Снег для продажи на юге

Отца Игоря в первый послевоенный год назначили в небольшой городок под Ригой. Жить там было в то время небезопасно, и семью он не взял, разрешив приехать лишь на летние каникулы. Мальчик надолго запомнил эту поездку – долгий ход поезда, воронки вдоль полотна, чёрные остовы вагонов, обгоревшие деревья и где-то на полпути – целый посёлок из землянок рядом с уничтоженным настоящим городом. Это было интересно и страшно, и казалось, что и впереди земля так же выжжена, опустошена – настроенный так, мальчик почти не нашёл разрушений в Риге. Дома, которые он видел, стояли как ни в чём не бывало, народ на улицах будто бы ничем не отличался от московского, и всё же Игорь чувствовал что-то необычное в пейзаже: он словно смотрел иностранную кинохронику. Первым кадром показали привокзальную площадь, вдоль тротуаров которой выстроились пролётки извозчиков; единственный автомобиль – «виллис» отца – выглядел тут странно. Машин вообще мало было в городе, он сразу обратил на это внимание, а на шоссе и подавно не попалась ни одна, лишь голубой милицейский мотоцикл сиротливо стоял на выезде. Дом, где предстояло провести лето, располагался напротив комендатуры, и часовые, автоматчики в касках, казалось, постоянно смотрели в его окна. Отсюда было два шага до моря, и, мальчик, конечно, упросил отца первым делом выйти на берег. День выдался солнечным, и море встретило контрастами красок: ослепительно белый песок, тёмно-синяя вода, украшенная белыми барашками.

– А я ещё нигде не была, – пожаловалась девушка, – только в деревне у бабушки, да и то с родителями, это не в счёт. Так хочется увидеть море! Или горы, пустыню – всё равно. А папа считает, что лучший отдых – на даче. Никак не дождусь, когда можно станет поступать по-своему.

– Этого нельзя дождаться.

– Вот, вырасту большая.

– Куда уж больше, – не поддержав шутки, проговорил Аратов; рост её был не маленький. – Кстати, где вы растёте… простите… учитесь?

– Поступаю на филфак: проучилась год в «цветмете» и поняла, что быть инженеркой – не по мне.

– Однако диапазон! – воскликнул Аратов, в том одном согласный с нею, что красивым женщинам не пристало заниматься техникой. – Но вы сами себя наказали: будь у вас свободное лето, спокойно отправились бы в свою пустыню.

– Не так это просто.

– Собрали бы ребят со своего курса – и в путь.

Его однокурсники так и делали не раз, но собственного опыта у Аратова не было: до сих пор даже и такие путешествия были ему не по карману и в свои каникулы он обычно устраивался вожатым в подмосковный пионерский лагерь.

– У нас ребята неинтересные, – махнула рукой девушка. – Да меня и не отпустили бы. Родители считают, мне нянька нужна.

– Бедный ребёнок.

– А сейчас мама следит, чтобы я занималась, не разгибаясь. Сюда вот отпустила на четверть часа… Можно время посмотреть?

Девушка взяла его за руку, чтобы взглянуть на часы, и он замер.

– Сколько же мы с вами болтаем!

Он считал, что – мало, потому что ничего не узнал о ней. Пустой разговор, не сблизивший их, не мог иметь продолжения.

– Мне пора, – сказала она полувопросительно, как будто он волен был задержать.

– Я провожу, – тоже полувопросительно сказал Аратов.

– В другой раз. Вы ведь тоже здесь на даче? Я вас не встречала.

– Нет, заехал случайно. Из Москвы. Катался.

– На этой штуке? В такую даль?

– У меня выходной, отгул, вот и решил поразмяться. А даль… Не так давно я довольно серьёзно занимался спортом, был гонщиком, и на каждой тренировке наезжал километров по сто пятьдесят, по двести.

– Ну, если это для вас разминка, приезжайте ещё, найдёте меня у речки. Только не раньше, чем через неделю. У нас лодка, лыжи – покатаемся.

– Ловлю на слове.

В том, что он больше не приедет, Аратов не сомневался: бессмысленно тащиться за полсотни километров в расчёте на случайную встречу – и так твёрдо решил не приезжать, что само собою получалось, будто они больше не встретятся нигде и никогда, и оттого не спросил ни имени девушки, ни московского адреса. Только уже распрощавшись, он мимолётно пожалел об этом, но, выехав на шоссе, стал думать совсем о другом.

