Снег для продажи на юге
Шрифт:
– А у вас что – семеро по лавкам? Двадцать пять тысяч.
– Как раз на «Москвича», – перевел на понятный язык Аратов; сам себя он ценил выше.
– Посмотрим, на сколько вы застрахуетесь обычным способом.
– Я, правда, и никаким не хотел. Впрочем, что ж, спасибо за внимание.
Поначалу он заполнил табличку, не задумываясь, нужно ли делить сумму: всё, целиком – Лилии Владимировне. «Не хватало ещё, чтобы бабушка получала за меня деньги, – подумал он. – В сберкассе стояла бы в очереди!» И тут же попросил второй бланк, переиначив свою мысль: «Не хватало ещё, чтобы они спорили из-за доли». Тем не менее происходящее оставалось для него игрой, в которой
– Не зря, не зря нам денежки платят. Я, например, как тридцать полётов наберу – баста, посылайте в командировку поездом.
– Отчего ж и теперь нельзя поездом? – спросил Аратов,
– Бухгалтерия не оплатит. Фирма арендует самолёт – не летать же ему пустым. Да так, честно говоря, и удобнее: со станции придётся разве что пешком добираться, да не дойдёшь, а попутка то ли будет, то ли нет. А на аэродроме, как-никак, встречают. Под белы рученьки да в гостиницу. Никаких хлопот, отлично! Ты, кстати, о прописке не забудь, не то тебе это долго потом не простят.
– О чём? – переспросил Аратов; уже предупреждённый Фаиной, он хотел уточнить подробности у человека более заинтересованного и от природы сведущего – у мужчины.
– Ну, ну, не прикидывайся младенцем. Вообще-то, надо бы выпустить «Свод традиций испытателей» – и пусть новички держат экзамен по заповедям и обрядам. Итак, «Свод традиций», параграф первый: приезжающий на полигон, независимо от пола, звания и социального происхождения, обязан прописаться на жительство не позднее вечера первого по прибытии дня. Это, правда, и без слов должно быть понятно даже стажёру: без флакона в приличный дом не являются. Примечание к параграфу: привозить водку – это не очень красиво, потому что достать спиртику для нас не проблема, зато все, кто живёт здесь, скучают по вкусненькому – и принято привозить, конечно, коньячок. Параграф второй – о форме одежды. Ты прилетишь – там лютая зима будет, градусов тридцать, без снега, но с ветром, с пылью, так что одевайся потеплее да попроще, новых вещей не бери. У нас, можно сказать, особый шик – ходить в рваных штанах.
– Что за удовольствие?
– Подрастёшь – поймёшь. Расслабиться – это отлично.
– Или опуститься.
– Ну, это как смотреть. Однако советом не брезгуй.
Увидевшись вечером с Прохоровым, Игорь поторопился сообщить новость:
– Сегодня написал завещание.
Они сидели в брезентовом балагане шведского цирка на набережной. Прохоров пришёл с подругой, и Аратову пришлось выбирать время, когда та не могла б его услышать.
– Обыкновенное, – отвечая на вопрос Прохорова, продолжил он. – «В случае моей смерти прошу сумму в двадцать пять тысяч выплатить тому-то».
– Друзьям? – хохотнул Прохоров. – Но откуда такие деньги?
– Фирма платит страховку. Видно, не доверяют Аэрофлоту.
– Срочно найди себе вдову, – посоветовал друг.
– Думаешь, что теперь, с наследством, это станет легче?
– Тебе не кажется, что сумма великовата? Мы тут ёрничаем, а дело, видимо, серьёзное.
– Но я и не собираюсь летать взад-вперёд всю жизнь. Наберусь опыта и уйду в науку. Ты же знаешь мои планы. А сейчас я должен видеть сам, как всё это происходит.
– Сейчас тебя не остановишь, юный романтик.
– Да как же не использовать возможность? – воскликнул Аратов, и на него зашикали. – Ведь всегда хочется видеть всё и своими глазами. Кому, как не тебе, понять это?
«Другие бы всё отдали, – подумал
он, – только бы одним глазом взглянуть, как летают ракеты. В кино этого не показывают. Потом век себе не простишь, если упустишь случай».– Я и понимаю, но только для себя, – прошептал Прохоров. – Смотреть и видеть – условие профессии, и я не взвешиваю, для чего да какой ценой. Но ты в том прав, что в жизни должно быть всё, нужно только выбрать разумную степень риска.
– Риск и разум несовместимы, – живо и снова громко заявил Аратов…
– Мальчики, на вас оглядываются. Мы пришли сюда не для споров.
– Для чего же? – засмеялся Прохоров. – Для нас, Нина, это…
– Смотри, Андрей: хула-хуп! – обрадованно вскричала она.
На арену выбежали три девушки в ярких бикини и, покачиваясь под музыку, принялись вращать на бёдрах обручи.
– Мило у них получается, – заметил Аратов, покрутив пальцем в воздухе.
– Это тебя тянет на импортное, – сказала Нина.
– Между прочим, – обращаясь к Прохорову, заметил Игорь, – в «Литературке» писали, и я поверил было, что хула-хуп – это непристойно.
– Отчего я заподозрил, что неприлично было бы пренебречь таким зрелищем, – улыбнулся Прохоров. – И не ошибся.
– Обычная гимнастика, – удивилась Нина. – Что они имели в виду?
– Что это за музыка, Андрей? Что-то знакомое.
– Одна из тех двух вещей Джорджии Гиббс, что записаны у меня, – ответил Прохоров.
– Ну конечно же! Но ты давно не проигрывал эту плёнку.
– Поехали ко мне, послушаем.
– Не поздно ли? – усомнился Аратов, указывая глазами на Нину.
– Я не стану работать сегодня. Работа после цирка – это цирк, а не работа.
– Тебе не захотелось написать этих девочек с обручами? Или это для тебя не сюжет? – спросил Аратов. – Три грации.
– Нельзя мыслить так одинаково. Это значит, что образ банален. Представь, я только что подумал: какая благодатная тема – три грации! Придать им угловатость, они же – дети ещё… Это, правда, всё тот же ребёнок на шаре, но ведь можно, можно!
– Дайте же посмотреть спокойно! – возмутилась Нина.
«Как нам вдвоём с Андреем было бы хорошо», – подумал Аратов, словно позабыв о том, что сам же и покупал билеты, привычно рассчитывая на троих – хотя и мелькнула озорная мысль покривить душой, купив два и сказав потом, что взял последние; он, конечно, проиграл бы, оттого что тогда не пошёл бы и Прохоров, которому важно было не посмотреть представление, а развлечь свою подружку. Игорь не одобрял его нынешний выбор: для него самого Нина была девушкой словно бы из какой-то чужой, с иным языком и нравами, компании, и он только ждал, когда это увлечение пойдёт на убыль. Иногда ему становилось смешно: он словно искал корысти от распада этой пары, как если бы сам имел виды на Нину и ревновал; в действительности же ему, одинокому, просто лучше было бы, когда б и друг оказался в таком же, что он сам, положении.
Своего внезапного желания пойти в цирк Аратов не мог бы объяснить; он был в цирке, кажется, лишь однажды, в раннем детстве, до войны; от того посещения сохранилось смутное впечатление пестроты. Недавно воспоминание вдруг ожило, когда на улице ему случайно попались ярко раскрашенные грузовики с прицепными фургонами; следом вспомнилось уже другое, из других лет – строки:
«В пятнадцать лет томленье по утрам,До хруста выгнуть кости непременно;Заезжий цирк, пристрастье к лошадям,К солёным, потным запахам арены»,