Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

«Время тянется, катится, мчится…»

Время тянется, катится, мчится. Штемпелюет. И ставит печать… Надо письма читать научиться, Научиться на них отвечать. Не пора ли! Затеряна в росах, В бездорожьях печаль затая, Я ведь знаю, в каких ты вопросах Бьешься там, незадача моя. И рука моя сызнова метит За тетрадью другую тетрадь. Кто напишет тебе, кто ответит, Если я перестану писать! 1966

«Хотел бы я долгие годы…»

Хотел бы я долгие годы На родине милой прожить, Любить ее светлые воды И темные воды любить. И степи, и всходы посева, И лес, и наплывы в крови Ее соловьиного гнева, Ее журавлиной любви. Но, видно, во мне и железо Сидит, как осколок в коре, Коль, детище нежного леса, Я льну и к Магнитной горе. Хочу
я любовью неустной
Служить им до крайнего дня, Как звездам, как девочке русой, Которая возле меня.
1963

II

На станции

Густым гудком ночной покой затронут. Скрипит фонарь, и желтое пятно Скользит по мокрым камешкам перрона, Не виданного кем-то так давно. Перрон, перрон, есть и такое счастье: Опять ступать по шлаку твоему. Почтовый поезд, черный от ненастья, С пыхтеньем удаляется во тьму. И тополя, продрогшие порядком, Шумят под градом капель дождевых И обнажают светлую подкладку, Отмахиваясь ветками от них. А возле грязь, да в колеях солома, Да лужа с отражением столба. И радуясь, что наконец-то дома, Приезжая стирает пот со лба…

Вешние дали

Леониду Леонову

Низкая впадина, речка высокая, Ветер, шумящий отпевшей осокою. Где это было, когда это было? Лишь бы не думать, что было да сплыло. Что бы там ни было, как бы там ни было, Только б не убыло, только бы прибыло. Черные гнезда в дыму налетающем, Легком, но, кажется, ветки шатающем, Чтобы унесть их вослед за гудком, Чтобы не жили своим закутком. И взбаламученных галок орда Смотрит на гнезда и на поезда. Где это было, когда это было? Даль окликала, мелькала, трубила, Ветром и веткой будила чуть свет, Сердце твое изучала на свет. Там это было. Тогда это было. Девочка русая парня любила. Да развела их, развеяла даль. Разве не весело? Разве не жаль? Мальчик у стрелки услышал рожок — И развязался у книг ремешок. Мальчик, беги за прошествием лет, За убегающей далью вослед. Прошелестели, пропели шаги… Мальчик, от девочки тоже — беги! Где это было? Да там это было, Где еще наша земля не остыла, Где еще ленточка вьется твоя Возле опушки тропой у жнивья. Так это было. И так это будет. Даль разведет, да сведет, не остудит, Только б не убыло, только бы прибыло, Как бы там ни было, что бы там ни было. 1965

Родные стены

Эти окна подернуты инеем, Эти стекла запаяны льдом. Только свечкой да собственным именем Оживил я заброшенный дом. И сижу. Пригорюнилась рядышком Тень, во тьме потерявшая спесь. Одиноко жила моя бабушка, Александра Ивановна, здесь. Все сыновние жизни, дочерние Озаряла ее доброта. Час, как областью стала губерния, Пропустила, была занята. В наших судьбах являясь провидицей, Малограмотна бабка была. И нехватку обоев в провинции Возмещала чем только могла. Клей ведерными лился замесами. Одевали стену за стеной И газеты с большими процессами, И плакаты любой стороной. Назубок и парады, и бедствия Знал по стенам бревенчатым я. Педагогов пугала впоследствии Образованность эта моя. Там, где окна мне кажутся льдинками, Помню, возле кровати моей, Две огромных бумаги с картинками, Льва Толстого большой юбилей. Помню выезды Анны и Вронского. Помню Левина, Кити, каток. И собаку парения броского, Узколицую, длинную. Дог! Печь, как бабка, поет в полутемени. Помогают мне с легкой руки Сообщения нового времени И попутные черновики. О малине, о черной смородине, О годах, уносящихся прочь… Помогают и стены на родине, Отчего же им нам не помочь. 1967

Ростов Великий

Осеннее золото куполов Всплывает на синеве При полном молчанье колоколов Со звонницей во главе. Не знаю, не знаю! Но этот лист С прожилками черноты, Как купол округл, и как купол чист, И звонок до высоты. Под ясными сумерками стволов Не холодно ль вам со мной! Осеннее золото куполов Восходит над белизной. Качается дерево у стены, И листья его вершин Касаются самой голубизны И падают у машин. 1965

