Время тянется, катится, мчится.Штемпелюет. И ставит печать…Надо письма читать научиться,Научиться на них отвечать.Не пора ли! Затеряна в росах,В бездорожьях печаль затая,Я ведь знаю, в каких ты вопросахБьешься там, незадача моя.И рука моя сызнова метитЗа тетрадью другую тетрадь.Кто напишет тебе, кто ответит,Если я перестану писать!1966
«Хотел бы я долгие годы…»
Хотел бы я долгие годыНа родине милой прожить,Любить ее светлые водыИ темные воды любить.И степи, и всходы посева,И лес, и наплывы в кровиЕе соловьиного гнева,Ее журавлиной любви.Но, видно, во мне и железоСидит, как осколок в коре,Коль, детище нежного леса,Я льну и к Магнитной горе.Хочу
я любовью неустнойСлужить им до крайнего дня,Как звездам, как девочке русой,Которая возле меня.1963
II
На станции
Густым гудком ночной покой затронут.Скрипит фонарь, и желтое пятноСкользит по мокрым камешкам перрона,Не виданного кем-то так давно.Перрон, перрон, есть и такое счастье:Опять ступать по шлаку твоему.Почтовый поезд, черный от ненастья,С пыхтеньем удаляется во тьму.И тополя, продрогшие порядком,Шумят под градом капель дождевыхИ обнажают светлую подкладку,Отмахиваясь ветками от них.А возле грязь, да в колеях солома,Да лужа с отражением столба.И радуясь, что наконец-то дома,Приезжая стирает пот со лба…
Вешние дали
Леониду Леонову
Низкая впадина, речка высокая,Ветер, шумящий отпевшей осокою.Где это было, когда это было?Лишь бы не думать, что было да сплыло.Что бы там ни было, как бы там ни было,Только б не убыло, только бы прибыло.Черные гнезда в дыму налетающем,Легком, но, кажется, ветки шатающем,Чтобы унесть их вослед за гудком,Чтобы не жили своим закутком.И взбаламученных галок ордаСмотрит на гнезда и на поезда.Где это было, когда это было?Даль окликала, мелькала, трубила,Ветром и веткой будила чуть свет,Сердце твое изучала на свет.Там это было. Тогда это было.Девочка русая парня любила.Да развела их, развеяла даль.Разве не весело? Разве не жаль?Мальчик у стрелки услышал рожок —И развязался у книг ремешок.Мальчик, беги за прошествием лет,За убегающей далью вослед.Прошелестели, пропели шаги…Мальчик, от девочки тоже — беги!Где это было? Да там это было,Где еще наша земля не остыла,Где еще ленточка вьется твояВозле опушки тропой у жнивья.Так это было. И так это будет.Даль разведет, да сведет, не остудит,Только б не убыло, только бы прибыло,Как бы там ни было, что бы там ни было.1965
Родные стены
Эти окна подернуты инеем,Эти стекла запаяны льдом.Только свечкой да собственным именемОживил я заброшенный дом.И сижу. Пригорюнилась рядышкомТень, во тьме потерявшая спесь.Одиноко жила моя бабушка,Александра Ивановна, здесь.Все сыновние жизни, дочерниеОзаряла ее доброта.Час, как областью стала губерния,Пропустила, была занята.В наших судьбах являясь провидицей,Малограмотна бабка была.И нехватку обоев в провинцииВозмещала чем только могла.Клей ведерными лился замесами.Одевали стену за стенойИ газеты с большими процессами,И плакаты любой стороной.Назубок и парады, и бедствияЗнал по стенам бревенчатым я.Педагогов пугала впоследствииОбразованность эта моя.Там, где окна мне кажутся льдинками,Помню, возле кровати моей,Две огромных бумаги с картинками,Льва Толстого большой юбилей.Помню выезды Анны и Вронского.Помню Левина, Кити, каток.И собаку парения броского,Узколицую, длинную. Дог!Печь, как бабка, поет в полутемени.Помогают мне с легкой рукиСообщения нового времениИ попутные черновики.О малине, о черной смородине,О годах, уносящихся прочь…Помогают и стены на родине,Отчего же им нам не помочь.1967
Ростов Великий
Осеннее золото куполовВсплывает на синевеПри полном молчанье колоколовСо звонницей во главе.Не знаю, не знаю! Но этот листС прожилками черноты,Как купол округл, и как купол чист,И звонок до высоты.Под ясными сумерками стволовНе холодно ль вам со мной!Осеннее золото куполовВосходит над белизной.Качается дерево у стены,И листья его вершинКасаются самой голубизныИ падают у машин.1965
