Собрание сочинений. Т. 1

6.

Из горных чащ, вдоль водопадов Хам гнал, как скот, со свистом в плен Мохнатых скорпионов, гадов, Шакалов, тигров, крыс, гиен… Не страшно! Ной сказал не много: Как стадо коз, всю злую тварь От паука до носорога Пусть Хам пригонит пред алтарь. И он пригнал. В дверях ковчега, Когда зверье сбивалось в вал, Под хохот падал бич с разбега И тяжело помост стонал. Сим гнал привычною рукою Домашний и убойный скот. Волнистой, длинной чередою Шли пары мирные вперед. И с песней из лесных ущелий Пригнал к ковчегу Иафет Оленей, ланей и газелей, И всех, кто красит божий свет… Как три реки, вливались звери В ковчег покорною волной. Дымилась пыль. Зияли двери. На кровле ждал безмолвный Ной. А там внизу ловили жены Домашних, злых и певчих птиц, Следя в испуге затаенном За беглым трепетом зарниц.

7.

В последний раз к полудню Ной Спустился к людям в дол зеленый. В шатрах, объятых тишиной, Укрылись вспугнутые жены. На солнце, греясь, как ужи, Лежали люди, тешась зноем. Ной шел, и дерзкие мужи Вставали в первый раз пред Ноем. Никто молчанья не прервал, И только мальчик зверолова С вершины дуба закричал: «Ной, Ной, ты к нам вернулся снова?» Ной тихо обошел весь стан И скорбно замер у колодца. Сквозь мутный старческий туман Чей образ там в воде смеется? Не он ли звонкие кремни Метал о воду с детским смехом, И не к нему ль в сырой тени Взлетали всплески влажным эхом? Как много там таких в шатрах — Невинных, словно цвет граната, Но Бог велел — Ной червь и прах… Быть может, в них зерно разврата… Он встал, взял посох и пошел. Кружились голуби над Ноем, И псы, тоской смущая дол, Следы его лизали с воем.

8.

Из дальних северных просторов Примчался ветер грозовой. В горах запели сотни хоров. Лес стал безвольною травой. Гремят каменья по стремнинам, Забились вихри в пасти скал, И рвутся в бешенстве к равнинам, Взнося стволы за перевал. Седые медленные тучи Плывут все ниже, все темней И разрывают грудь о кручи, Сливаясь с хаосом камней… Вперед! Быстрее и быстрее Водоворот свистящей мглы,— И вот, вытягивая шеи, Взлетают вихри, как орлы. Все исступленней, выше, шире Вихрят вдоль туч края их риз, И вдруг, как пьяные вампиры, Рванулись жадной сворой вниз. Трепещет дол… Ревут верблюды, Шумят полотнища шатров. Ослы и козы сбились в груды, Диск солнца мутен и багров. Где кров? Где близкие? Где дети? Шипя, встает песок горбом — Даль, словно дым тысячелетий… И хлынул дождь густым столбом.

9.

Кружась, плывут стволы дубов, Прильнув к коре, трепещут львицы,— И, не страшась их злых зубов, Прижались к ним отроковицы. Но грозный ливень льет и льет, И, слившись с ветром в темном вое, Смывает прочь людей и скот, Зверей и птиц, — все, все живое. Смывает с горных круч стада И пастухов в ущельях душит. Все шире зыбкая вода, Все уже пятна верной суши… Напрасно матери детей Над головами подымают: Проклятый ливень все лютей, И волны жалости не знают. Тогда впервые сотни рук Простерлись ввысь к стенам ковчега, И дрогнул склон, как мощный лук, Под дикой бурею набега. Скорей! Ковчег велик, как кит. Скорее! Волны лижут пятки… И вот всползли… Ковчег закрыт. Кричат и рвутся в беспорядке. «Ной! Ной!» — Но вздрогнула корма, Бока вздымаются, как груди. Потоп покрыл чело холма. Ковчег плывет… и гибнут люди.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1.

