Собрание сочинений. Т. 1

НА НЕВСКОМ НОЧЬЮ *

Темно под арками Казанского собора. Привычной грязью скрыты небеса. На тротуаре в вялой вспышке спора Хрипят ночных красавиц голоса. Спят магазины, стены и ворота. Чума любви в накрашенных бровях Напомнила прохожему кого-то, Давно истлевшего в покинутых краях… Недолгий торг окончен торопливо — Вон на извозчике любовная чета: Он жадно курит, а она гнусит. Проплыл городовой, зевающий тоскливо, Проплыл фонарь пустынного моста, И дева пьяная вдогонку им свистит. <1911>

У НЕМЦЕВ *

KINDERBALSAM *

Высоко над Гейдельбергом, В тихом горном пансионе, Я живу, как институтка, Благородно и легко. С «Голубым Крестом» в союзе Здесь воюют с алкоголем,— Я же, ради дешевизны, Им сочувствую вполне. Ранним утром три служанки И хозяин и хозяйка Мучат Господа псалмами С фисгармонией не в тон. После пения хозяин Кормит кроликов умильно, А по пятницам их режет Под навесом у стены. Перед кофе не гнусавят, Но зато перед обедом Снова Бога обижают Сквернопением в стихах. На листах вдоль стен столовой Пламенеют почки пьяниц, И сердца их и печенки… Даже портят аппетит! Но, привыкнув постепенно, Я смотрю на них с любовью, С глубочайшим уваженьем И с сочувственной тоской… Суп с крыжовником ужасен, Вермишель с сиропом — тоже, Но чернила с рыбьим жиром Всех напитков их вкусней! Здесь поят сырой водою, Молочком, цикорным кофе, И кощунственным отваром Из овса и ячменя. О, когда на райских клумбах Подают такую гадость,— Лучше жидкое железо Пить с блудницами в аду! Иногда спускаюсь в город. Надуваюсь бодрым пивом И ехидно подымаюсь Слушать пресные псалмы. Горячо и запинаясь, Восхищаюсь их Вильгельмом, — А печенки грешных пьяниц Мне моргают со стены… Так, над тихим Гейдельбергом В тихом горном пансионе, Я живу, как римский папа, Свято, праздно и легко. Вот сейчас я влез в перину И смотрю в карниз, как ангел: В чреве томно стонет солод И бульбулькает вода. Чу, внизу опять гнусавят. Всем друзьям и незнакомым, Мошкам, птичкам и собачкам Отпускаю все грехи… <1910>

НЕМЕЦКИЙ ЛЕС *

Улитки гуляют с улитками По прилизанной ровной дорожке, Автомат с шоколадными плитками Прислонился к швейцарской сторожке. Солидно стоит под осиною Корзинка для рваной бумаги, Но, смеясь над немецкой рутиною, В беспорядке сбегают овраги. Воробьи сидят на орешнике, Соловьи на толстых каштанах, Только вороны, старые грешники, На березах, дубах и платанах. Сладок запах от лип расцветающих! Но под липами желтые столики — Запах шницеля тянет гуляющих В ресторацию «Синего Кролика». Возле башни палатка с открытками: Бюст со спицами спит над салфеткой. И опять с шоколадными плитками Автомат под дубовою веткой. Через метр скамейки со спинками, С краткой надписью: «Только для взрослых». Хорошо б «для блондинов с блондинками», «Для высоких» — «худых» — «низкорослых»… Миловидного стиля уборная «Для мужчин» и «для дам». А для галок? На орешнике надпись узорная: «Не ломать утесов и палок». Не заблудишься! Стрелки торчащие Тянут кверху, и книзу, и в стороны. О, свободно над лесом парящие Бездорожные старые вороны!.. Озираясь, блудливой походкою, Влез я в чащу с азартом мальчишки. Потихоньку пошаркал подметкою И сорвал две еловые шишки. <1910>

