Нет сил никаких улыбаться,Как раньше, с тобой говорить,На доброе слово сдаваться,Недоброе слово хулить.Я все тебе отдал. И телоИ душу — до крайнего дня.Послушай, куда же ты дела,Куда же ты дела меня?На узкие листья рябины,Шумя, налетает закат,И тучи на нас, как руиныВоздушного замка, летят.1966
«В те дни…»
В те дниЗа тридевять земельЕще гремел порог Падунский,И ветер, с берега подувший,На волны скидывал метель.Чернело древнее село,На воду бешеную глядя,Карбасы к берегу приладя,Убрав и вершень, и весло.В те дни
при занятости всейОдин геолог, ежась зябко,Взглянул, придерживая шапку,На мыс по имени Пурсей.И, став под каменный отвес,Врубил в скалу как бы навечно:«Здесь будет выстроена…»Лес Шумел надменно и беспечно.Он так эпически гудел,Как будто пел былинный некто,И снисходительно гляделНа малыша из Госпроекта.А тот в большой его тениШагал, смеясь лицом открытым,К товарищу с теодолитом,На свет полуторки… В те дни.1963
Любовь
Утешь меня. Скажи мне: все неправда,И я поверю. Я хочу поверить.Я должен верить через не могу.На отдаленном синем берегуМоей реки, зовущейся Непрядва,На камушке сидишь ты. Злая челядь —На противоположном берегу.Утешь меня. Скажи мне: все, что было,—Случайность, наважденье, не закон.И я влюбленно, а не через силуТебе отвечу русским языком.Утешь меня. Чтоб впредь не попрекали.Ведь я силен. Еще сильней — со зла.…И я погибну на реке Каяле,Чтоб ты, как Русь, как девочка, жила.1963
Цикады
Я думал — рассветные птицы поют,А это цикад свиристенье.Внушает им пенье их темный уют,Дрожащие ночью растенья.А я пробудился. Как будто в окнеБольшая заря наставала.А было черно. И подумалось мне:Лишь этого недоставало.Но так и случилось. В оконный проемШумели кусты-невидимки.И думал я долго о прошлом твоем,Что в бедной скрывается дымке.От этого зябко щемило в грудиИ будущее закрывалосьВсе тем, что угасло давно позади,Но все ж позади оставалось.И всю эту влажную южную ночьС открытыми спал я глазами.И было уже мне мириться невмочьС бездомными их голосами.Но вот они смолкли, зажав в кулачкеРассветной росинки монету…И снилось тебе о домашнем сверчке,Которого все еще нету.
Указ Петра
Незаконнорожденных записывать в художники.
Петр I
Забавна эта мысль Петра.Но сколь мудра и величава,Пронзающая до нутра,Смешная с первого начала.Мне интересен лик егоВ тот миг, когда он быстро взвесилВсе «да» и «нет» до одного.Он был тогда угрюм иль весел!Он, может, так захохотал,Что терем колоколом грянул,А может быть, чертеж скаталВ трубу подзорную и глянул!И увидал, как на страду —По всем колдобинам России,С холстом и кистью не в ладу,Идут внебрачноприжитые.И, маясь дивною судьбой,Находят лад, и знаменитоВсей неприкаянной гурьбойГрехи отмаливают чьи-то.Пусть в нас иной, несхожий пылВеликой волею заронен,Нам надо помнить, как он был,Художник русский, узаконен.1964
Звезда полей
«Звезда полей, звезда полей над отчим домомИ матери моей печальная рука…» —Осколок песни той вчера за тихим ДономИз чуждых уст настиг меня издалека.И воцарился мир, забвенью не подвластный.И воцарилась даль — во славу ржи и льна…Нам не нужны слова в любви настолько ясной,Что ясно только то, что жизнь у нас одна.Звезда полей, звезда! Как искорка на сини!Она зайдет! Тогда зайти звезде моей.Мне нужен черный хлеб, как белый снегпустыне,Мне нужен белый хлеб для женщины твоей.Подруга, мать, земля, ты тленью не подвластна.Не плачь, что я молчу: взрастила, так прости.Нам не нужны слова, когда настолько ясноВсе, что друг другу мы должны произнести.1963
«Время пройдет. Охладеет…»
Время пройдет. ОхладеетИмя мое для тебя.Буду
я спать, не вставая,Не лепеча, не грубя.Но и забыв о колоде,Легшей на прах моих мук,Чье-то заслышав «Володя!»,Как ты оглянешься вдруг…1962
«Вдали от всех парнасов…»
Ю. Алешковскому
Вдали от всех парнасов,От мелочных суетСо мной опять НекрасовИ Афанасий Фет.Они со мной ночуютВ моем селе глухом.Они меня врачуютКлассическим стихом.Звучат, гоня химерыПустого баловства,Прозрачные размеры,Обычные слова.И хорошо мне… В долахЛетит морозный пух.Высокий лунный холодЗахватывает дух.
