Снег на Рождество

«Да, — подумал я, натягивая старенькое осеннее пальто. — В такой морозец в холодной кабине «уазика» долго не накатаешься — мигом что-нибудь отморозишь или же непременно станешь жертвой невидимого гриппа…»

Врачи те же люди. Они так же, как и все, болеют, кашляют, пьют таблетки, парят ноги, опять кашляют. Болезнь — штука зубастая, с характером…

Нет, нет, врач не создан для болезней… Врач создан для того, чтобы лечить, а не болеть… Сами посудите, если все врачи заболеют, что тогда будет. Куда ни сунешься, везде будут эпидемии…

Я медленно спускаюсь по лестничной клетке. Еще вчера мне позвонил главврач. Опять просит выйти на поддежурство. На «Скорой» уйма вызовов. Началась зима. И вот уже, кроме сердечно-сосудистых и прочих заболеваний, на «Скорую помощь» накинулась простуда. Выехав утром, возвращаешься на подстанцию только к вечеру. За одним вызовом тут же следует второй, за ним третий… десятый… двадцатый.

И вот уже перед глазами вспыхивают неубранные комнаты больных, их длинные жалобы, грелки с горячей водой у ног, стоны, просьбы, разбросанные мокрые горчичники, кашель, протянутые руки с градусниками… десятки синих больничных листков, в которых я делал продление, отсрочивая явку в поликлинику на более поздний срок…

Почему я пошел на «Скорую» работать? Трудно сказать. Да и не растолкуешь всего этого сразу. Как моя бабка говорит, стоит ей слова услышать: «Скорая» мчится» — и ей уже полегчало. А когда «Скорая» приезжает, то она уже почти выздоравливает. Смешно? Оказывается, нет. Если слово подкрепляется верой и делом.

На трамвайной остановке все стояли, повернувшись спиной к ветру. Заскочив под мой воротник, он безбожно начал резать шею, ну а затем, приподняв у моих ног сухой снежок, погнался за ним неизвестно куда.

Поеживаясь, ко мне подошел малыш.

— Дядя доктор, — произнес он чуть не плача.

— Ой, как же это ты? — вздрогнул я. И снегом начал растирать ему щеку. Проклятый ветер чуть было не отморозил ее.

В своем микрорайоне я знаю почти всех. Вот женщина с ребенком, торопливо переходящая шоссе, поприветствовала меня.

— Павел Васильевич… Павел Васильевич… — радостно прокричал мне ее сынишка. На его голове два пуховых платка. Вскоре они исчезли в подоспевшем пригородном автобусе.

Господи, как я рад, что он жив… А ведь было время, когда он, чем-то отравившись, был почти безнадежен. Он лежал на кровати согнувшись и все покусывал, покусывал свои шершавые, воспаленные губы. У него не было сил не то чтоб выпить воды, но даже сглотнуть слюну. Тогда он казался мне маленьким-маленьким, уходящим…

— Доктор, помогите, — шептала мать. — Он единственный у меня. Если что случится, больше не будет.

Я ненавидел тогда себя, свое врачевание, медицину. Я не верил в свои уколы, растолченные таблетки, которые добавлял в жидкость, предназначенную для промывания желудка. Ибо при таком состоянии ребенка даже дураку ясно, исход один — смерть. Как мне хотелось куда-нибудь скрыться или убежать. Ведь доктор и смерть не должны быть рядом. Доктор должен быть всегда над смертью, побеждать ее. А тут…

Автоматически, как говорится, для проформы делал я уколы.

— Миленький! Не бойся! — шепчу я.

Но он уже не то что не слышит, он, мне кажется, уже и не чувствует. Лицо сделалось бледным, носик заострился, дремотно сжались пальчики.

— Наверное, все.

А «Скорая» неслась по темным улицам, скользя на поворотах, и при виде приближавшихся автомашин завывала сиреной.