КАК ФРАНЦЫ ГУЛЯЮТ *

Набив закусками вощеную бумагу, Повесивши на палки пиджаки, Гигиеническим, упорно мерным шагом Идут гулять немецкие быки. Идут за полной порцией природы: До горной башни «с видом» и назад, А рядом их почтенные комоды Подоткнутыми юбками шумят. Увидят виллу с вычурной верандой, Скалу, фонтан иль шпица в кружевах — Откроют рты и, словно по команде, Остановясь, протянут сладко: «Ах!» Влюбленные, напыживши ланиты, Волочат раскрахмаленных лангуст И выражают чувство деловито Давлением локтей под потный бюст. Мальчишки в галстучках, сверкая глянцем ваксы, Ведут сестер с платочками в руках. Все тут: сознательно гуляющие таксы И сосуны с рожками на шнурках. Идет ферейн «Любителей прогулок», Под жидкий марш откалывая шаг. Десятков семь орущих, красных булок, Значки, мешки и посредине флаг. Деревья ропщут. Мягко и лениво Смеется в небе белый хоровод, А на горе ждет двадцать бочек пива И с колбасой и хлебом — пять подвод! <1910>

В НЕМЕЦКОЙ МЕККЕ *

I. ДОМ ШИЛЛЕРА

Немцы надышали в крошечном покое. Плотные блондины смотрят сквозь очки. Под стеклом в витринах тлеют на покое Бедные бессмертные клочки. Грозный бюст из гипса белыми очами Гордо и мертво косится на толпу, Стены пропитались вздорными речами — Улица прошла сквозь львиную тропу… Смотрят с каталогом на его перчатки… На стенах портретов мертвое клише, У окна желтеет жесткою загадкой Гениальный череп из папье-маше. В угловом покое тихо и пустынно (Немцам интересней шиллеровский хлам): Здесь шагал титан по клетке трехаршинной И скользил глазами по углам. Нищенское ложе с рваным одеялом. Ветхих, серых книжек бесполезный ряд. Дряхлые портьеры прахом обветшалым Клочьями над окнами висят. У стены грустят немые клавикорды. Спит рабочий стол с чернильницей пустой. Больше никогда поющие аккорды Не родят мечты свободной и простой… Дочь привратницы с ужасною экземой Ходит следом, улыбаясь, как Пьеро. Над какою новою поэмой Брошено его гусиное перо? Здесь писал и умер Фридрих Шиллер… Я купил открытку и спустился вниз. У входных дверей какой-то толстый Миллер В книгу заносил свой титул и девиз…

II. ДОМ ГЕТЕ

Кто здесь жил — камергер, Дон Жуан иль патриций, Антикварий, художник, сухой лаборант? В каждой мелочи чванство вельможных традиций И огромный, пытливый и зоркий талант. Ордена, письма герцогов, перстни, фигуры, Табакерки, дипломы, печати, часы, Акварели и гипсы, полотна, гравюры, Минералы и колбы, таблицы, весы… Маска Данте, Тарквиний и древние боги, Бюстов герцогов с женами — целый лабаз. Со звездой, и в халате, и в лаврах, и в тоге — Снова Гете и Гете — с мешками у глаз. Силуэты изысканно-томных любовниц, Сувениры и письма, сухие цветы — Все открыто для праздных входящих коровниц До последней интимно-пугливой черты. Вот за стеклами шкафа опять панорама: Шарф, жилеты и туфли, халат и штаны. Где же локон Самсона и череп Адама, Глаз Медузы и пух из крыла Сатаны? В кабинете уютно, просторно и просто, Мудрый Гете сюда убегал от вещей, От приемов, улыбок, приветствий и тостов, От случайных назойливо-цепких клещей. В тесной спаленке кресло, лекарство и чашка. «Больше свет а!» В ответ, наклонившись к нему, Смерть, смеясь, на глаза положила костяшки И шепнула: «Довольно! Пожалуйте в тьму…» В коридоре я замер в смертельной тревоге — Бледный Пушкин, как тень, у окна пролетел И вздохнул: «Замечательный домик, ей-богу! В Петербурге такого бы ты не имел…»

