-Линетт , а у меня более узкие, как у Норин. Но при этом, когда я двигаюсь, я невольно повторяю ее движения. Когда говорю, произношу ее слова.

Мы с ней совершенно разные внешне. Но внутри – зеркальное отражение.