— Зачем вы безнадежных привозите? — спросил меня врач в приемном отделении.

Я поначалу промолчал. А потом, когда вышла его мать, тихонько сказал ему:

— Понимаете, он единственный у нее… Если что случится, больше не будет…

— Вот те раз, — хмыкнул тот и, словно что-то почувствовав, взял ребеночка на руки и побежал в реанимацию…

Утром я позвонил в стационар. И чудо — мне вдруг ответили, что ребенок жив. Большей радости в жизни не знал я. Хотелось плакать, кричать, прыгать на стены. «Это надо же, смерть отступила там, где дело ее было почти в шляпе…»

А потом мальчишка прислал мне письмо. Не знаю, может, мама помогала ему его написать. Но я все равно очень часто его перечитываю. Оно мне кажется самым сердечным и самым теплым из всех писем, которые я получал.

«Мой дорогой доктор! Здравствуйте! С большим приветом к Вам Миша. Я давно все собирался Вам написать, да все каникулы, да все дела. Три дня каникул пробыл с мамочкой, она болела, у нее то с сердцем было плохо, то с головой. Сейчас я стал кушать хорошо, ем почти все подряд, и живот не болит. Мамуля от радости, что я так хорошо кушаю, все плачет и Вас благодарит. Если бы Вы знали, как я часто видел Вас во сне, но только проснусь, а Вас уже нет. Я очень хочу Вас видеть. Мне бы хотя бы фотокарточку, я бы смотрел на Вас каждый день. Обязательно приезжайте к нам в гости. Вот, правда, погода у нас сейчас ужасная, кругом грязь. За водой и дровами я хожу в резиновых сапогах. Вчера ходил в магазин за продуктами. Купил несколько брикетов горохового супа, мяса, вермишели. Это все для мамы. Так все хорошо, но вот только сумку испачкал, и мама немного ворчала.

А еще я купил себе перчатки боксерские, занимаюсь боксом, но только дома. Мамочка на меня ругается. У нее при виде перчаток с сердцем становится плохо.

Я уже давно добрых слов Ваших не слышал. Приезжайте к нам обязательно. Мне так хочется посмотреть на Вас.

Не хочу заканчивать письмо, все-все хочу рассказать.

Передавайте привет от меня всем ребятам, которых Вы лечите и спасаете.

До свидания, мой самый дорогой и добрый доктор. Ой, чуть-чуть не забыл. Вы сами-то, глядите, не болейте, ведь погода сейчас очень плохая, можно простудиться.

Миша».

Трамвай, в котором я еду, то гудит, а то утихает, и тогда кажется, что риск опоздать на работу неизбежен. Но вот он опять засипел, засвистел, под моими ногами что-то забилось, потом раз-другой гукнуло. И он полетел, полетел вперед…

Перечитывая пожелтевшее от времени письмецо, я подолгу вглядываюсь в круглые буквы. И желание жить, работать становится все сильнее и сильнее.

Во время пауз между вызовами, когда отдыхаешь, слышно, как работает диспетчерская. Короткие, отрывистые слова наших диспетчеров звучат торопливо.

«Алло… Алло… Говорите… Сколько лет?.. Кто вызывает?.. Что болит? Алло, алло, что болит?.. Улица… Дом… Хорошо, хорошо… Встречайте…».

Кажется, пока у диспетчеров все спокойно. Но вот вызовы начинают следовать друг за другом, и врачебные бригады мигом разъезжаются.

«Алло… Алло… Скорее говорите адрес… Фамилия? Как не знаете? Ну хотя бы сколько ей лет?.. Роды первые?.. Подождите, одну секундочку… Алло… Сколько лет больному? Где упал? Подъезд какой? Этаж… Подождите, пожалуйста… Двадцать шестая, я «Планета»… Примите вызов… Центральная пожарная. Плохо с сердцем. Алло… По пути, улица Строительная, пять, квартира шесть, у ребенка оспа…»