Собирай и властвуй

В дымовой завесе движутся тени, Рагнар и сам такая же тень. Их, щитоносцев, разбили по двое, каждая пара укрепляет десяток легионеров, идущих второй волной, за мехоморфами. Рагнар в паре с некромантом Астуром, тот гибнет уже у пролома - молнии оплетают, будто змеи, потому что не успел поднять щит. На то, чтобы оттащить тело эфирного мага в сторону, нет времени - его вообще ни на что нет. Перед Рагнаром вырастает громада смоляного голема, едва ли не всё тело того перетекает в похожую на дубину руку, та всё больше и больше, и вот поднимается, и готова обрушиться, а он не успевает выстрелить, совершенно не успевает, лишь перевести тройник на струю... Следует удар, а за ним красная пелена, а за ней - пробуждение.

Просыпается Рагнар под вой охранного артефакта, он же "ревун", в небе кометами сигнальные факелы, расходятся на четыре луча. Тысячник Сайрус орёт не хуже "ревуна", отдавая приказы, старший звена "барсов", Ангрон, тоже кричит, но уже не так громко, обертонами, Оберон же, выстроивший щитоносцев у "мамонта", и вовсе голоса не повышает.

– Прорыв, - просто говорит он.
– Будем прикрывать звено Ангрона на случай появления златожука. Приказ ясен, господа щитоносцы? Тогда по местам.

Замену Астуру они так и не успели найти, потому третьим на левом Зубар, а так всё по-старому, всё привычно. Через четверть часа на позиции, с реки прут лягушки всех мастей: и ярко-синие, и зелёные в жёлтую полосу, и красные с чёрными лапами. "Барсы" вдоль берега в линию, легионеры за ними и между, поливают реку из огнеструев. Зота вспыхнула, загорелась, лягушки хлопают, как петарды. "Так же там, в Каратуле, хлопали колибри, - проносится у Рагнара мысль, - разрывая бойцов в клочья..."

Их уже четверо, только четверо: щитоносец и три пехотинца. Минуту назад было семеро, но появилась стайка колибри, возникла словно бы из ничего. На мгновение птицы зависли в воздухе, наводясь на уязвимые точки, которые им указывало наложенное заклинание, затем превратились в яркие росчерки. То же заклинание взрывало их, когда достигали цели, и вот один легионер без головы, другой разделён пополам своим же доспехом, третьему оторвало ноги. Последний ещё жив - визжит поросёнком, дышит часто-часто, облизывая губы. Рагнар замораживает боль, замораживает крик, замораживает самого пехотинца. Жаль, что точно так же нельзя заморозить память...

Плоты змеепоклонники бросают прямо в горящую воду, один плот - один большой лист. "Кажется, это их южное дерево так и называется, большелист, - вспоминает Рагнар, - и щиты из листьев делают, и кровлю на хижины, и даже музыкальные инструменты". Лишь часть южан в хитиновых панцирях, остальные почти что голые, но что им, всегда брали числом, и на этот раз намерены сделать то же. "Барсы" бьют малыми огненными шарами, легионеры бросают вязанки разрыв-травы, на реку страшно смотреть: сплошные мясо и кровь. Змеепоклонники же и не думают отступать - идут вперёд и только вперёд. Они гибнут, и гибнут, и гибнут, но прорываются, и у "барсов" уже завязался бой. С десяток южан кидается к "мамонту", в руках клеевые орехи - размером с детскую голову, с очень тонкой скорлупой, с очень липким содержимым. Рагнар стреляет прежде, чем успевает что-либо подумать, сфера холода вылетает из раструба будто сама собой. "Нет, не сама собой, - думает он, - Каратул её выпустил, Каратул".

Рагнар один, больше нет пехотинцев, последнего убила выпущенная из духовой трубки игла. Куда-то бредёт по крошащимся под ногами кристальным плитам, где-то прячется, убивает кого-то с нацепленными на руки куттарами. После провал, как если бы упился веселухой до крайности, и вот он уже с Зубаром и Малышом, а вокруг змеепоклонники, тычут копьями, что-то выкрикивают. Рагнар принимает копьерост на камнесталь, из раструба хлещет ледяной вихрь, но южан почему-то не меньше, а только больше. "В чём же дело, - думает он отчаянно, - неужели в ранце у меня хаома и это я возрождаю их снова и снова?" Чувствует, что на грани, вот-вот лишится рассудка, но руку не опускает, льёт холод, льёт.

