Сны Тома Сойера

Дама в автомобиле

— В машине, в машине, — повторяла Ребекка. — Что за слово! Фу, какая вульгарная!

— Why do not You stand and go upstairs dear me wife? — обратился Гек к той, что сидела внутри, наверное, на ломаном русском.

— Eby svoya mummy vzad! — любезным голосом ответила пассажирка, и Ребекка с удивлением и ужасом поняла только одно ее слово — Мумия.

— Мумия! — вздрогнула она, и внезапно перед ней раскрылся весь ужас ее положения, будто она заглянула в яму, глубокую черную яму, где сидит огромная лягушка, и эта лягушка или даже жаба, которая сидит и дышит на дне ямы, и есть — ее смерть.

— Мистер Финн! — подал голос кто-то из толпы зевак. — Неужели это всё правда, что пишут газеты?

— Если вы про «Титаник», любезнейший, то да — сущая правда.

— Ну и везет же вам, мистер Финн! — завистливо отозвался тот же голос, и Ребекка узнала приказчика из бакалейной лавки, юношу долговязого и прыщавого, который будет служить в этой лавке еще лет десять-пятнадцать, скопит небольшой капитал, откроет свою собственную лавочку, передаст дело сыну, а потом умрет году в 1958-м, изрядно и скучно пожив на свете, и в жизни его ничего не произойдет, и ничего он из этой своей жизни не запомнит…

— А как же! — бодро согласился Гек. — Однажды нам с Томом крепко повезло, раз и навсегда, я считаю, в тот самый момент, когда у коляски мистера Сэмюеля Клеменса отвалилось колесо…

Ребекка тайком разглядывала женщину, которая заняла ее место. Ее черты с каждой минутой все четче проступали из темноты кабины, будто таяла муть на запотевшем стекле… Она была дородная, дебелая, с большими ногами и плоским рябым лицом. Единственное, чего нельзя было у нее отнять, по крайней мере, сразу, — так это ее молодость.

— Если бы у него не отвалилось колесо, — потрясая в воздухе пальцем, балагурил Гек, — то покойный мистер Клеменс, или мистер Марк Твен, как его еще называют в народе, никогда бы не постучался в дом к покойной тете Полли. И мы с мистером Томасом Сойером, ныне здравствующим, никогда бы не рассказали своих историй и не прославились на весь мир. Что ж дорогая! — обратился Гек к жене. — Ты тут немножко посидеть в машине, а я пойду проведаю старого друга, а уж вечером, непременно, мы закатим сюда с большим визитом.

— Soon who a toy puddle vzad! — улыбчиво проворковала дама, воркунья, которая сидела в автомобиле.

Реальность мрачнее сна

— Гек! С Томом случилось ужасное несчастье! — выкрикнула Ребекка, как только они переступили порог дома.

— Что, опять запил? — проворчал Гек через плечо, проворно взбегая по лестнице.

— Он умер, Гек! Я убила его!

— Что? Какое еще белье? Он так и мочится под себя? Не вылечила? — сказал Гек, толкая дверь.

За дверью была тишина. Ребекка вошла. Том, как и прежде, сидел в кресле, опустив голову. Гек стоял перед ним, теребя в руках свой кожаный шлем.

— Гек, — сказала Ребекка, — ты видишь: он умер.

— Хуюмер, — внятно произнес Том.

Он поднял голову и улыбнулся. В тот же миг Ребекка очнулась на полу…

Пол был подернут плесенью, прямо перед глазами, поблескивая, о чем-то важном беседовали две мокрицы, быстро шел мимо ее щеки, как мимо высокой трещиноватой стены, серый могильный паук… Видение исчезло, сменившись внимательным лицом Гека. Ребекка повела глазами. Она лежала на полу, но не в чулане, как показалось сначала: рядом с мокрицами, пауками, медным ведерком и разбитой склянкой спорамина. Нет, она была в кабинете, и Гек осторожно помог ей подняться на ноги.

— Испугалась, бедняжка, что я умер, — насмешливо сказал Том.

— Ты и вправду выглядишь довольно страшным, дружище.

— Конечно. Бекки уже несколько месяцев травит меня селитрой.

— Да ну?

— Ага. Она добавляет селитру мне в соль. А сегодня утром толкла на кухне спорамин. Потом занялась вуду, как негры: вылепила мою куклу и колола ее иглой.

— Чем бы дитя ни тешилось…

— Вот-вот. И глазами еще хлопает.

Ребекка стояла, вся красная, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— О чем ты, Том? Я не понима…

— Еще голубую ленту на свой веник повязала.

— Ленту эту, — строго обернулся Гек, — ты сейчас же сними.

— Тебе не нравится… — пролепетала Ребекка, и пальцы ее покорно принялись развязывать узел.

— Потому что «Титаник» не взял никакой ленты — ни голубой, ни зеленой, ни серобуромалиновой.

— Как это не взял? — возмутился Том. — Ты же телеграфировал с борта. Мы так надеялись…

Ребекка наконец справилась с узлом и вытащила ленту. Волосы с шорохом рассыпались по плечам.

— О «Титанике», — продолжал Гек, — уже второй день трубят все газеты. Неужели вы тут совсем газет не читаете?

— Гек, нам даже газету купить не на что.

— «Титаник», — сказал Гек назидательно, будто в который раз повторяя всем известную истину, — вообще не выходил из Саутгемптона. Судно, на котором мы пересекли Атлантику…

— Судно или корабль, Гекки? — живо полюбопытствовал Том.

— Без разницы. Как хочешь, так и называй. Этой посудиной был «Олимпик», той же пароходной компании. Полный двойник «Титаника», его предшественник. Хозяева просто поменяли одно на другое: на «Титанике» написали «Олимпик», а на «Олимпике» — «Титаник». Новый «Титаник» под видом старины «Олимпика» отправили в док, якобы на ремонт, а ржавую развалюху «Олимпик» подкрасили, повесили там шикарную люстру и пустили в плавание, как будто бы это «Титаник». Бомбу, естественно, подложили, сукины дети. «Олимпик» должен был благополучно затонуть, а хозяева — получить страховку. Но получить именно за «Титаник». Ловко придумали, молодцы! Только вот, среди пассажиров объявился один мозговитый парень из Лондона, то ли Грин, то ли Браун. Он-то и нашел в трюме бомбу. Вернее, он сказал капитану, что на судне должна быть бомба. И все мы бросились ее искать, и кто-то ее нашел. Ты, кстати, помой машину, Бекки. Я, когда бомбу искал, подхожу к своей машине, а это русская машина, она «Руссо-балт» называется… Так, вот, дай думаю, проведаю свою машину. Подошел, заглянул внутрь, а там… Гм! После скажу, это не совсем прилично… Лучше про Брауна. Получается, что этот парень всем нам жизнь спас. Он теперь на коне, его вся Америка в одну ночь узнала. Прямо в порту, как на портовый трактор забрался, и такую речь произнес, заслушаешься. Он сказал, что история с перекрашиванием — это не просто так. Дескать так и должно было быть, потому что капиталисты, мать их, мол, ёб — они всегда так… Я там не всё понял, но оказалось, будто он эту мину не просто так вычислил, а по какой-то собственной теории, хиромантии там или еще какой мантии… Этот Грей точно будет теперь сенатором. А если окажется, что он в Штатах родился — так и президентом. Ты, Бекки, иди, приготовь нам чего-нибудь пожрать, а мы с Томом пока русской водочки пизданем.

— Гек, — сказал Том, когда Ребекка вышла. — Как тебе удалось заколотить столько денег?

— Сам не знаю, — развел руками Гек. — Я, видишь ли, в России пирамиду построил.

— Как пирамиду? С мумией?

— Нет, просто пирамиду. Без всякой мумии. Мумия моя, баба скифская, вон — в машине сидит. Это трудно объяснить, Томми. Но, если ты приезжаешь в какую-нибудь глупую страну и строишь там пирамиду, то у тебя сразу образуется целая куча денег… Черт, откуда у меня эта шляпа? Только что ведь был шлем, кожаный такой, ты не видел, Том? Впрочем, без разницы, — Гек швырнул шляпу на кровать. — Расскажи в двух словах, как твои дела?

— Плохо, Гек. Катаюсь вокруг стола и все. Иногда мне кажется, что я уже умер. Сны какие-то снятся… Черт-те что, а не сны. Это и впрямь никакие не сны…

— Как не сны? Что же тогда может сниться, если не сны?

— Кажется, я просто вижу будущее. Представь, доктор Робинсон открыл такую клинику, где пересаживают органы. Или про твой «Олимпик-Титаник»… Я думаю, что с нами случилось что-то по-настоящему ужасное. Вот представь себе… Мистер Клеменс задержался в нашем городе, потому что у него сломалось колесо. Мы наврали ему с три короба про свою жизнь. Он написал книгу. Эту книгу прочитали миллионы людей. И кто теперь такие мы? Мы теперь больше не мы, а то, что о нас думают все эти люди. Я это чувствую, Гекки. Иногда я просто до боли чувствую, как мою голову скребут их мысли. Поэтому я и вижу такие сны…