«…Я грустно думаю порой…»
…Я грустно думаю порой,Что этот вот, и тот, и третийНа людях держатся игройУлыбок, поз и междометий.Я часто думаю о том.Одним из них обеспокоен:Ну не со мной — придя в свой дом,Наедине с собой, какой он?Вот так же лихо норовитОн чем-то поразить себя же?И так же принимает видИ делает глаза? И дажеНе перед зеркалом, а так,Актерство все — чего там ради! —Не отпускает ни на шагИ держится, как на эстраде?Я думаю: когда в кольцоОн попадает к неудачам,Какое у него лицо,Иль он его в ладони прячет?Иль, собираясь к людям, впредьОн все одну решает думу:Какое бы лицо надеть,Чтобы и к месту, и к костюму?Чтоб тем, каким задумал, слыть,Чтоб правда в лоб не угодила?Я сам таким пытался быть,Да только плохо выходило.1963
Ночные бабочки
Я жил в горах. Легко и гордо.Но по ночам, как злая новь,Мне перехватывала горлоМоя старинная любовь.Она депешею влеталаВ мой дом, не трогая дверей,Ночною бабочкой виталаНад желтой лампочкой моей.Я уходил. И под ветвями,Как будто мальчик во хмелю,Перед садами и плодамиВинился в том, что я — люблю.Что я — опять! — забыл о деле,А надо мной, полонены,Ночные бабочки хотелиДостичь мучительной луны.Я бормотал свои тирады,Не поднимая головы,Но иронически цикадыНа них свистели из травы.Они одни мне отвечали,Смеясь на тысячи ладов.А виноградники молчали,Уже грузнея от плодов.А на горе желтела точкаИ вспять звала меня, к крыльцу,Где в стекла рамы билась строчка,Роняя с крылышек пыльцу.Тогда-то, это все изведав,Давно, средь этих же долин,Живой склонялся ГрибоедовНад бедным правнуком своим.Он ничему не удивлялся.Он просто веровал и знал.И белый дух над ним склонялся,И лик ронял, и горько звал.Зачем смеяться над любовью!Мы не годимся в свистуны.Мы чистой завистью и кровьюНе суесловью преданы.Я шел домой сквозь шорох ночи.Там — разбирал свои листы.И южных звезд смотрели очиВ мое окно. Совсем как ты.И если что-то мне мешало,Так только то, что за стенойПора осенняя шуршала,Да мышь летучая летала,В окно влетала. И витала,Как тень, за бабочкой ночной.1963
Первый иней
Деревья черные стоялиНа желтом дерне и листве.Их ветки черные торчалиВ пустой и голой синеве.Деревья черные качались,Как только воздух наплывал.А птицы белые бросалисьВверх, точно в тянущий провал.Я утром вышел в этот сад.Он, весь заросший белым мохом,Просил, чтоб даже легким вздохомЯ не нарушил тишь оградИ взлетов серых воробьят.Ни тропки нет. А я и радТому, что все, как в белой шали,Там, где лишь день тому назадДеревья черными стояли.Забыв про хлынувшую стужу,Белеет сад, едва дыша,Как будто явлена наружуДеревьев чистая душа.1965