III. НА МОГИЛАХ

Гете и Шиллер на мыле и пряжках, На бутылочных пробках, На сигарных коробках И на подтяжках… Кроме того — на каждом предмете: Их покровители, Тетки, родители, Внуки и дети. Мещане торгуют титанами… От тошных витрин, по гранитным горбам, Пошел переулками странными К великим гробам. Мимо групп фабрично-грустных С сладко-лживыми стишками, Мимо ангелов безвкусных, С толсто-ровными руками, Шел я быстрыми шагами — И за грядками нарциссов, Между темных кипарисов, Распростерших пыльный креп, Вырос старый темный склеп. Тишина. Полумрак. В герцогском склепе немец в дворцовой фуражке Сунул мне в руку бумажку И спросил за нее четвертак. «За что?» — «Билет на могилу». Из кармана насилу, насилу Проклятые деньги достала рука! Лакей небрежно махнул на два сундука: «Здесь покоится Гете, великий писатель — Венок из чистого золота от франкфуртских женщин. Здесь покоится Шиллер, великий писатель — Серебряный новый венок от гамбургских женщин. Здесь лежит его светлость Карл-Август с Софией-Луизой, Здесь лежит его светлость Франц-Готтлиб-Фридрих-Вильгельм»… Быть может, было нелепо Бежать из склепа, Но я, не дослушав лакея, сбежал. Там в склепе открылись дверцы Немецкого сердца: Там был народной славы торговый подвал! <1910>

В ОЖИДАНИИ НОЧНОГО ПОЕЗДА *

Светлый немец Пьет светлое пиво. Пей, чтоб тебя разорвало! А я, иноземец, Сижу тоскливо, Бледнее мизинца, И смотрю на лампочки вяло. Просмотрел журналы: Портрет кронпринца, Тупые остроты, Выставка мопсов в Берлине… В припадке зевоты Дрожу в пелерине И страстно смотрю на часы. Сорок минут до отхода! Кусаю усы И кошусь на соседа-урода — Проклятый! Пьет пятую кружку. Шея, как пушка, Живот, как комод… О, о, о! Потерпи, ничего, ничего, Кельнер, пива! Где мой карандаш? Лениво Пишу эти кислые строки, Глажу сонные щеки И жалею, что я не багаж… Тридцать минут до отхода! Тридцать минут… <1910> Веймар. Вокзал

С ПРИЯТЕЛЕМ * («Фриц, смешная мартышка!..»)

Фриц, смешная мартышка! Ты маленький немец, Шепелявый и толстый мальчишка. А я иноземец — Слов твоих мне не понять. Будем молча гулять, Фриц, мой маленький Фриц! Фриц, давай помолчим. Ты будешь большим, Солидным и толстым купцом, Счастливым отцом (Не бей меня по щеке) Нового Фрица И на том языке, Который в моей голове сейчас рассуждает сурово, Никогда не скажешь ни слова… Фриц, мой маленький Фриц. Фриц, без слов мы скорей Поймем друг друга. Вон елка, мак и порей. Вон пчелка полезла под кисть винограда… Чего еще надо? А мы — мы пара ленивых зверей. Слышишь, какой в орешнике гул? Это ветер запутался в листьях. Уснул. Ну, ладно — пойду отнесу к мамаше (Вон вяжет под грушей гамаши), А я погуляю один. Фриц, мой маленький Фриц!.. <1910>

РЫНОК *

Бледно-жирные общипанные утки Шеи свесили с лотков. Говор, смех, приветствия и шутки И жужжанье полевых жуков. Свежесть утра. Розовые ласки Первых, робких солнечных лучей. Пухлых немок ситцевые глазки И спокойствие размеренных речей. Груды лилий, васильков и маков Вянут медленно в корзинах без воды, Вперемежку рыба, горы раков, Зелень, овощи и сочные плоды. В центре площади какой-то вождь чугунный Мирно дремлет на раскормленном коне. Вырастает говор многострунный И дрожит в нагретой вышине. Маргариты, Марты, Фриды, Минны — Все с цветами и корзинками в руках. Скромный взгляд, кокетливые мины — О, мужчины вечно в дураках! Я купил гусиную печенку И пучок росистых васильков. А по небу мчались вперегонку Золотые перья облаков… <1910>

ФИЛОСОФЫ *

Профессор Виндельбанд Введенье в философию читал… Какой талант! Набив огромный зал, Студенты слушали не упуская слова, Полны такого понимания живого, Что Кант на небесах сердечно умилялся. И сладко улыбался. Вдруг, оборвав рассказ (Должно быть, опасаясь, что забудет), — Профессор заявил, что в следующий раз Он им читать не будет, Затем, что приглашен в ученое собранье На заседанье. Вмиг крики поднялись И топот ног и ржанье — Философы как с цепи сорвались: «Hoch! Hoch! [31] Благодарим! Отлично! Браво!» Профессор посмотрел налево и направо, Недоуменно поднял плечи И, улыбаясь, перешел к дальнейшей речи. <1911> Гейдельберг

31

«Ура! Ура!» (нем.).