Снег для продажи на юге

– Кандидат в новички, – поправил Гапонов. – Его ещё надо отвезти на площадку и учинить прописку – тогда и станет новеньким. Здесь-то не прописался ещё?

– Любителей ждал, – сухо ответил Аратов.

Гапонов хмыкнул:

– Ну, ладно, ладно. Я рад: для нас каждый человек – подарок. У наших, кого ни возьми, голубая мечта – завести себе сменщика. Сейчас вот Петя Еленский остался в экспедиции один за всех, так и ноябрьские проведёт в одиночку. Ты ведь знаешь, Фая, теперь новая мода: вывозить на праздники всех до единого. У нас свой самолёт будет раз в неделю.

– Посмотрим ещё, что будет, – пожала плечами Фаина.

Другие сотрудники, с которыми успел познакомиться Аратов, казалось, были довольны кочевой жизнью, во всяком случае, не хулили её вслух, и лишь одна Фаина повторяла, что с удовольствием сидела бы дома. Аратов пропускал её слова мимо ушей, не понимая, почему бы в таком случае и в самом деле не отказываться от командировок; к тому же, вероятно, не всё плохое для девушки было плохим и для него; из своего небольшого опыта Игорь успел вывести, что мнений на свете существует больше, чем людей, и чужие оценки часто лишь обостряли желание взглянуть своими глазами; здесь же он пока одни лишь готовые мнения и выслушивал: рассказчики словно сговорились не описывать реалий. Задай он конкретные вопросы, ему бы ответили – и подробно, – но таковых ещё не возникало у Аратова, потому что знать, о чём спросить, значит наполовину уже представлять; представления же его были скудны и оригинальны. Думая о близких теперь поездках, Игорь пытался вообразить доступное там зрению и, как казалось, знакомое уже сейчас – степной пейзаж и вид стартовой позиции. Степь виделась ему покрытой густой и высокой, по пояс, травою, а стартовая площадка – огороженным проволокой участком размером шагов этак сто на сто, на котором размещаются пусковая установка и, буграми, несколько блиндажей. Коллеги, однако, в разговорах между собою то и дело произносили «гостиница», а «блиндаж» – никогда, и Аратов дорисовал свою картинку, разместив в углу квадрата четырёхэтажный дом из красного кирпича.

Условия там, видимо, были сносные, если кто-то по своей воле оставался в экспедиции на праздники.

– Петя один как перст, – объяснил Гапонов. – Зато у него видимо-невидимо приятелей среди офицеров. А вообще, это редкий случай, что мы сейчас сидели с ним вместе. Обычно мы меняемся, один тут, другой – там, но на этот раз был, как-никак – первый пуск.

– Я так на него рвался, – подосадовал Аратов.

– Э, сколько их ещё впереди… Да первого, в сущности, и не было, мы провели – бросковый: пустили болванку, макет второй ступени, только чтобы проверить сход с пусковой. Тут и анализа-то практически не потребовалось. После праздника стрельнём по-настоящему, вот тогда и навалимся на расчёты всем миром.

Стрельнуть по-настоящему – тоже было не то, чего ожидал Аратов, считавший, что всякий пуск есть стрельба по какой-нибудь мишени, теперь же выходило, что такими бывают лишь самые последние, в присутствии высоких комиссий, испытания, до которых надо ещё дожить.

– Вас что же, двое пришло? – вопросительно посмотрел на Яроша Гапонов.

Фаина запоздало объяснила:

– Это Витя Ярош. Его взял к себе Федот.

– Федот, Федот, под себя гребёт. Ракеты ещё нет, а он людей набирает. Так вы, что, из одного вуза? Друзья детства?

– Из одного цеха всего лишь, – сказал Аратов. – А институты кончали разные.

– Рабочий класс, гегемон! Только погодите, погодите: надворе ноябрь, а стажировка до сих пор кончалась в марте. Вы, должно быть, кашу какую заварили на производстве?

Ярош с восторгом воскликнул:

– Слово в слово! Точно то же спросил Караулов: «Что-то вы, хлопцы, вдруг все побежали с завода? Вы, часом, кашу какую-нибудь не заварили?»

– И что же оказалось?

– Слушайте дальше. Он ещё спросил, не склочник ли я, и оказалось, – Виктор обернулся к Гапонову, – что нет, не склочник. Спрашивает дальше: «Пьёте?» Ничего себе, думаю, анкета, я ж и сам не знаю, пью или нет, это уж у кого какие мерки.

