Собрание сочинений (Том 2)

– Ничего, - бойко сказал Сенька, которому уже нечего было терять: он стоял по колено в воде. Брюки его промокли и надувались, как резиновые камеры.

Пока мыли лошадей, не заметили, как огромная черная туча заслонила небо. Поднялся сильный ветер, взметнувший клубы пыли и песка, страшно зашумели деревья. Где-то сверкнула молния.

– Заканчивай! Кажется, гроза будет!
– поторопил Сеньку Копылов.

Когда вывели лошадей из воды, ветер усилился. Молния сверкнула еще ближе, над лесом. Треснула и с грохотом свалилась на плотину кривая березка.

Сенька пытался забраться на мокрую, скользкую спину лошади, но кобыла дергала задом, и Сенька отскакивал в сторону, чтоб не попасть ей под ноги. Пришлось ребятам помочь - взгромоздить Сеньку на лошадь.

Обратно поехали мелкой рысью...

И это испытание Сенька выдержал с честью. Он не видел ни молнии, ни дождя, ни ветра, ломавшего ветви деревьев.

Что ему гроза, когда он мчался на лошади, ничуть не отставая от старших ребят!

Из конюшни Сенька бежал домой в полной темноте, под косым ливнем. На глазах у него повалилось еще несколько деревьев. Ветер гнал по проводам, от столба к столбу, сломанные ветви. Настоящая буря!

Взбежав на крыльцо своего дома, Сенька остановился, перевел дух и спокойно, с видом собственного достоинства переступил порог. И пожалуй, дома его приняли бы за настоящего водяного, если бы не Сенькино лицо, на котором царило полное блаженство.

– Боже ты мой! Где ты пропадал? Мы здесь с ума посходили!
– бросилась к Сеньке мать.

И даже Митя с отцом не выдержали.

– Хорош!
– произнесли они в один голос.

– Мы лошадей купали!
– сказал Сенька нарочито равнодушным тоном, словно всю жизнь только и занимался этим делом. И пояснил: - На Гремянке.

– Каких лошадей? Зачем? С кем?
– хлопотала вокруг Сеньки мать. Ногу-то, ногу подними! Дай штаны снять!

– Известно, совхозных, - сказал Сенька.
– С ребятами. Нам дядя Яков поручил.

Через несколько минут, переодетый во все сухое, Сенька сидел вместе со всеми за столом и прислушивался к бушевавшей за окном буре.

– Давненько такой грозы не было! Правда, году в тридцать девятом, перед войной, еще сильней ураган прошел, - вспомнил отец.
– Крыши посрывало в деревне, а одну избу и вовсе разбило на щепки...

– Типун тебе на язык!
– перебила мать.
– Наговоришь! И так сердце заходится.

– Деревья и сейчас поломало. Я сам видел, - добавил масла в огонь Сенька.
– Возле магазина ольху скрутило. А ветки так и летят по проводам!

– Ох, что будет, что будет!
– вздохнула мать.
– Все яблочки небось посшибает! Ни с чем останемся!

– Так это лучше!
– воскликнул Сенька.
– Срывать не надо. Подбирай на земле, и все там.

– Зелень посшибает незрелую, кому она нужна! Разве ее продашь? продолжала мать.
– Наделала эта гроза бед!

"И хорошо!
– подумал про себя Сенька.
– Пусть все посшибает!"

– Ты, Лена, хоть бы на стол яблочков когда положила! Для нас-то, для своих, - сказал отец.
– А то все для продажи, для продажи.

Мать смутилась. Лицо ее покрылось красными пятнами.

– Да разве я не даю? Ведь все наше. Взяли бы, - сказала она, поспешно вставая из-за стола.

– Вот они, пожалуйста, кушайте. Вот!

И она поставила на стол корзинку с нераспроданными яблоками.

5

На следующий день после обеда Сенька отправился с матерью в город. Взяли две корзинки. Мать хотела прихватить и третью, но Сенька отговорил.

Мать не спорила, только пожалела:

– Пропадут! Ох, пропадут! Ведь все три дерева гроза обтрясла. Куда теперь денешь!

В автобусе оказалось свободно. Через десять минут они уже добрались до станции. Подошедшая электричка была дальней - вагоны переполнены. Сенька протиснулся в дверь с неудобной корзинкой, мать - за ним. Дальше пройти трудно - пришлось остановиться в тамбуре, где тоже было много народу. На остановке люди спотыкались об их корзинки, многие откровенно ругались:

– Опять мешочники!..

Сенька уже привык к этому и безропотно передвигал свою корзинку с места на место.

– Ничего, доберемся как-нибудь, - успокаивала мать, гладя Сеньку по голове.
– Ты ее сюда, к краешку, поставь!

Город их встретил привокзальной сутолокой, шумом, раскаленным асфальтом, душным, дымным воздухом. Видимо, уже кончились на заводах смены, скоро пойдут с работы покупатели.

В метро опять толкучка у дверей вагонов, опять недовольные взгляды и голоса:

– Дайте же пройти! Ох уж эти мешочники!

Сенька съеживался в такие минуты, терялся, не зная, как лучше поставить корзинку, а мать неуклюже поворачивалась то влево, то вправо, давая дорогу: "Пожалуйста! Проходите, пожалуйста!"

Когда вышли из метро, Сенька спросил:

– Почем просить?

– Сейчас посмотрим, сынок, - ответила мать.
– Вот только пристроимся.

Она озиралась по сторонам, ища глазами милиционеров. Их, к счастью, не оказалось, но зато возле самого вестибюля метро они увидели палатку, где торговали яблоками.

– Пойдем дальше, - потащила Сеньку мать.
– Вон туда!

Они прошли мимо церкви, пожарной команды и кинотеатра, миновали улицу, уходившую под арку нового дома, но тут опять увидели два лотка с яблоками.

Сенька послушно поспешал за матерью и, заметив ее огорчение, сам предложил:

– Может, за угол?

Дотащились до угла, но и там их ждала неудача. На противоположной стороне улицы раскинулся фруктовый бараз.

– Поедем-ка, сынок, в другое место, - предложила мать.

Они вернулись в метро и доехали до следующей станции.

И опять огорчение: фургон и рядом палатка.

– Наверное, болгарские завезли или еще откуда, - объяснила мать, отбирая у Сеньки корзинку.
– Устал, сынок? Давай я.

Пришлось снова спускаться в метро. Сенька встал к кассе за пятаками и нарочно выбрал самую длинную очередь. Чтоб мамка хоть отдохнула чуть-чуть!

Через пятнадцать минут они уже оказались на другом конце города. И здесь возле метро стояла палатка. Но яблок в ней не продавали. Только овощи.