Погост

Деревья
черные стояли
На красном зареве зари. Они погоду предвещали. Как бы пылая изнутри.
Среди сугробов был один. Ветра низин на перевале С него, как с птенчика, сдували Пух остывающих вершин. На красном зареве зари Деревья белые стояли. И день настал. Сады сияли. В садах алели снегири. Как заплутавшаяся старость, Листва опавшая осталась. Там, где дышал уже погост Средь черных трав и красных звезд. Но час настал. И синь настала. Все вешним пухом обметало. Лишь над сугробом молкнет ширь. Да пташек мелкая цифирь Там, где объемлет весен гул Почетных сосен караул. 1965

Напев

Не повторить хочу — продолжить, Напомнить, выручить, спасти… Грибной качающийся дождик На всем проселочном пути. Неувядаемое лето. В цветке промокшая пчела. А там, за вырубками где-то, Полей желтеющих дела. Не повторить хочу — напомнить, Как беззаветно и легко Нас может счастием наполнить Берез парное молоко. Как может болью и отрадой Овеять душу сторона, Где есть за старенькой оградой Избушка ветхая одна. А дальше — новые, другие, Конечно белые, дома. И провода у них тугие И молодые закрома. Хочу продолжить песнь о певне, Хвост выгибающем дугой. О дорогой моей деревне И о пшенице дорогой!.. Грибной качающийся дождик. Мерцанье падающих глаз. У мамки выхватив творожник, Босой задумался художник: А где же бабочки сейчас! 1965

«Художник должен быть закрепощен…»

Художник должен быть закрепощен, Чтоб ощущал достойную свободу, Чтоб понимал, когда и что почем Не суете, а доблести в угоду. Художник должен быть закрепощен, Как раб труда, достоинства и чести, Ведь лишь тогда, питомец мира, он, Как слово точно взятое, — на месте. Художник может быть раскрепощен, Когда мальчонка ритмы отмеряет Своей ручонкой — явь его и сон, — Но он тогда от счастья Умирает. Художник знает музыку и цвет, Он никогда не бог и не безбожник, Он только мастер, сеятель, поэт. На двух ногах стоит его треножник. Одно замечу, обрывая стих, Хоть в нем одном и участь и отрада, — В монархии подобных крепостных Царей-освободителей Не надо! 1963

Осташков

Осташков древний, травянистый, Устав от сутолоки туч, Поймал сегодня жарко-чистый, Слегка колеблющийся луч. Поймал на радость окнам, скверам, Вдруг просиявшим оттого, И отразил всем Селигером, Всем водным зеркалом его. И сразу солнечные пятна Пошли, блистая, нарасхват. Молочной зеленью стократно Раздался Набережный сад. Волной и дегтем пахла пристань. Пел катер в млеющей дали. И увеличивались листья, И усыхали колеи. …Гнал ветер тройку туч отставших… Пройдя сквозь домиков ряды, Мы с дамбы видели Осташков, Встававший прямо из воды. Его заборы, стены, крыши В лучах пестрели. И рвалась Над жестью, дранками все выше Листва. И радовала глаз. Там, в стороне, неутомимо За колокольней кожзавод, Подъяв трубу, метелкой дыма Прозрачный чистил небосвод. А здесь — законом под опеку Взята — в пейзаж внося свое, Стена осьмнадцатого века Оберегала кожсырье. И все из озера вставало, По пояс в солнечной воде. Моторка голос подавала, Скользя по синей борозде, А в переулках тишь стояла, Как будто время там не шло, А только бабочкой сновало Да из-под лип травой росло. Но невозможно оторваться От общих действий ни на час. Но в дождь и вёдро жадно длятся Дела, связующие нас. И на ходу в машину села Душа, предчувствуя поля, Где дыбилась в горячке сева Тревожно влажная земля. 1963

«Россия средней полосы…»

Россия средней полосы… Туман лугов, и запах прелый Копны, промокшей от росы. И карий глаз ромашки белой. И тропка узкая в кусты, В орешник уведет. А выйдешь, Такую сразу даль увидишь, Что встанешь, замирая, ты. Бескрайняя какая воля! Блестит изгиб Тверцы-реки. С размаху вширь простерлось поле, В нем тонут леса островки. Сужается, летит, шоссе… Стоишь. И словно шире плечи. И крепче дух от этой встречи С землей во всей ее красе. А возле, на кусту в росе, Как часики, стучит кузнечик. Стояли цитрусы стеной Стучали в крепкие ладошки, Но все всплывал передо мной Непризнанный цветок картошки…
Поделиться с друзьями: