Смуглая леди (сборник)

переспрашивал, а просто и честно слушал. А если рассказчик вступал с ним в разговор, то

он видел и другое - этот захолустный медведь имеет свои суждения. Так, например, он

очень здраво судил, почему трагический актер театра "Лебедь" Эдуард Аллен хуже, крикливее актера театра "Глобус" Ричарда Бербеджа, а ныне преуспевающий комик Аримн

недостоин даже развязать ремня на башмаке чудного, нежного Тарльтона, умершего десять

лет тому назад. Так, по крайней мере, прибавлял он, говорит мистер Шекспир, его кум и

близкий приятель. И, услышав наконец про такого кума, чрезмерно прыткий рассказчик (а

по совести сказать, какой актер не чрезмерно прыток в кабачке за пять дней пути от

Лондона?) начинал сбиваться, мекать, а потом и совсем замолкал. А вечером хозяин

говорил своей жене - спокойной и ласковой ко всем Джен: "Враль изрядный, но актер, кажется, неплохой", или: "Умен-то он умен, да толку-то что? Ведь в театре не за ум деньги

платят", или (со вздохом): "Ну что ж, лет десять тому назад и эта ветряная мельница чего-

то стоила", - и молоденькая Джен смеялась. Она вообще на людях много и охотно

смеялась, и смех ее был просто необходим завсегдатаям трактира "Золотая корона". Ведь

иначе было бы просто невыносимо думать, что она живет с этим Волком уже восемь лет и

имеет от него двоих детей.

Вот этот Волк и стоял сейчас перед Шекспиром.

– Здравствуйте, мистер Шекспир, - сказал хозяин, делая вид, что улыбается.
– А мы

позавчера как раз вспоминали про вас.

Они пожали друг другу руки.

– Вы меня только позавчера вспоминали, мистер Джемс, - ласково, но с сердцем сказал

Шекспир, а я вас все эти пять дней непрерывно вспоминаю! Да что, в самом деле?
–

продолжал он, разводя руками.
– Выезжал я из Лондона в дождь, и вот как промок на

мосту, так и до сих пор не обсушился. В гостиницах все дрова мокрые, а камины дымят! И

что они только летом смотрели, не знаю! Ну нет, любезные, говорю, нет! Мистер Джемс в

Оксфорде отлично знает, что делает, когда выписывает печника из самого Лондона, - вот

уж у него обсушишься!

На лице хозяина появилось опять какое-то подобие улыбки, хотя, может, он просто

пожевал губами.

– Благодарю вас, мистер Виллиам, - сказал он очень любезно.
– Очень рад, что мы - я и

Джен сумели вам угодить. Моя супруга все время напоминала про вас. Крестника-то

вашего нет. Вам, наверно, сказали?

– Нет!
– быстро отозвался Шекспир.
– Я ведь никого еще не видел. А что, разве...

– Так нету, нету, - уехал с матерью к бабушке. Ничего, пусть потормошит стариков, правда?
– Он посмотрел на Шекспира.
– А вы все еще не хотите стареть. Все такой же

красавец!

– Ну да, а виски?
– мотнул головой Шекспир.
– Виски-то все белые! Нет, мистер

Джемс, что уж тут нам говорить про нашу красоту. .

– Такой же красавец, такой же красавец! безапелляционно повторил хозяин и отпустил

его руку.
– Ну, наверно, хотите умыться и отдохнуть с дороги? Идемте, - как раз ваша

комната свободна!

Они прошли коридор и стали подниматься по лестнице.

– И ведь ни одна ступенька не качнется, - похвалил Шекспир.

– А у меня в доме ничего не шатается, мистер Виллиам, - ответил Волк, мельком

взглянув на Шекспира.
– У меня все крепко, - продолжал он с нажимом, - и дом, и двор, и

потому что я за этим смотрю по-хозяйски, я...

И тут вдруг Шекспир приглушенно вскрикнул, выпрямился и, конечно, упал бы, если

бы хозяин вовремя не успел подхватить его за спину.

– Ну-ну!
– сказал Волк, удерживая в руках его тело.
– Ничего, ничего! Ну-ка, сядьте на

ступеньки.

Закинутое назад полное лицо Шекспира полиловело, а на висках, как пиявки, вздулись

извилистые черные жилки. Он все хотел что-то сказать, но челюсть его отваливалась и

отваливалась, и изо рта лезли длинные ленты слюны. Волк стоял, держал его за плечи и

говорил:

– Ничего, ничего. Сейчас все пройдет!

Но как будто огромное деревянное колесо шло по телу гостя, давило грудь, ломало

ребра, и он все выгибался и выгибался под его страшной тяжестью, задыхался и ловил

руками воздух. Так продолжалось минут пять.

Наконец Шекспир облегченно вздохнул, открыл и закрыл глаза и встал. Потом

дрожащей еще рукой вынул платок и обтер лицо.

– Извините, - сказал он пересохшим, но уже бодрым голосом, - я вас испугал. Вот так

накатит иногда на меня...

Губы у него мелко дрожали, а по щекам бежали слезы.

Хозяин, не отвечая, молча взял Шекспира за плечи и повел. Довел до кровати и,

сбрасывая одеяло, сказал:

– Ложитесь!
– Шекспир что-то медлил.
– Да ложитесь как есть. Я все сделаю.

Он положил его, ловко стянул с него сапоги со шпорами и поставил возле изголовья.

Потом подвинул стул и сел. Шекспир лежал, смотрел на него и улыбался. Он чувствовал

себя очень сконфуженным, как будто его кто уличил во вранье.

– Как же вы ехали?
– спросил тихо Волк, помолчав.

– Да вот так и ехал!
– ответил Шекспир.

Волк покачал головой и с минуту смотрел на него, что-то соображая. Сзади скрипнула

дверь. Толстая, трепаная девка заглянула в комнату и деликатно хмыкнула.

– Что ты?
– спросил ее Волк, не оборачиваясь.

Девка опять хмыкнула и пошаркала ногой по полу.

– А это раньше надо было, - сказал хозяин спокойно.
– Убирайся. Ну а играли вы как

же?

Шекспир молчал.

Хозяин встал.

– Так, может, обед вам принести сюда?

Шекспир кивнул головой.

– Но без вина? Без вина, конечно! После припадка пить нельзя. Да и вообще - вы свое

уже отпили, правда? Ну и женщины, конечно, тоже нельзя. Помните смерть Рафаэля? Умер