Смирительная рубашка для гениев

Он лежал, уже облаченный в пижаму, поверх покрывала и читал журнал. За окном было светло.

– Я думал, он меня убить хочет, - признался я, еще не вполне придя в себя от потрясения.

Геморрой снова махнул кулачищем, в котором, как я успел разглядеть, была зверски зажата газета.

– Слушай, - опасаясь подниматься, я повернул лицо в сторону Андрея, в то же время косясь на стоящего надо мной Геморроя.
– А можно его удалить как-нибудь?

– Геморрой, свободен, - распорядился Андрей, не отрываясь от чтения.

Но Геморрой, которому нравились новые обязанности, пост оставлять не собирался и с пущей старательностью махнул перед моим лицом кулаком с газетой. Я лежал, боясь пошевелиться, не зная, чем это может для меня обернуться. Подниму голову, а он... вжик кулачищем!.. И голова вдребезги.

– Все, Геморрой, свободен!
– крикнул Андрей, вскочил и, развернув огромного человека, толкнул его в спину и дал пинка.

Тот неохотно посеменил прочь, но, увидев спящего на кровати больного, встал возле него и, вж-ж-ик, кулачищем перед лицом а через некоторое время снова, в-ж-ж-ик...

– Ну, как настроение?
– поинтересовался Андрей.

– Нормальное, спал хорошо - дома так не сплю.

– Значит, остаешься, передумал бежать.

– Да нет. Ты же говорил после обеда. Если, конечно, Алексей Алексеевич обо мне раньше не вспомнит.

– Не беспокойся, не вспомнит. Мы с тобой двинем через дамское отделение, - откладывая в сторону журнал, сказал Андрей.
– Зайдем к моей знакомой, есть тут одна девушка.

– Сумасшедшая?
– спросил я, вставая с кровати и надевая пижаму.

– Конечно, здесь все сумасшедшие, - и подумав, добавил: - Кроме меня.

В палату заглянул санитар.

– Завтрак!

И как будто произнес волшебное словно. Тут же все ожило, зашевелилось, загомонило, повскакивали даже те, кто секунду назад спал, казалось, сном беспробудным. По коридору, обгоняя друг друга, нездоровый народ заторопился в столовую с одним только желанием поскорее занять место. Для обитателей психушки каждый прием пищи был событием почти праздничным.

Все здесь выглядело как в обычной больнице, только люди внешне здоровые, а больные внутренне. Андрей похоже чувствовал себя на отделении главным психом. Он щедро раздавал дурикам несильные подзатыльники и пендели, они принимали это как должное и не обижались.

Андрей прогнал из-за стола двух сумасшедших: одного - радостного, другого - озабоченного, оставив только Жорика.

– Жорик - нормальный парень, только параноик неизлечимый, - сказал он, усаживаясь за стол рядом, ничуть не обидев этими словами своего лысого друга.

Странно, но мне уже казалось, что Жорик никакой не умалишенный, а обычный человек, да и в лице самого Андрея не замечалось следов безумия, которое наблюдал при первом знакомстве. Удивительно, как все-таки быстро привыкает человек к окружающей среде, адаптируется под нее, мимикрирует... Интересно, а я? Если бы сейчас кто-нибудь посмотрел на меня свежим взглядом, увидел бы он изменения в моем поведении?

Жорик улыбнулся идиотской улыбкой и сказал голосом артиста Миронова:

– А теперь - дичь!
– и звонко хлопнул в ладоши.

Он здорово умел говорить киношными голосами. Но вместо дичи псих в фартуке принес железную миску с хлебом. Да и потом дичи никто не дождался. На завтрак подали манную каша, яйца вкрутую, булка с маслом и чай. Я старался не смотреть на соседние столики, где больные граждане дрались из-за хлеба, отнимали друг у друга кашу и ели не слишком опрятно. За их поведением следил грозный санитар Дмитрий Иванович, предотвращая потасовки окриком, а кому и затрещиной.

После завтрака больные выстроились в очередь за лекарствами, Андрей тоже направился за своей витаминкой. Мне же курс лечения пока никто не назначил, поэтому я пошел в палату, лег на кровать поверх покрывала и закинул руки за голову.

У меня было странное ощущение покоя и защищенности, какое я не испытывал никогда. Там за стенами больницы другая сумасшедшая жизнь, в которой ничего не понятно, в которой на каждое событие или действие приходятся десятки вариаций, а человек все время находиться в стрессе, ему постоянно нужно что-то решать, делать выбор... Здесь же все однозначно, все по расписанию и числится на своих определенных местах. Вот сейчас на завтрак позвали, потом на обед, ужин, спать и опять - улица, фонарь, аптека... размеренная, замедленная жизнь. Кажется, тут можно жить, сколько захочется, даже вечно.

Жизнь вопреки ожиданиям была не так уж плоха. Кормили сносно, но главное даже не это - я приобретал необходимый опыт. Ведь кто бы положил меня, совершенно нормального человека и совершенно бесплатно в психиатрическую больницу, чтобы я в полной мере насладился жизнью психов изнутри. Опыт бесценен для каждого писателя, особенно в описании деталей и быта. Кивинов - автор ментов - работал в милиции, Солженицын сидел на Соловках, а я вот в сумасшедшем доме. Может быть, тоже напишу когда-нибудь свой "Архипелаг Дурдом".

– Здравствуйте.

Я повернул голову. Рядом на кровати так же, как и я, поверх покрывала лежал мужчина в такой же, как у меня фланелевой пижаме и тоже, закинув руки за голову, смотрел в потолок. Я готов был поклясться, что когда ложился, кровать была пуста. Какое-то очень знакомое у этого человека лицо: густые седые волосы, тонкие черты лица, глубокий шрам пересекал правую щеку, и голубые пронзительные глаза смотрели уже не в потолок, а на меня, вернее в меня, во всяком случае, мне так казалось. По виду тип на больного не походил, скорее на профессора философии. Хотя за время, которое я находился в больнице, глаз успел замылиться, и мне трудно было уже отличить ненормального от нормального.

– Здравствуйте, - ответил я.

– Бежать сегодня собираетесь?
– неожиданно спросил он.

Я хотел соврать: "Да нет, с чего вы взяли...", но почему-то неожиданно для себя ответил:

– Да собираюсь, - и уточнил, - после обеда.

– Не выйдет, - сказал сосед, неотрывно глядя на меня ясным взором.
– Вам отсюда выхода нет.

– Как нет?!
– жар ударил мне в лицо.
– Как нет?!

Меня отчего-то очень взволновали слова незнакомца, я даже сел на кровати и спустил ноги на линолеум - тапки оказались с другой стороны кровати, но это занимало меня меньше всего, плевать на тапки. Непонятно почему, но мне казалось - он знает, что говорит.

– Что вы, Аркадий Семенович, так разволновались? Вы и сами уходить не захотите, - он убрал руки из-за головы и привстал, опершись на локоть.
– И выгонять будут, не захотите...

– Да почему же не захочу?
– принимая его игривый тон, возразил я.
– Так уж прямо и выгонять будут. Да меня здесь никакими драгоценностями мира не удержать. А вы вообще кто? Я вас где-то уже видел... Может по телевизору?

– Я?!
– изумленно вскинул он брови, как будто был Филиппом Киркоровым.