Собрание сочинений. Т. 1

ПРАЗДНИК * («Гиацинты ярки, гиацинты пряны…»)

Гиацинты ярки, гиацинты пряны. В ласковой лампаде нежный изумруд. Тишина. Бокалы, рюмки и стаканы Стерегут бутылки и гирлянды блюд. Бледный поросенок, словно труп ребенка, Кротко ждет гостей, с петрушкою во рту. Жареный гусак уткнулся в поросенка Парою обрубков и грозит посту. Крашеные яйца, смазанные лаком, И на них узором — буквы X и В. Царственный индюк румян и томно-лаком, Розовый редис купается в траве. Бабы и сыры навалены возами, В водочных графинах спит шальной угар, Окорок исходит жирными слезами, Радостный портвейн играет, как пожар… Снова кавалеры, наливая водку, Будут целовать чужих супруг взасос И, глотая яйца, пасху и селедку, Вежливо мычать и осаждать поднос. Будут выбирать неспешно и любовно Чем бы понежней набить пустой живот, Сочно хохотать и с масок полнокровных Отирать батистом добродушный пот. Локоны и фраки, плеши и проборы Будут наклоняться, мокнуть и блестеть, Наливать мадеру, раздвигать приборы, Тихо шелестеть и чинно соловеть. После разберут, играя селезенкой, Выставки, награды, жизнь и красоту… Бледный поросенок, словно труп ребенка, Кротко ждет гостей, с петрушкою во рту. <1910>

РУССКОЕ *

«Руси есть веселие пити».

Не умеют пить в России! Спиртом что-то разбудив, Тянут сиплые витии Патетический мотив О наследственности шведа, О началах естества, О бездарности соседа И о целях Божества. Пальцы тискают селедку… Водка капает с усов, И сосед соседям кротко Отпускает «подлецов». (Те дают ему по морде, Так как лиц у пьяных нет.) И летят в одном аккорде Люди, рюмки и обед. Благородные лакеи (Помесь фрака с мужиком) Молча гнут хребты и шеи, Издеваясь шепотком… Под столом гудят рыданья, Кто-то пьет чужой ликер. Примиренные лобзанья, Брудершафты, спор и вздор… Анекдоты, словоблудье, Злая грязь циничных слов… Кто-то плачет о безлюдье, Кто-то врет: «Люблю жидов!» Откровенность гнойным бредом Густо хлещет из души… Людоеды ль за обедом Или просто апаши? Где хмельная мощь момента? В головах угарный шиш, Сутенера от доцента В этот миг не отличишь! Не умеют пить в России!.. Под прибой пустых минут, Как взлохмаченные Вии, Одиночки— молча пьют. Усмехаясь, вызывают Все легенды прошлых лет И, глумясь, их растлевают, Словно тешась словом: «Нет!» В перехваченную глотку, Содрогаясь и давясь, Льют безрадостную водку И надежды топчут в грязь. Сатанеют равнодушно, Разговаривают с псом, А в душе пестро и скучно Черти ходят колесом. Цель одна: скорей напиться… Чтоб смотреть угрюмо в пол, И, качаясь, колотиться Головой о мокрый стол. Не умеют пить в России! Ну а как же надо пить? Ах, взлохмаченные Вии… Так же точно, — как любить! <1911>

В ДЕТСКОЙ *

— Сережа! Я прочел в папашином труде, Что плавает земля в воде, Как клецка в миске супа… Так в древности учил Фалес Милетский… — И глупо!— Уверенно в ответ раздался голос детский. — Ученостью своей, Павлушка, не диви, Не смыслит твой Фалес, как видно, ни бельмеса, Мой дядя говорил, — а он умней Фалеса, Что плавает земля… 7000 лет в крови! <1908>

БОРЬБА *

Сползаются тучи. Все острее мечта о заре… А они повторяют: «Чем хуже, тем лучше» — И идут… в кабаре. <1911>

АНЕМОНЫ *

Сорвавши белые перчатки И корчась в гуще жития, Упорно правлю опечатки В безумной книге бытия. Увы, их с каждой мыслью больше Их так же трудно сосчитать, Как блох в конце июля в Польше — Поймал одну, а рядом пять… Но всех больней одна кусает: Весь смрадный мусор низких сил Себя вовеки не узнает, Ни здесь, ни в прочном сне могил! Всю жизнь насилуя природу И запятнав неправдой мир, Они, тучнея год от году, Как боги, кончат злой свой пир… И, как лесные анемоны, С невинным вздохом отойдут… Вот мысль страшней лица Горгоны! Вот вечной мести вечный спрут! <1911>