Зыбь и мгла… Гудящий ливень все ровнее и ровней Льет с задернутого неба пять глухих ночей и дней. Солнце ль там сквозит за тучей или месяц неживой? Смерч, клубясь, встает за смерчем, словно факел дождевой. Но в ковчеге жизнь цветет. Ходят люди, дышит скот, Жаром пышущий очаг Жрет узлы сухих коряг. Ной с седой женой Фамарь, Как и там, на суше, встарь, Молча смотрят на огонь. Ветер ржет, как дикий конь. Мерно в кровлю бьет вода, И прошедшие года, Словно злой чужой рассказ, Омрачают кротость глаз. Змеи лжи не знали сна… Пусть же эти семена, Что спаслись здесь, в корабле, Мир вернут родной земле. В теплой, гулкой полутьме Столько дум встает в уме… Дремлет старая жена. Дети смолкли. Тишина… Тень качнулась по столбам — Ной очнулся: «Кто здесь?» — «Хам». Глубоко вздыхает Ной. Дождь рокочет за стеной. Все дремотнее качаясь, чуть скрипит крутой ковчег. Ропщут волны, расступаясь, и смиряют свой разбег. Изумленные дельфины мчатся стаей за кормой. Расползаются туманы. Неуклонен путь прямой…

2.

Сверху вниз с протяжным плеском льется шумная вода. Час как год — из тесной клетки не уйти им никуда. Мрачен Хам: «Эй, ливень, будет! Все подохли, что ж ты льешь?» Но в ответ лишь плеск докучный и стены тупая дрожь. Скучно Хаму. В глубине Звери воют в полусне. В середине глупый скот Раскачался и ревет. И вокруг не веселей: Сим в сосуды льет елей, Иафет грызет тростник. Жены плачут, а старик Лег на шкурах под кормой И лежит, объятый тьмой. «Сим, а Сим?» — Не слышит Сим. Хам склоняется над ним И, взметнув ногой, как спрут, Разбивает в прах сосуд. Сим вскочил. Хам молча ждет, Шею вытянув вперед. С любопытством Иафет Шею вытянул — но нет, Робкий Сим берет елей И отходит поскорей. Скучно Хаму… Сделал шаг… Стал. Глаза привлек очаг. Взял углей, раздул — и вдруг Бросил вниз сквозь темный люк. О, как буйно там взметнулись боль, и гнев, и темный страх! Хам от смеха еле-еле удержался на ногах. Наклонился, долго слушал злой безумный рев зверей… А сквозь рев шумели струи, словно ропот ста морей.

3.

Не навеки ль скрылось солнце? В стенах душно и темно. Под светильником дрожащим в глубине чернеет дно. Дождь гремит. Покорно дремлет истомившаяся тварь. Ли на шкуре кротко нижет тускло-меркнущий янтарь. Голос Симовой жены Вполз змеей из глубины: «Как раба, весь день с утра И сегодня, и вчера Я одна кормила скот… Разве нынче мой черед? Разве Ли слабей меня? Видно, легче у огня Третий день овцой лежать Да янтарь на нить низать…» — О Ноама, я больна! За тебя я столько раз Не смыкала сонных глаз…— Эгла, Хамова жена, Рассмеялась: «Ты? Больна? То-то нынче Иафет Словно волк смотрел мне вслед… Бережешь свой стан, змея? Береги… Стройна и я!» — Лжешь ты! Лжешь ты… — Плачет Ли. Шорох старых ног вдали — Перед Эглой мать — Фамарь: «Ной скорбит. Умолкни, тварь!» Кроткий плач и крики злобы заглушили шум волны, Но за тучами, там, в небе, эти крики не слышны… Только ветер рвал их в клочья и вздымал за валом вал, Только дождь в людские слезы плач холодный свой вплетал.

4.

Ночь. Как огненные птицы, реют молнии вдоль туч. Раскачалась грудь ковчега, скрип бессилен и тягуч. Дух смолы навис волною над дыханием зверей… Эгла, буйно разметавшись, чешет золото кудрей. Тьма томит, стена скрипит. «Иафет, ты спишь?» — Молчит. Тихо-тихо подползла… Вон он — дышит, как смола. Словно огненный дурман, Прикоснулся жаркий стан: «Иафет, ты слышишь, да? Как внизу ревет вода! В очаге задули свет… О, мне страшно, Иафет! Иафет, ты спишь?» — Молчит. «Иафет…» — Не спит, не спит! Обнаженное плечо И дрожит, и горячо… Люди спят. Томится мгла. Эгла ближе прилегла… Замирает Иафет, В сердце — мутный алый свет, В голове — хмельная дрожь — Не очнешься, не уйдешь… Жадный взмах призывных рук, Злой, победный, хриплый звук… …Притаившись в стороне, Кто-то плакал в тишине. Гром гремит, как гневный дьявол, заглушая рев зверей. Бурный град стучит о кровлю все быстрее и быстрей. Словно в первый день потопа, струи с неба льют и льют, И ковчег кружит и рвется, как под ветром жалкий прут.

