В бутылке вина Сидит сатанаИ лукаво мигает: налей! Багряный мой сок Сбивает всех с ног,Держись же покрепче и пей. По жилам козлом Промчусь напролом,За сердце тебя ущипну… Гори и ликуй,— Всех женщин целуй,—Быть может, забудешь одну… Что в ней ты любил? Веселье и пылИ ямку у губ на щеке? Пришла и ушла, Как тень от веслаНа синей, весенней реке. Не пьешь ты, — а пьян. Что плачешь в стакан?Багряный мой сок замутишь… Ах, глупый чудак, Ах, странный дурак,—Попался, попался, как мышь!..<1922>
Два раба на веслах повисли.На скамье апельсины желтели.Мы с сотрудником «Киевской мысли»Совершали прогулку без цели.Копошилась
вода у бортов.Между двух долговязых мостов,Распирая крутые бока,Проносилась река.Бородатый, как Сарданапал,Мой попутчик, с прилежностью светской,Снисходительно руль направлялНа мужской монастырь Выдубецкий.«Правый берег — направо». — «Merci».— «Левый берег — налево». — «Спасибо!»Объяснил и опять замолчал,Как солидная рыба.Монастырь. Пили в садике чай.(Самовар, два стакана и блюдца.)Служка крикнул: «На лодочке, чай?»«Да, на лодке». — «Счастливо вернуться!»Поглазели на сонм куполов,Закурили и двинулись кроткоК тишине прибережных стволовБезразличной походкой.Возвращались. Днепр глухо урчал.Мост сносило теченьем на лодку.Весла гнулись — я робко мечталДовезти свои рифмы в Слободку…«Правый берег — налево». — «Merci!»— «Левый берег — направо». — «Спасибо!»Через час нос ударил в мостки:Мы приехали ибо.1911 АпрельКиев
Как лезгинская шашка твой стан,Рот — рубин раскаленный!Если б я был турецкий султан,Я бы взял тебя в жены… Под чинарой на пестром ковреМы играли бы в прятки.Я б, склонившись к лиловой чадре,Целовал тебе пятки. Жемчуг вплел бы тебе я средь кос!Пусть завидуют люди…Свое сердце тебе б я поднесНа эмалевом блюде… Ты потупила взор, ты молчишь?Ты скребешь штукатурку?А зачем ты тихонько, как мышь,Ночью бегаешь к турку?.. Он проклятый мединский шакал,Он шайтан! Он невежа!..Третий день я точу свой кинжал,На четвертый — зарррежу!.. Искрошу его в мелкий шашлык…Кабардинцу дам шпоры —И на брови надвину башлык,И умчу тебя в горы.<1921>
Пчелы льнут к зеленому своду.На воде зеленые тени.Я смотрю, не мигая, на водуИз-за пазухи матери-лени.Почтальон прошел за решеткой,—Вялый взрыв дежурного лая.Сонный дворник, продушенный водкой,Ваш конверт принес мне, икая.Ничего не пойму в этом деле…Жить в одной и той же столицеИ писать раза два на неделеПо четыре огромных страницы.Лень вскрывать ваш конверт непорочныйДа, я раб, тупой и лукавый,—Соглашаюсь на все заочно.К сожаленью, вы вечно правы.То — нелепо, то — дико, то — узко…Вам направо? Мне, видно, налево…Между прочим, зеленая блузкаВам ужасно к лицу, королева.Но не стану читать, дорогая!..Вон плывут по воде ваши строки.Пусть утопленник встречный, зевая,Разбирает ваши упреки.Если ж вам надоест сердиться(Грех сердиться в такую погоду) —Приходите вместе ленитьсяИ смотреть, не мигая, на воду.<1922>Крестовский остров
Над кладбищенской оградой вьются осы.Далеко внизу бурлит река.По бокам — зеленые откосы.В высоте застыли облака.Крепко спят под мшистыми камнямиКости местных честных мясников.Я, как друг, сижу укрыт ветвями,Наклонясь к охапке васильков.Не смеюсь над вздором эпитафий,Этой чванной выдумкой живых —И старух с поблекших фотографийПринимаю в сердце, как своих.Но одна плита мне всех здесь краше —В изголовье старый темный куст,А в ногах, где птицы пьют из чаши,Замер в рамке смех лукавых уст…Вас при жизни звали, друг мой, Кларой?Вы смеялись только двадцать лет?Здесь в горах мы были б славной парой —Вы и я — кочующий поэт…Я укрыл бы вас плащом, как тогой,Мы, смеясь, сбежали бы к реке,В вашу честь сложил бы я дорогойМадригал на русском языке.Вы не слышите? Вы спите? — Очень жалко…Я букет свой в чашу опустилИ пошел, гремя о плиты палкой,Вдоль рядов алеющих могил.<1914>