* * *

Первое рабочее лето пролетело незаметно. Он словно всё ждал, что вот-вот кончится весна и наконец можно будет поплавать и позагорать, но, оглядевшись однажды окрест, увидел, что день убавился и листья пожелтели. Не слишком огорчившись этим, потому что всё равно ещё не заработал отпуска, Аратов лишь удивился быстрому ходу времени.

Смена сезонов принесла ему серьёзные изменения: в первый день сентября он должен был, окончив стажировку на опытном заводе, выйти на новую работу. Теперь больше не нужно было вставать в половине шестого, что за несколько месяцев изнурило его, ложившегося по-студенчески поздно, но в долгожданное утро, начиная с которого можно было позволять себе лишний час сна, он проснулся ровно в то же время, что и накануне. Поняв, что не заснёт больше, Аратов решил не задерживаться зря дома, а, выйдя тотчас, не спеша прогуляться, пойдя со станции кружным путём, через лес и вдоль речки, благо погода стояла солнечная, может быть – бабье лето (не понимая в народном календаре, он считал, что так называют всякие осенние дни, когда тепло и летает паутина).

Электричка шла по живописным пригородам, но и щедрые в этом году яблоневые сады, и чистое свечение воды в прудах, и пёстрая раскраска рощ – всё это были ежедневные картины, на которых сегодня было трудно сосредоточиться. Он скучно думал о том, что потерял время, прозябая на работе, где от него не было да и, казалось ему, не могло быть толку, и что при таком начале неизвестно, чего теперь ждать дальше. Ступив же наконец на платформу и уже собираясь свернуть к лесу, он, поприветствовав издали бывших попутчиков, торопившихся к заводскому автобусу, внезапно решил, что лучше не отставать от них и в последний раз зайти в свой цех.

Он посмеялся над словом «свой» и, нарочно настраиваясь на ностальгический лад, судовольствием припомнил, как волновался, идя в цех впервые и не зная, что ждёт его там. Тогда, миновав ворота, Аратов оказался перед ловушкой из ширм, охраняющих помещение от взгляда снаружи, и замешкался было перед этим лабиринтом, стараясь не выдать незнания пути, но, оглянувшись и увидев за спиною крутую, как корабельный трап, чугунную лестницу, спасся бегством на антресоли – теперь-то он знал, что не мог бы придумать лучшей позиции, чтобы сразу оглядеть всё. Вместо ожидаемой перспективы конвейера взгляду открылся зал, в пространстве которого терялись лежащие на тележках три алюминиевых цилиндра – ракеты, – соединённые проводами с пультами у стен, где работали несколько человек в белых халатах. В дальнем углу стояли ещё десятка полтора пустых тележек. Игорю и прежде – в институтском ангаре и во время практики – приходилось видеть зенитные ракеты, и он всё удивлялся расточительности своего времени, позволившего сбивать чужие самолёты не девятиграммовым кусочком свинца, как удавалось раньше, а чуть ли не вторым таким же самолётом, только начинённым взрывчаткой; для населения эта техника была не то что в диковинку, но и вообще неизвестна: полагалось думать, будто всю противовоздушную оборону держит артиллерия, и причастность к тайне нового оружия тогда приятно щекотала самолюбие Аратова. Тем же снарядам, что лежали в цехе, даже и он, теперь – специалист, отвёл бы место лишь в фантастических романах: им назначено было перехватывать не самолёты, а боеголовки.

Сегодня ему хотелось прийти в цех в новом своём качестве, словно выпускнику – в расквитавшуюся с ним школу. Какая-то ступенька осталась позади, и было приятно сознавать, что ступаешь на неё в последний раз – без необходимости, а по прихоти.

В электричках, читая либо предаваясь ясным утренним мыслям, он всегда словно ещё оставался в Москве и дома, но, едва сев на станционной площади в служебный автобус, тотчас начинал чувствовать себя так, как если бы турникет проходной уже щёлкнул за спиною и возврат во внешний мир стал невозможен до вечера. Аратов был счастливо несведущ в том, что волновало попутчиков, и они давно оставили попытки вовлечь его в общие беседы. Они и сегодня лишь ответили на приветствие, зато появление следующего пассажира вызвало оживление.

– А вот и «Спартак» идет!

– Привет побеждённым! – сияя, ответил тот, поднимаясь в салон. – Тоже мне игроки – дворовая команда. Не забить пенальти!

– Раз в жизни простительно, – ответили с заднего сиденья. – Зато ваши-то, ваши – мазилы известные.

– Главное, играть надо уметь.

– Нет, это ведь только Петрович помог вчера своим, – не унимались в заднем ряду. – Личное участие играет большое значение. Где сидел-то – на западной?

– На востоке, – нехотя ответил Петрович.