Собрание сочинений. Т. 1
Шрифт:
«Здесь в комнате тихо, а там, за стеклом…» *
ВОРОБЬИНАЯ ЭЛЕГИЯ *
ФЛОРЕНТИЙСКИЙ ДЕНЬ *
I
«Здравствуй, бронзовый кабан,— Помнишь сказку Андерсена?» Я погладил скользкий стан, Преклонив в душе колено… Ступеньки, — за ними веселенький ад: Соломенный рынок в тени колоннад. Соблазнительнейший рынок,— Даже мутно в голове: Вееров, панам, корзинок! А в кармане… лиры две. Дородные донны зовут к ларькам: «Что, милый синьор, угодно вам?» Мне угодно? Боже мой… Ничего. Вот смех, ей-богу,— Ведь в России, там, зимой Так желаний было много! Насупились донны. Без четверти час… Налево иль вправо пойти мне сейчас? II
Здесь обед торжественней мистерии, Здесь я принц за два четвертака. У хозяйки крошечной остерии От усердия волнуются бока. За окном, как чудо, Ponte Vecchio. Зеленеет мутное Арно. Мыслю. Ем. Смотрю. «Эй, человекио, Отчего сегодня пьяное вино?» Хмель — смычок. Грудь стала легкой скрипкою, Струны из моих горячих жил… Не с кем чокнуться… Я вспомнил вдруг с улыбкою Всех богинь, которым я служил. Если б их сюда, на Ponte Vecchio. Парами построить и гулять… Вот бы было счастье!.. «Человекио, Помоги-ка мне, голубчик, встать». Ill
Лег на прохладный подоконник. Над маленькою площадью — луна… Прошел, шурша сутаною, каноник. И скрылся. Тишина. Напротив, под старинною колонной, Мигают над тележкою рожки: Белеет мальчик, резко освещенный. Алеют сочные арбузные кружки… Как бабочка ночная, замираю… Смотрю голодными глазами за окно И радость жизни медленно впиваю, Как редкое, бесценное вино. В СТАРОМ КРЫМУ *
<<1911>>?
<1923>
НОЙ *
(поэма)
ЧАСТЬ
ПЕРВАЯ1.
Они кричали: «Эй, старик! Смотри, как знойны наши жены! Завидно, правда? Иль отвык? Что ж ты молчишь, петух бессонный?» Но Ной, полузакрыв глаза, Шел мимо, скорбно и сурово, И не гремело, как гроза, В ответ бичующее слово. Дивились люди: Ной умолк! Давно ли, гневный, на закате Он, обходя шатры, как волк, Метал в них молнии проклятий… Глупец! Лишь Иафет и Сим Страшились старческого лая, Да дети бегали за ним, Его проклятья повторяя… Помет летел ему в лицо, А жены, тешась пляской смелой, Сплетались вкруг него в кольцо И с визгом обнажали тело… Когда в смущенье перед ним Смолкали песни и тимпаны? Лишь Иафет и толстый Сим Бегут веселья, как бараны… Но Ной замолк — и в первый раз, Хоть вслед хула летела градом,— Печаль полузакрытых глаз Влилась в их души темным ядом. 2.
Народ собрался у колодца, Где Хам за камнем сладко спал. «Хам, Хам, вставай!» Хам встал, смеется: «Пришли? Ха-ха! Я вас не звал». Передний пнул его ногою: «Послушай, что со стариком?» Лениво выгнув грудь дугою, Хам звонко щелкнул языком: «С отцом? Ага, теперь скучнее! Ной перестал совать свой нос? Сменяем жен! Твоя тучнее… Тогда отвечу на вопрос». Тот молча взял его за глотку. «Что ты спешишь? — закаркал Хам,— Сим что-то говорил про лодку, Да он не знает толком сам… Подите к Ною — мне не жалко! Я сам сказал бы, если б знал…» Передний замахнулся палкой, Хам дико взвизгнул и удрал. «Эй, Хам, вернись!» Но сук колючий Попал обидчику в висок. Пошли к шатрам. Клубились тучи. Темнел в вечерней мгле песок… А Хам разрыл у камня яму И у колодца лег опять. «Ага, ушли! Вернетесь к Хаму! Да только Хам хитер, как тать…» 3.
Спугнув болтливый круг старух, Под дубом в середине стана Сим крикнул, привлекая слух: «Кто даст секиру за барана?» — Толстяк, ведь ты пастух. Зачем? — Смутился Сим: «Не знаю… Надо». — Ого, не знаешь… Спелся с тем! — Орут. Придвинулись, как стадо. — Смотри, бичи разбудят прыть! Иль страх тебе заклеил губы? — «Ной запретил мне говорить»,— Ответил Сим, прижавшись к дубу. — Га, запретил! Молчишь? Постой! Морочишь стан… Дурак, а хитрый!..— Но миг, и хлынули толпой На зов вдали запевшей цитры. Забыт был Сим, и Хам, и Ной, Смех раскатился до ущелья… Всю ночь стонал там грех хмельной, И, словно смерч, росло веселье. Когда же люди и скоты Свалились на заре устало, Над станом в гулкие щиты Зловеще эхо застучало. Оставив пир, толпой к шатрам Метнулись в диком страхе крысы: Ной с Иафетом, Сим и Хам В горах рубили кипарисы. 4.
И днем и ночью Ной и дети Свозили крепкие стволы. Ослы кричали, выли плети, Клубился душный дым смолы. День изо дня, как сон недобрый, Росла громада на холме, И ночью сквозь крутые ребра Луна сквозила в дымной тьме… Послали самых старых к Ною: «Народ велел спросить, зачем?» Ной повернулся к ним спиною И был, как мертвый, глух и нем. Звериный гнев зажег всех в стане: «Огней! Огней! Молчит? Так сжечь!» Текут, как лава… На поляне Вдали ждал Ной, прямой, как меч. С холма неслись протяжно стуки. Смолк крик. Как псы, бегут к нему. Но Ной безмолвно поднял руки — И гаснут факелы в дыму. Проклятья, тьма, хула и стоны Слились в слепой ревущий ад, И дети, псы, мужи и жены Рванулись в ужасе назад. А сверху Хам, склонясь над долом, В огне костров, как вепрь в крови, Кричал им в бешенстве веселом: «Го-го! Дави, дави, дави…» 5.
Ли, Иафетова жена, С Ноамою, женою Сима, Следят с холма всю ночь без сна, Как тучи проплывают мимо. Обняв задумчивую Ли, Шепнула робкая Ноама: «Постой, ты слышишь? Там вдали Как будто крик и хохот Хама?» — Нет, это ветер средь камней…— «Спросила Ноя, что брать в лодку?» — Да. В первый раз за много дней Он улыбнулся. Кротко-кротко… Ноама, спишь? Ах, долго ль ждать? Как будет весело, Ноама! Вчера мне говорила мать, Что мы помчимся к солнцу прямо…— «Она сама не знает, Ли, Никто не знает, кроме Ноя». Шептались жены, а вдали Светило встало огневое. В долине, в мертвой полумгле, Как море, волновались люди: Вверху на каменном челе Свет солнца возвестил о чуде… Умолкли вскрики топоров. Что на горе? Не стены ль храма? «Ковчег готов, ковчег готов!» — Шепнула робкая Ноама.
Поделиться с друзьями: