Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

«Нет сил никаких улыбаться…»

Нет сил никаких улыбаться, Как раньше, с тобой говорить, На доброе слово сдаваться, Недоброе слово хулить. Я все тебе отдал. И тело И душу — до крайнего дня. Послушай, куда же ты дела, Куда же ты дела меня? На узкие листья рябины, Шумя, налетает закат, И тучи на нас, как руины Воздушного замка, летят. 1966

«В те дни…»

В те дни За тридевять земель Еще гремел порог Падунский, И ветер, с берега подувший, На волны скидывал метель. Чернело древнее село, На воду бешеную глядя, Карбасы к берегу приладя, Убрав и вершень, и весло. В те дни
при занятости всей
Один геолог, ежась зябко, Взглянул, придерживая шапку, На мыс по имени Пурсей.
И, став под каменный отвес, Врубил в скалу как бы навечно: «Здесь будет выстроена…» Лес Шумел надменно и беспечно. Он так эпически гудел, Как будто пел былинный некто, И снисходительно глядел На малыша из Госпроекта. А тот в большой его тени Шагал, смеясь лицом открытым, К товарищу с теодолитом, На свет полуторки… В те дни. 1963

Любовь

Утешь меня. Скажи мне: все неправда, И я поверю. Я хочу поверить. Я должен верить через не могу. На отдаленном синем берегу Моей реки, зовущейся Непрядва, На камушке сидишь ты. Злая челядь — На противоположном берегу. Утешь меня. Скажи мне: все, что было,— Случайность, наважденье, не закон. И я влюбленно, а не через силу Тебе отвечу русским языком. Утешь меня. Чтоб впредь не попрекали. Ведь я силен. Еще сильней — со зла. …И я погибну на реке Каяле, Чтоб ты, как Русь, как девочка, жила. 1963

Цикады

Я думал — рассветные птицы поют, А это цикад свиристенье. Внушает им пенье их темный уют, Дрожащие ночью растенья. А я пробудился. Как будто в окне Большая заря наставала. А было черно. И подумалось мне: Лишь этого недоставало. Но так и случилось. В оконный проем Шумели кусты-невидимки. И думал я долго о прошлом твоем, Что в бедной скрывается дымке. От этого зябко щемило в груди И будущее закрывалось Все тем, что угасло давно позади, Но все ж позади оставалось. И всю эту влажную южную ночь С открытыми спал я глазами. И было уже мне мириться невмочь С бездомными их голосами. Но вот они смолкли, зажав в кулачке Рассветной росинки монету… И снилось тебе о домашнем сверчке, Которого все еще нету.

Указ Петра

Незаконнорожденных записывать в художники.

Петр I
Забавна эта мысль Петра. Но сколь мудра и величава, Пронзающая до нутра, Смешная с первого начала. Мне интересен лик его В тот миг, когда он быстро взвесил Все «да» и «нет» до одного. Он был тогда угрюм иль весел! Он, может, так захохотал, Что терем колоколом грянул, А может быть, чертеж скатал В трубу подзорную и глянул! И увидал, как на страду — По всем колдобинам России, С холстом и кистью не в ладу, Идут внебрачноприжитые. И, маясь дивною судьбой, Находят лад, и знаменито Всей неприкаянной гурьбой Грехи отмаливают чьи-то. Пусть в нас иной, несхожий пыл Великой волею заронен, Нам надо помнить, как он был, Художник русский, узаконен. 1964

Звезда полей

«Звезда полей, звезда полей над отчим домом И матери моей печальная рука…» — Осколок песни той вчера за тихим Доном Из чуждых уст настиг меня издалека. И воцарился мир, забвенью не подвластный. И воцарилась даль — во славу ржи и льна… Нам не нужны слова в любви настолько ясной, Что ясно только то, что жизнь у нас одна. Звезда полей, звезда! Как искорка на сини! Она зайдет! Тогда зайти звезде моей. Мне нужен черный хлеб, как белый снег пустыне, Мне нужен белый хлеб для женщины твоей. Подруга, мать, земля, ты тленью не подвластна. Не плачь, что я молчу: взрастила, так прости. Нам не нужны слова, когда настолько ясно Все, что друг другу мы должны произнести. 1963

«Время пройдет. Охладеет…»

Время пройдет. Охладеет Имя мое для тебя. Буду
я спать, не вставая,
Не лепеча, не грубя.
Но и забыв о колоде, Легшей на прах моих мук, Чье-то заслышав «Володя!», Как ты оглянешься вдруг… 1962

«Вдали от всех парнасов…»

Ю. Алешковскому

Вдали от всех парнасов, От мелочных сует Со мной опять Некрасов И Афанасий Фет. Они со мной ночуют В моем селе глухом. Они меня врачуют Классическим стихом. Звучат, гоня химеры Пустого баловства, Прозрачные размеры, Обычные слова. И хорошо мне… В долах Летит морозный пух. Высокий лунный холод Захватывает дух.

«…Я грустно думаю порой…»

…Я грустно думаю порой, Что этот вот, и тот, и третий На людях держатся игрой Улыбок, поз и междометий. Я часто думаю о том. Одним из них обеспокоен: Ну не со мной — придя в свой дом, Наедине с собой, какой он? Вот так же лихо норовит Он чем-то поразить себя же? И так же принимает вид И делает глаза? И даже Не перед зеркалом, а так, Актерство все — чего там ради! — Не отпускает ни на шаг И держится, как на эстраде? Я думаю: когда в кольцо Он попадает к неудачам, Какое у него лицо, Иль он его в ладони прячет? Иль, собираясь к людям, впредь Он все одну решает думу: Какое бы лицо надеть, Чтобы и к месту, и к костюму? Чтоб тем, каким задумал, слыть, Чтоб правда в лоб не угодила? Я сам таким пытался быть, Да только плохо выходило. 1963

Ночные бабочки

Я жил в горах. Легко и гордо. Но по ночам, как злая новь, Мне перехватывала горло Моя старинная любовь. Она депешею влетала В мой дом, не трогая дверей, Ночною бабочкой витала Над желтой лампочкой моей. Я уходил. И под ветвями, Как будто мальчик во хмелю, Перед садами и плодами Винился в том, что я — люблю. Что я — опять! — забыл о деле, А надо мной, полонены, Ночные бабочки хотели Достичь мучительной луны. Я бормотал свои тирады, Не поднимая головы, Но иронически цикады На них свистели из травы. Они одни мне отвечали, Смеясь на тысячи ладов. А виноградники молчали, Уже грузнея от плодов. А на горе желтела точка И вспять звала меня, к крыльцу, Где в стекла рамы билась строчка, Роняя с крылышек пыльцу. Тогда-то, это все изведав, Давно, средь этих же долин, Живой склонялся Грибоедов Над бедным правнуком своим. Он ничему не удивлялся. Он просто веровал и знал. И белый дух над ним склонялся, И лик ронял, и горько звал. Зачем смеяться над любовью! Мы не годимся в свистуны. Мы чистой завистью и кровью Не суесловью преданы. Я шел домой сквозь шорох ночи. Там — разбирал свои листы. И южных звезд смотрели очи В мое окно. Совсем как ты. И если что-то мне мешало, Так только то, что за стеной Пора осенняя шуршала, Да мышь летучая летала, В окно влетала. И витала, Как тень, за бабочкой ночной. 1963

Первый иней

Деревья черные стояли На желтом дерне и листве. Их ветки черные торчали В пустой и голой синеве. Деревья черные качались, Как только воздух наплывал. А птицы белые бросались Вверх, точно в тянущий провал. Я утром вышел в этот сад. Он, весь заросший белым мохом, Просил, чтоб даже легким вздохом Я не нарушил тишь оград И взлетов серых воробьят. Ни тропки нет. А я и рад Тому, что все, как в белой шали, Там, где лишь день тому назад Деревья черными стояли. Забыв про хлынувшую стужу, Белеет сад, едва дыша, Как будто явлена наружу Деревьев чистая душа. 1965
Поделиться с друзьями: