Смертельный дозор

Фазир задумался. Обратился к перебежчику и заговорил с ним на пушту. Стоун, неплохо знакомый с этим дикарским языком, быстро разобрал слова Фазира:

— Ахмад, скажи господину Захид-Хану, что американец хочет поговорить с ним и извиниться.

— Хорошо, Фазир, — неловко ворочая языком, ответил молодой мужчина. Он явно только осваивал новые для него слова.

Ахмад направился к самому большому шатру. Фазир обратился к Стоуну:

— Если на то будет воля Бога, Захид-Хан согласится с вами поговорить.

— Я уверен, что будет, — разулыбался Стоун, — обязательно будет.

И Стоун оказался прав. Юсуфза соизволил поговорить. Более того, охотно согласился на новый набег, когда услышал об оружии. А вот кормить американцев не стали. Стоун вежливо отказался.

К своему пикапу он возвратился спустя тридцать минут.

— Сегодня вы долго, — пробурчал чернокожий Линкольн, когда агент сел в машину.

— С каждым разом они все упрямее и упрямее.

— С базы пришло сообщение, — вдруг сказал Линкольн, — полковник Страйкер прибыл туда час назад. Сообщили, вместе с ним приехал кто-то из вашего начальства. Вас ждут там как можно скорее.

Стоун вздохнул.

«Сегодня вечером напьюсь», — устало подумал ЦРУшник.

* * *

— Я говорю вам, товарищ старший лейтенант, что пес неуправляемый, — сказал Нарыв, недовольно насупившись, — его применять на Границе никак нельзя.

Таран задумался.

— Булат приписан к Селихову, — сказал он и обратился ко мне, — а ты что думаешь, Саша?

— Он мало по малу начинает меня слушаться, — пожал я плечами. — Думаю, через время, сможет вернуться в строй.

— Он ведет себя агрессивно! — Вклинился Нарыв, — бросается на людей! Чуть меня не покусал!

— Он чуть не покусал тебя, Слава, потому что решил, что ты хочешь на меня напасть, — хмыкнул я.

Таран улыбнулся. Нарыв же, удивленно вскинул брови, раздул ноздри.

— Ты, Селихов, думаешь, что и в собаках лучше меня разбираешься?

— Нет. Но я вижу, что шанс у Булата есть.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился Нарыв к шефу, — я предлагаю немедленно списать собаку. На Границе ей не место.

Таран нахмурился.

— Хочешь сказать, что застава потеряет не одну, а двух собак?

Нарыв поник. Не выдержав взгляд Тарана, отвел свой.

— Пальму будем списывать однозначно, — вздохнул Таран, — и так буча из-за этого поднимется. А если еще и Булата за ней спишем, это уже целый скандал. Извини, Слава, но если Сашка говорит, что шанс есть, я предпочту им воспользоваться. Кроме того, решений своих менять я не привык. Потому Булат останется на заставе до тех пор, пока не вернется в строй…

Таран глянул на меня, добавил:

— Ну или пока окончательно станет очевидным, что вернуть его не выйдет. Пока все слишком не определено.

— Выйдет, — убежденно сказал я. — Только придется приложить усилия.

Таран довольно кивнул. Нарыв скрестил руки, отвернулся, уставившись в крохотное окошко канцелярии.

— Меня больше интересует, — продолжил Таран, — что твориться между вами обоими. Не знаю уж, чего вы друг к другу цепляетесь, но прекращайте.

— Ефрейтор Селихов не выполнил моего прямого приказа, — напомнил Нарыв недовольно.

— Слава, если тебе больше нравится быть правым, но покусанным, то в следующий раз я Булата держать не буду, — холодно ответил я.

— Ну вот он! Вот он опять, товарищ старший лейтенант! Видали, что вытворяет?! Я сразу понял, что Селихов меня невзлюбил!

— Слава, к тебе я отношусь совершенно нормально. Меня смущают фортеля, которые ты иногда выдаешь.

— Чего? — Разозлился Нарыв, — какие фортеля, Селихов?!

— Так, прекратить балаган, — строго сказал Таран. — Нарыв, прекращай дуться, как мальчишка. Ты сержант-инструктор, а не школьник. С тебя спрос большой. И ты, Селихов, кончай так своевольничать. Субординация — это тебе не шутки. Еще раз узнаю — приму меры.

Я пожал плечами. Нарыв просто молчал, обиженно поджав губы.

— Не слышу? — Спросил Таран.

— Есть.

— Есть.

— Есть-то оно есть, — вздохнул шеф, — да только не верю я вам, други. Так и будете удила закусывать.

С этими словами Таран посмотрел не на меня, на Нарыва. Потом подпер голову рукой, задумался.

— Ну ниче. Есть у меня мысли, как закончить все эти глупости. Короче. Начинаю с вами воспитательную работу.

Глава 21

— … Сержант Нарыв, номер четыре, сержант Мартынов, номер тридцать три, ефрейтор Селихов, номер шестнадцать, ефрейтор Алейников, номер семь, младший сержант Гамгадзе, номер двадцать четыре, рядовой Синицын, номер десять — тревожная группа, — проговорил Таран на боевом расчете.

В этом-то и заключалась его «воспитательная работа». Решил он засунуть нас с Нарывом в тревожную группу, чтобы мы вместе, в одном строю побегали.

Видать, Таран считал в точности, как я: война может сплотить людей. А может быть, он просто последовал моему совету. Сложно было сказать.

В общем, следующие пограничные сутки нам, под командой прапорщика Черепанова, предстоит дежурить в составе тревожной группы. Признаюсь, за все время моей службы это был первый случай, когда я в нее попал.

Понятное дело, что в группу шеф назначал только военнослужащих второго года службы, и парню, шагавшему в кирзачах всего-то каких-то пять месяцев, обычно не выпадала такая честь. Однако все видели, что для меня Таран сделал исключение. И почти все, даже вечно недовольный и строгий Черепанов, понимали, что я заслужил это право и одновременно обязанность.

Как и следовало ожидать, одному только Нарыву пришлось не по душе такое положение дел. На ужине, после боевого расчета, он даже первым вышел из столовой.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите выйти, — сказал Нарыв, встав со своего места и отставив недоеденное второе.

Таран поднял на него хитроватый взгляд. Сказал:

— Разрешаю.

Сержант отнес свою посуду на кухню и удалился из столовой.

— Все никак не успокоится, — шепнул мне Уткин, наблюдая, как широкая спина Нарыва исчезает за дверью.