БЕССМЕННЫЙ *

Мой грозный шаг звенит в веках, Мое копье всегда готово, В моих железных кулаках Спит сила в холоде суровом. Я с каждым годом все расту На океанах и на суше, Железным льдом сковал мечту И мощью тела проклял души. Не раз под ратный барабан Я шел на окрик воеводин Громить соседей-христиан И воевать за Гроб Господень… Мне все равно — Нерон иль Кир, И кто враги — свои иль мавры… Я исшагал весь божий мир И, сея ужас, бил в литавры. Сильнее правды и идей — Мое копье — всему развязка. Стою бессменный средь людей, А Вечный Мир далек, как сказка. Мой грозный шаг звенит в веках… В лицо земли вонзил я шпоры! В моих железных кулаках Все духи ящика Пандоры. <1910>

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ *

Адам молчал, сурово, зло и гордо, Спеша из рая, бледный, как стена. Передник кожаный зажав в руке нетвердой, По-детски плакала дрожащая жена… За ними шло волнующейся лентой Бесчисленное пестрое зверье: Резвились юные, не чувствуя момента, И нехотя плелось угрюмое старье. Дородный бык мычал в недоуменье: «Ярмо… Труд в поте морды… О, Эдем! Я яблок ведь не ел от сотворенья, И глупых фруктов я вообще не ем…» Толстяк баран дрожал, тихонько блея: «Пойдет мой род на жертвы и в очаг! А мы щипали мох на триста верст от змея И сладкой кротостью дышал наш каждый шаг…» Ржал вольный конь, страшась неволи вьючной, Тоскливо мекала смиренная коза, Рыдали раки горько и беззвучно, И зайцы терли лапами глаза. Но громче всех в тоске визжала кошка: «За что должна я в муках чад рожать?!» А крот вздыхал: «Ты маленькая сошка, Твое ли дело, друг мой, рассуждать…» Лишь обезьяны весело кричали,— Почти все яблоки пожрав уже в раю,— Бродяги верили, что будут без печали Они их рвать — теперь в ином краю. И хищники отчасти были рады: Трава в раю была не по зубам! Пусть впереди облавы и засады, Но кровь и мясо, кровь и мясо там!.. Адам молчал, сурово, зло и гордо, По-детски плакала дрожащая жена. Зверье тревожно подымало морды. Лил серый дождь, и даль была черна… <1910>

НАСТРОЕНИЕ *

«Sing, Seele, sing…» [26]

Dehmel

Ли-ли! В ушах поют весь день Восторженные скрипки. Веселый бес больную лень Укачивает в зыбке. Подняв уютный воротник И буйный сдерживая крик, По улицам шатаюсь И дерзко ухмыляюсь. Ли-ли! Мне скучно взрослым быть Всю жизнь — до самой смерти. И что-то нудное пилить В общественном концерте. Удрал куда-то дирижер, Оркестр несет нестройный вздор — Я ноты взял под мышку И покидаю вышку… Ли-ли! Пусть жизнь черна, как кокс, Но смерть еще чернее! Трепещет радость-парадокс, Как губы Гименея… Задорный бес толкает в бок: Зайди в игрушечный ларек, Купи себе пастушку, Свистульку, дом и пушку… Ли-ли! Фонарь!.. Имею честь — Пройдись со мной в кадрили… Увы! Фитиль и лампы есть, А масло утащили. Что делать с радостью моей Среди кладбищенских огней?.. Как месть, она воскресла И бьет, ликуя, в чресла! Ли-ли! Вот рыженький студент С серьезным выраженьем; Позвольте, будущий доцент, Позвать вас на рожденье! Мы будем басом петь «Кармен», Есть мед, изюм и суп-жульен, Пьянясь холодным пивом В неведенье счастливом… Ли-ли! Боишься? Черт с тобой, Проклятый рыжий штопор! Растет несдержанный прибой, Хохочет радость в рупор: Ха-ха! Как скучно взрослым быть, По скучным улицам бродить, Смотреть на скучных братьев, И скуке мстить проклятьем! <1910>

26

«Пой, душа, пой». Демель (нем.).