– Ты, разумеется, сказал, что мама не разрешает.

– Я сказал, что не понял вопроса. Он уточняет: «Умеете?» – причём опять таким тоном, что не определить, шутит человек или серьёзно. Мне первый вариант выгоднее, я и пошутил в ответ: мол, если в интересах дела, то не подведу, наливайте. Ну, на это он велел не рассчитывать.

– Молодец Караулов, – похвалила Фаина. – Не экзамен же устраивать, в самом деле.

– Ты, значит, хотел, – не унимался Гапонов, – чтобы тебе официально пообещали дармовой спиртик?

– Знаешь, если мне захочется выпить, то уж двадцать восемь семьдесят я как-нибудь заработаю.

– И что ты на них купишь на полигоне?

– Нет, всё-таки молодец Караулов, – повторила Фаина.

– Да чем же он теперь молодец? Ну, сочинил анекдот… Впрочем, ребята, если шутки в сторону, то это единственный толковый зам у нашего главного. Тот сильных заместителей не терпит, да только вот испытания – другое дело. Сам он на полигоне почти не бывает, и ему нужен там хозяин. А Караулов технику знает, с военными ладит, людей бережёт.

– Кстати, о военных, – вспомнил Аратов. – Мне померещилось или я в самом деле видел Астапова в форме?

– Не померещилось, он у нас полковник. И Караулов полковник.

– Но мы-то – штатские, надеюсь?

– К счастью, да. Ну а раз ты уже готов задать следующий вопрос, то я сразу отвечу, откуда что взялось. Ты слышал, конечно, что раньше на фирме работали одни заключённые?

Об этом он наслышался во время преддипломной практики в конструкторском отделе; ему показывали: вот этот ходил на работу под конвоем, и этот, и этот – начальники бригад, отделов, ведущие инженеры. «Вот этот, – и Аратову, поражённому, казалось, уже сверх меры, назвали фамилию заместителя директора завода, – ими командовал, то есть, может быть, так же, как и теперь, заведовал производством, но и это ещё не всё, потому что Хайретдинов, нынешний главный контролёр, служил в конвое и, говорят, сам морды бил, а уж как потом выкрутился – Бог знает».

– Не одни только, – слабо возразил он теперь.

– Оставь же своё занудство, – с досадой отмахнулся Гапонов. – Надеюсь, мне не придётся объяснять разницу между арестантом и конвоиром? Так вот, тогдашнее начальство сплошь состояло из военных, так что даже часовому на вышке, издали, было видно, кто есть кто. После пятьдесят третьего «шарашку», сам видишь, закрыли, конвой разогнали, погоны поснимали, чтобы как раз издали не отличить было – оставив их, в виде исключения, для руководства нашей службы, чтобы оно лучше чувствовало себя на полигоне: со штатским начальником отдела любой майор может держать себя запанибрата, зато перед полковником обязан стать во фрунт.

– Так что же, все наши…

– Только Фомич и Караулов, «старички». На новорождённое начальство правило не распространяется.

* * *

До конца дня Фаина всё ж улучила минуту, чтоб наставить Аратова – своеобразно, совсем не коснувшись сути, зато описав внешность назначившего встречу – в таких словах:

– Солидный, в кожаной куртке, со звездой Героя.

– Откуда здесь Герои?

– Он лётчик, отставной подполковник, а теперь работает у нас диспетчером. У нас почти все диспетчеры – из военных лётчиков. Они рано выходят на пенсию – вот и устраиваются у нас: тут авиация, не авиация, но всё же не чужое дело.

У человека со звездою Игорь получил бумажный квадратик, на котором прочёл с неприятным недоумением: «Начальнику п/я № 110 от… В случае моей смерти прошу сумму… выплатить», – дальше шла табличка, в клеточках которой следовало проставить имена и цифры.

– Кажется, я пока не собираюсь… – пробормотал Аратов, пытаясь вернуть бумажку.

– А кто собирается? Никто не собирается, а страховка, однако, обязательна: мало ли что… Впрочем, для вас, теоретиков, это пустая формальность.

– Пустая, а приятного мало. И, кстати, много ль в случае чего заплатят? Может быть, есть смысл постараться? Обеспечить детишек?