Как мокрый парус, ударила в спину волна,Скосила с ног, зажала ноздри и уши.Покорно по пестрым камням прокатилась спина,И ноги, в беспомощной лени, поникли на суше. Кто плещет, кто хлещет, кто злится в зеленой волне?Лежу и дышу… Сквозь ресницы струится вода.Как темный Самсон, упираюсь о гравий рукамиИ жду… А вдали закипает, белеет живая гряда,И новые волны веселыми мчатся быками… Идите, спешите, — скорее, скорее, скорее!Мотаюсь в прибое. Поэт ли я, рыба иль краб?Сквозь влагу сквозит-расплывается бок полосатый,Мне сверху кивают утесы и виллы, но, ах, я ослаб,И чуть в ответ шевелю лишь ногой розоватой. Веселые, милые, белые-белые виллы..Но взмыла вода. Ликующий берег исчез.Зрачки изумленно впиваются в зыбкие скаты.О,
если б на пухнущий вал, отдуваясь и ухая, взлезПодводный играющий дьявол, пузатый-пузатый!.. Верхом бы на нем бы — и в море… далеко… далеко…Соленым холодным вином захлебнулись уста.Сбегает вода и шипит светло-пепельный гравий.Душа обнажилась до дна, и чиста, и пуста —Ни дней, ни людей, ни идей, ни имен, ни заглавий… Сейчас разобьюсь-растворюсь и о берег лениво ударю.<<1912>>?<1914>Капри
Там внизу синеет море. Даль, как сон. Сколько нас сегодня в сборе? Три-четыре-семь персон. У художницы Маревны Роза в желтых волосах, А глаза воды синей… Я бедней: У меня дрожит плачевно Только крошка на усах… Эй, синьор, графин ваш пуст! После жирных макарон Надо пить! Тихих волн дремотный хруст. Даль, как сон…Парусина над нами надулась — едва-едва…В сонном море сквозит все синей синева.Скалы меркнут на солнце и тихо кружатся в глазах.Волны ровно и глухо гудят и гудят на низах,—И хозяйская дочка, склонившись, стройна и легка,Подает золотой виноград, улыбаясь слегка…<<1912>><1922>Капри
Над плоской кровлей древнего храмаЗапели флейты морского ветра.Забилась шляпа, и складки фетраВ ленивых пальцах дыбятся упрямо.Направо море — зеленое чудо.Налево — узкая лента пролива.Внизу безумная пляска приливаИ острых скал ярко-желтая груда.Крутая барка взрезает гребни.Ныряет, рвется и все смелеет.Раздулся парус — с холста алеетПетух гигантский с подъятым гребнем.Глазам так странно, душе так ясно:Как будто здесь стоял я веками,Стоял над морем на древнем храмеИ слушал ветер в дремоте бесстрастной.<1913>Porto Venere. Spezia
О Розина!Какая причина,Что сегодня весь день на окошке твоем жалюзи?Дело было совсем на мази —Ты конфеты мои принимала,Ты в ресницы меня целовала,— А теперь, под стеною, в грязи, Безнадежно влюбленный,Я стою, словно мул истомленный,С мандолиной в руках, Ах! О Розина!Ты чище жасмина…Это знает весь дом, как вполне установленный факт.Но забывши и клятвы и такт,Почему ты с художником русскимВ ресторане кутила французском?! Пусть пошлет ему Бог катаракт! Задушу в переулке повесу…Закажу похоронную мессуИ залью шерри-бренди свой грех… Эх! О Розина!Умираю от сплина…Я сегодня по почте, мой друг, получил гонорар…Нарядись в свое платье веселого цвета «омар»,—Поплывем мы к лазурному гроту,Дам гребцам тридцать лир за работу, В сердце алый зардеет пожар — В складках нежного платьяБуду пальцы твои целовать я,Заглушая мучительный вздох… Ох! О Розина!Дрожит парусина…Быстрый глаз твой с балкона лукаво стрельнул и пропал,В небе — вечера нежный опал.Ах, на лестнице тихо запели ступени,Подгибаются сладко колени,— О, единственный в мире овал! Если б мог, свое сердце к порогу,Как ковер, под прекрасную ногуЯ б швырнул впопыхах… Ах!<<1912>><1922>Капри
Жаден дух мой! Я рад, что родилсяИ цвету на всемирном стволе.Может быть, на Марсе и лучше,Но ведь мы живем на земле.Каждый ясный — брат мой и друг мой,Мысль и воля — мой щит против «всех»,Лес и небо, как нежная правда,А от боли лекарство — смех.Ведь могло быть гораздо хуже:Я бы мог родиться слепым,Или платным предателем лучших,Или просто камнем тупым…Все случайно. Приятно ль быть волком?О, какая глухая тоскаВыть от вечного голода ночьюПод дождем у опушки леска…Или быть безобразной жабой, Глупо хлопать глазами без векИ любить только смрад трясины…Я доволен, что я человек.Лишь в одном я завидую жабе,—Умирать ей, должно быть, легко:Бессознательно вытянет лапки,Побурчит и уснет глубоко.<1912>