5.

Дождь устал. Жемчужной сеткой капли мелкие летят. В облаках раскрылись окна. Меркнет звезд безмолвный взгляд. Спит ковчег. Склонясь над люком, полон страха пред чужим Чуть качается на кровле одинокий херувим. «Отчего у них разлад? Разве жизнь не светлый клад? Стоны ночью, стоны днем… Крики, плач, мольбы… О чем? Словно синий путь морской, Обтекает мир покой. Светят солнце и луна, И бескрайна вышина…» Отклонился херувим — Легкой тенью перед ним В дождевой седой пыли Из ковчега вышла Ли. Изумленный долгий взгляд… Смотрят оба — и молчат. Ропщет вал из-под кормы. «Ты такая же, как мы…» Но в ответ вздыхает Ли: «Нет, о дух, я дочь земли… Хорошо ли там у вас Над луной в вечерний час?» — Хорошо… Ты хочешь к нам? Вверься, Ли, моим крылам… Полетим сквозь Млечный Путь — Здесь так страшно… стоны, жуть… — Отшатнулась Ли: «О нет! Здесь внизу мой Иафет…» Скрылась Ли. Свежеет ветер. Вал взбегает, как удав. Херувим ширококрылый, мощно крылья распластав, Налетающему ветру подставляет смело грудь И, смеряя тьму очами, правит ровный быстрый путь.

6.

Давит серое ненастье — день как ночь и ночь как день. По стенам ковчега бродит тускло-сумрачная тень. Люди долгими часами тупо смотрят на очаг. Дождь жужжит, томится ветер… Кто толкнет, тот злейший враг. Только Сим все на ногах. То он роется в мехах, То один, с утра весь день Жадно мерит свой ячмень. И в хлеву, и по углам, И вдоль бревен — здесь и там Сим припрятал из шатра Много всякого добра… Прячь от Хама, прячь от всех! Приподнявши козий мех, Сим провел, дрожа, рукой — Где мешок с его мукой? И, давясь от злобных слез, Дико крикнул: «Кто унес? Хам, отдай!» Но из угла Мать подходит: «Я взяла. Я взяла — не смей скрывать!» — Говорит, волнуясь, мать.— «Здесь, в ковчеге, все для всех. Прятать хлеб — великий грех…» Но, увы, не внемлет Сим И, дрожа, с упорством злым Повторяет лишь свое: «Мать, отдай! Мое! Мое!» Хам свистит, хохочет Эгла, плачет старая Фамарь… Ной подходит молча к Симу… Ли укрылась за алтарь. Сим умолк: суров и страшен взгляд печального лица… Воет ветер, бьются волны, небо плачет без конца.

7.

Солнце, лес, земля и радость скрылись в тучах навсегда. Юность тоже исчезает день за днем в цепях труда. Иафет непримиримо смотрит в тьму и зло свистит… Дождь стучит, как раб покорный. Где же берег? Где же щит? Ли печальна и больна. Эгла больше не нужна. Все суровее отец… Скучно. Скоро ли конец? Грязь томит. Весь день, как вол, Он вчера зерно молол. Братья злы. Вокруг темно. Жизнь, как камень. — Все равно… Полон горечи тупой, Иафет во тьме слепой Лег на доски и лежит. Дождь грохочет. Пол дрожит. Ли позвала: «Иафет… Принести тебе обед?» — Не хочу. — Печально Ли Села к матери вдали. «Иафет! — позвала мать.— Ты б помог мне дров собрать». — «Не хочу». — «Ты болен?» — «Нет». — Стиснул зубы Иафет. «Иафет…» — позвал вдруг Ной И в ответ — глухой струной Хриплый плач прорезал тьму. Волны бьются о корму… Старый Ной склонился к сыну, гладит волосы рукой. Ли, как раненая серна, вся полна немой тоской. И на плач со дна ковчега, гулким эхом отражен, Подымается голодный, темный, злой звериный стон.