НА РАССТОЯНИИ *

Друзья и родственники холодно молчат, И девушки любимые не пишут… Печальна жизнь покинутых галчат, Которых ветер бросил через крышу,— Еще печальнее нести из poste-restante [27] В глазах усмешку, в сердце ураган. Почтовый франт сквозь дырочку в окне Косится на тебя с немым презреньем: Как низко нужно пасть в своей стране, Чтоб заслужить подобное забвенье! За целый месяц только carte-postale [28] : Внизу «поклон», а сверху — этуаль. Противны горы, пальмы и маяк! На языке вкус извести и серы. Ужель все девушки вступили скопом в брак, А все друзья погибли от холеры?! Иль, может быть, пронесся дикий слух, Что я ограбил двух слепых старух? Все может быть… У нас ведь всяким вракам На расстоянье верят так легко. Уехал — значит, шулер и собака… Поди, доказывай, когда ты далеко! А девушки любимые клюют Все то, что под рукою, рядом, тут… Особенно одно смешно и кисло знать: Когда вернешься — вновь при свете лампы Друзья сойдутся и начнут ругать И наш и заграничные почтамты — Окажется, что зверски все писали, Но только письма, как всегда… пропали. <1910> Santa Margherita

27

Почта до востребования (фр.).

28

Почтовая открытка (фр.).

БОЛЬНОМУ *

Есть горячее солнце, наивные дети, Драгоценная радость мелодий и книг. Если нет — то ведь были, ведь были на свете И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ… Есть незримое творчество в каждом мгновенье — В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз. Будь творцом! Созидай золотые мгновенья. В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз… Бесконечно позорно в припадке печали Добровольно исчезнуть, как тень на стекле. Разве Новые Встречи уже отсняли? Разве только собаки живут на земле? Если сам я угрюм, как голландская сажа (Улыбнись, улыбнись на сравненье мое!),— Это черный румянец — налет от дренажа, Это Муза меня подняла на копье. Подожди! Я сживусь со своим новосельем — Как весенний скворец запою на копье! Оглушу твои уши цыганским весельем! Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье. Оставайся! Так мало здесь чутких и честных… Оставайся! Лишь в них оправданье земли. Адресов я не знаю — ищи неизвестных, Как и ты, неподвижно лежащих в пыли. Если лучшие будут бросаться в пролеты, Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц! Полюби безотчетную радость полета… Разверни свою душу до полных границ. Будь женой или мужем, сестрой или братом, Акушеркой, художником, нянькой, врачом, Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом. Все сердца открываются этим ключом. Есть еще острова одиночества мысли. Будь умен и не бойся на них отдыхать. Там обрывы над темной водою нависли — Можешь думать… и камешки в воду бросать… А вопросы… Вопросы не знают ответа — Налетят, разожгут и умчатся, как корь. Соломон нам оставил два мудрых совета: Убегай от тоски и с глупцами не спорь. Если сам я угрюм, как голландская сажа (Улыбнись, улыбнись на сравненье мое!), — Это черный румянец — налет от дренажа, Это Муза меня подняла на копье. <1910>

ПРИЗНАНИЕ *

Какая радость — в бешенстве холодном Метать в ничтожных греческий огонь И обонять в азарте благородном Горящих шкур дымящуюся вонь! Но гарь от шкур и собственного сала Ничтожных радует, как крепкий вкусный грог: «В седьмой строке лишь рифма захромала, А в двадцать третью втерся лишний слог…» Цветам земли — невиннейшим и кротким — Больней всего от этого огня… Еще тесней встают перегородки, Еще тусклей печальный трепет дня. От этой мысли, черной и косматой, Душа кричит, как пес под колесом! Кричи, кричи!.. Ты так же виновата, Как градовая туча над овсом… <1910>

<ДОПОЛНЕНИЯ ИЗ ИЗДАНИЯ 1922 ГОДА >

ВИЗИТ *

Садик. День. Тупой, как тумба, Гость — учитель Ферапонт. Непреклоннее Колумба Я смотрю на горизонт. Тускло льются переливы. Гость рассказывает вслух По последней книжке «Нивы» Повесть Гнедича «Петух». Говори… Чрез три недели Сяду в поезд… Да, да, да! — И от этой канители Не останется следа. Садик. Вечер. Дождик. Клумба. Гость уполз, раскрывши зонт. Непреклоннее Колумба Я смотрю на горизонт. <<1911>><1922> Кривцово