Погост
Деревья
черные стоялиНа красном зареве зари.Они погоду предвещали.Как бы пылая изнутри.Среди сугробов был один.Ветра низин на перевалеС него, как с птенчика, сдувалиПух остывающих вершин.На красном зареве зариДеревья белые стояли.И день настал. Сады сияли.В садах алели снегири.Как заплутавшаяся старость,Листва опавшая осталась.Там, где дышал уже погостСредь черных трав и красных звезд.Но час настал. И синь настала.Все вешним пухом обметало.Лишь над сугробом молкнет ширь.Да пташек мелкая цифирьТам, где объемлет весен гулПочетных сосен караул.1965
Напев
Не повторить хочу — продолжить,Напомнить, выручить, спасти…Грибной качающийся дождикНа всем проселочном пути.Неувядаемое лето.В цветке промокшая пчела.А там, за вырубками где-то,Полей желтеющих дела.Не повторить хочу — напомнить,Как беззаветно и легкоНас может счастием наполнитьБерез парное молоко.Как может болью и отрадойОвеять душу сторона,Где есть за старенькой оградойИзбушка ветхая одна.А дальше — новые, другие,Конечно белые, дома.И провода у них тугиеИ молодые закрома.Хочу продолжить песнь о певне,Хвост выгибающем дугой.О дорогой моей деревнеИ о пшенице дорогой!..Грибной качающийся дождик.Мерцанье падающих глаз.У мамки выхватив творожник,Босой задумался художник:А где же бабочки сейчас!1965
«Художник должен быть закрепощен…»
Художник должен быть закрепощен,Чтоб ощущал достойную свободу,Чтоб понимал, когда и что почемНе суете, а доблести в угоду.Художник должен быть закрепощен,Как раб труда, достоинства и чести,Ведь лишь тогда, питомец мира, он,Как слово точно взятое, — на месте.Художник может быть раскрепощен,Когда мальчонка ритмы отмеряетСвоей ручонкой — явь его и сон, —Но он тогда от счастьяУмирает.Художник знает музыку и цвет,Он никогда не бог и не безбожник,Он только мастер, сеятель, поэт.На двух ногах стоит его треножник.Одно замечу, обрывая стих,Хоть в нем одном и участь и отрада, —В монархии подобных крепостныхЦарей-освободителейНе надо!1963
Осташков
Осташков древний, травянистый,Устав от сутолоки туч,Поймал сегодня жарко-чистый,Слегка колеблющийся луч.Поймал на радость окнам,скверам,Вдруг просиявшим оттого,И отразил всем Селигером,Всем водным зеркалом его.И сразу солнечные пятнаПошли, блистая, нарасхват.Молочной зеленью стократноРаздался Набережный сад.Волной и дегтем пахла пристань.Пел катер в млеющей дали.И увеличивались листья,И усыхали колеи.…Гнал ветер тройку тучотставших…Пройдя сквозь домиков ряды,Мы с дамбы видели Осташков,Встававший прямо из воды.Его заборы, стены, крышиВ лучах пестрели. И рваласьНад жестью, дранками все вышеЛиства. И радовала глаз.Там, в стороне, неутомимоЗа колокольней кожзавод,Подъяв трубу, метелкой дымаПрозрачный чистил небосвод.А здесь — законом под опекуВзята — в пейзаж внося свое,Стена осьмнадцатого векаОберегала кожсырье.И все из озера вставало,По пояс в солнечной воде.Моторка голос подавала,Скользя по синей борозде,А в переулках тишь стояла,Как будто время там не шло,А только бабочкой сновалоДа из-под лип травой росло.Но невозможно оторватьсяОт общих действий ни на час.Но в дождь и вёдрожадно длятсяДела, связующие нас.И на ходу в машину селаДуша, предчувствуя поля,Где дыбилась в горячке севаТревожно влажная земля.1963
«Россия средней полосы…»
Россия средней полосы…Туман лугов, и запах прелыйКопны, промокшей от росы.И карий глаз ромашки белой.И тропка узкая в кусты,В орешник уведет. А выйдешь,Такую сразу даль увидишь,Что встанешь, замирая, ты.Бескрайняя какая воля!Блестит изгиб Тверцы-реки.С размаху вширь простерлось поле,В нем тонут леса островки.Сужается, летит, шоссе…Стоишь. И словно шире плечи.И крепче дух от этой встречиС землей во всей ее красе.А возле, на кусту в росе,Как часики, стучит кузнечик.Стояли цитрусы стенойСтучали в крепкие ладошки,Но все всплывал передо мнойНепризнанный цветок картошки…