– Успокойся!
– орёт Малыш откуда-то издалека, - опусти руку!..

– Всё кончено, - вторит Зубар, - мы победили...

Потом его куда-то несут, кругом лишь дым и руины. "И я точно так же разрушен, - думает Рагнар, - но Каратул восстановится через декаду, а вот смогу ли я, это ещё вопрос..."

Златожука так и не было, змеепоклонники перебиты все до единого, русло Зоты забито телами.

– Столько материала, - вздыхает Хакан, - и весь непригодный: не получаются из южан зомби...

– И я знаю почему, некромант, знаю!
– Кай возбуждён - то ли что-то такое выпил, то ли съел, а скорее всего, укололся.
– Потому что они уже и так зомби, ха! чего бы им стоило нас по берегу обойти, окружить, а потом "хрясь"! Так нет же, пёрли на один и тот же брод, обожравшись своего зелья, и пёрли, и пёрли...

– Наши мастера считают так же, - Хакан предельно серьёзен, - дело в их зелье, в хаоме.

Следующей ночью точно такое же нападение, только на другом участке реки, и следующей, и следующей. Златожука по-прежнему нет - нет даже пауков с богомолами.

– Армия!
– гремит прибывший на пятый день вестовой, - доношу до вашего сведения, что основной удар был нанесён со стороны западного направления, но враг повержен и обращён вспять!

– Слава Северу!
– взрывается строй.

– Однако южане коварны, не упустят и малейшей возможности отыграться, - продолжает вестник, - потому продержитесь - продержитесь здесь до конца!

Каким бы коварным и опасным враг ни был, к Зоте он больше не приближается, через три дня ликуют со следующим вестовым:

– Победа! Каратул наш!

[Кристалл памяти]

Из беседы с Обероном, прямая запись.

– Почему нам, боевым магам севера, недоступны некоторые заклинания южан - такое, скажем, как создание самонаводящихся колибри? Отвечаю: в силу двух причин. Во-первых, языки магов-змеепоклонников обязательно раздвоены, что придаёт речи пришепётывание, а заклинаниям - особый характер, пусть используют, как и мы, праязык. Раздваиваются языки ещё в детстве, ритуальным разрезом, для большего родства с саламандрами, а также подчинения им. Вторая причина, думаю, в пояснениях не нуждается: хаома.

[3]

По стенке тюремной ямы тянулась элариевая сетка, Рагнар подозревал, что это он, волшебный металл, и скрипит на зубах, а не земля. Решётка над головой заговорённая, отхожее ведро, наверное, тоже, потому что никакой вони. А может, просто принюхался. Если бы Рагнар был волшебником, эларий бы его дар подавил, развеял в пыль. Впрочем, вполне возможно, что именно магическая сила на зубах и скрипит, ведь снов больше не видит, сколько б ни спал, а это о чём-то, да говорит. Может, из-за познавательных снов в яме и оказался, но скорее всего из-за кристалла. Самое смешное, его даже извлекать не стали - засветили, и всё. "Что я кричал тогда?
– вспоминал Рагнар, - что-то о вырванном куске души, кажется, вырванном на живую. Дурак, ой, дурак... От памяти, и той нелегко избавиться, что уж говорить о части души. Попробуй-ка, например, вырви тот кусок, когда Оберон убил Зубара. Точнее, не Зубара, а ту тварь, что заняло его место. Что, не выходит? То-то же".

Взятие и удержание Каратула празднуют шумно: "барсы" посылают в небо огненные шары, раскаты смеха звучат не менее громко. Близ их костра особенно весело, здравицы и байки Криспина словно клеевые орехи - кто бы мимо не проходил, прилипает, и накрепко. Даже Оберон останавливается, чем вызывает среди пехотинцев переполох: ищут, куда бы спрятать закопчённую походную кружку, что шла по кругу. Господин боевой маг лишь отмахивается - не обращайте внимания, мол, продолжайте. Криспин завершает начатую историю: развязка, что называется, огонь, но смех неуверенный, жидкий.