Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Сейчас дело единственно в том, чтобы внушить публике надежду на скорое появление одного из ваших романов.

К нескольким строкам, которые вы мне пришлете, я припишу два-три неопределенных суждения о вашей книге, не раскрывая ничего важного, и получится статейка, которая сможет быть вам полезной. Это мое единственное желание.

Соблаговолите сообщить мне ваши намерения как можно скорее и примите уверения в моей глубокой преданности.

ГЮСТАВУ ФЛОБЕРУ

Париж, 10 января 1869 г.

Милостивый государь и дорогой учитель!

Соблаговолите принять прилагаемую книгу [83] в знак уважения к Вашему великому таланту наблюдателя и художника.

Единственно, чего я хочу, это чтобы она не показалась Вам слишком недостойной Вашего внимания.

Прошу Вас принять уверение в совершенном моем почтении.

83

Соблаговолите принять прилагаемую книгу… — то есть роман «Мадлена Фера». Данное письмо положило начало личным отношениям Золя с Флобером.

1870

ЭДМОНУ ГОНКУРУ

Париж, 23 июня 1870 г.

Милостивый государь!

Я вернулся из короткого путешествия слишком поздно, чтобы отдать последний долг тому, кого Вы потеряли. [84] Я страшно огорчен, что не мог прийти и пожать Вашу руку.

Это такая внезапная, такая страшная смерть, что со вчерашнего дня я чувствую себя совершенно опустошенным. Не могу опомниться.

Ваш друг.

84

Жюль де Гонкур скончался 20 июня 1870 года. Тронутый сочувственным письмом Золя, Эдмон де Гонкур ответил ему, предлагая от «далеких отношений, от переписки перейти к более тесной дружбе».

ЭДМОНУ ГОНКУРУ

Париж, 27 июня 1870 г.

Мне хочется еще раз сказать Вам, как много у Вашего брата было неизвестных друзей; и я пришел бы и сказал Вам это лично, если бы не испытывал благоговения перед горем.

Не правда ли, он умер отчасти из-за равнодушия публики, из-за того, что самые его выстраданные произведения не встречали никакого отклика. Искусство убило его. Когда я прочел «Госпожу Жервезе», то ясно почувствовал, что в этом пылком мистическом рассказе слышится словно хрип умирающего; а когда я увидел, с каким удивлением и страхом публика приняла эту книгу, я подумал, что художник мог бы от этого умереть. Он был из тех, кого глупость поражает в самое сердце.

Так вот! Если он ушел от нас, потеряв бодрость духа, сомневаясь в себе, я хотел бы громко сказать ему теперь, что смерть его привела в отчаяние великое множество молодых умов. Ах, как мне хотелось бы, чтобы Вы были здесь, когда я сообщил эту ужасную весть моим друзьям, людям моего возраста, которые любили его и восхищались им издали.

На Вашей стороне вся молодежь, слышите, все искусство завтрашнего дня, все те, кто живет лихорадочной жизнью нашего века. «Умер Жюль Гонкур!» — я видел слезы на глазах многих; когда я произнес эти слова, вокруг меня воцарилась скорбь. Он не ушел из жизни бесследно, а Вы, Вы не остались один. Вот что я хотел написать Вам.

Я хочу сказать последнее прости Вашему брату в статье, которую напечатаю в какой-нибудь газете, но я подожду. Не хочу смешаться с толпой репортеров.

Ваш друг.

АНТОНИ ВАЛАБРЕГУ

Бордо, 29 декабря 1870 г.

Дорогой Валабрег!

Я не ответил Вам раньше, и по основательной причине: я был в Бордо, и Ваше письмо привезла мне моя жена, когда приехала сюда.

Я понял, что с «Марсельезой» ничего не выйдет [85] за неимением необходимых средств и приличного персонала, и бросил это дело. Чтобы лучше изучить обстановку, я согласился на должность личного секретаря Гле-Бизуэна. Мне обещают префектуру при ближайшем передвижении префектов. Тогда я увижу, что делать дальше.

85

После 4 сентября 1870 года Золя, который по-прежнему оставался материально не обеспечен, уехал в Марсель в надежде организовать вместе со своим другом Мариусом Ру республиканскую газету. Газета получила название «Марсельеза» и просуществовала всего два месяца; ни один ее экземпляр до сих пор не обнаружен.

Сейчас мое положение отлично. Все идет как нельзя лучше. На выборах в провинции мне обеспечен полный успех.

Вы правы. Если вам надоел Экс, Бордо может стать для Вас временным Парижем. Видите, я опередил Вас.

Пришлите весточку о себе, Вы доставите мне большое удовольствие, а если когда-нибудь приедете, приглашаю Вас завтракать.

Преданный Вам.

1871

ФИЛИППУ СОЛАРИ

Бордо, 12 февраля 1871 г.

Милый мой старина Филипп!

Наконец-то я могу рассказать тебе о своих делах и спросить тебя, как ты и твоя семья пережили осаду.

О себе могу рассказать в двух словах: я поехал с Ру в Марсель, чтобы основать там газету; потом меня вызвали в правительственную комиссию и назначили секретарем Гле-Бизуэна. Теперь, когда правительство Национальной обороны сложило с себя полномочия, я снова вернулся к частной жизни. Пока останусь в Бордо и посмотрю, как будут развиваться события, чтобы как можно скорее вернуться в Париж.

А как поживаешь ты? Как твоя жена, дочь? Отвечай с обратной почтой, чтобы успокоить меня относительно вашего здоровья. Скажи, что ты за это время сделал? Для искусства сейчас тяжелые времена. Но надо надеяться, что все это скоро кончится. Сообщи мне также, что знаешь об общих знакомых.

Поль на юге. [86] Ру и Валабрег здесь, в Бордо, вместе со мной. Базиль убит. [87] Гильме и Моне, кажется, в Англии.

Мои жена и мать здоровы и кланяются тебе и твоей жене. Они просят поцеловать твою девочку.

86

Речь идет о Поле Сезанне.

87

Художник Фредерик Базиль, призванный в армию с началом войны, погиб в сражении при Кульмье (9 ноября 1870 г.).

Надеюсь, до скорого свидания. Я очень хочу наконец приняться за свои обычные занятия. Не ленись. Напиши мне длинное письмо, и тотчас же.

Преданный тебе.

Ты ведь знаешь, что ответ запечатывать не следует.

ПОЛЮ АЛЕКСИСУ

Бордо, 17 февраля 1871 г.

Дорогой Алексис!

Мане написал мне, что мой дом был реквизирован, и я ждал, пока получу Ваш правильный адрес, чтобы просить Вас разузнать для меня точные подробности.

Будьте так любезны, как только получите это письмо, сходите ко мне и потом напишите, как обстоит дело. Задам вам несколько вопросов. Опустошен ли сад? Какие комнаты были предоставлены постояльцам? Заняли ли мой кабинет? Взята ли мебель или ее поднимали наверх, что можно было сделать только через окна? Если мебель осталась внизу, то в хорошем ли она состоянии? Сохранились ли мои бумаги в письменном столе, в папках и в секретере? Не побили ли посуду? Не было ли грабежа, не унесли ли чего-нибудь? Видите, вопросов много, милый друг, но Вы понимаете, как все это меня интересует, а кроме Вас, у меня в Париже нет сейчас никого, кто мог бы мне ответить. Простите же, что я навязываю Вам такие скучные хлопоты.

Надеюсь, впрочем, что мое жилище заняли с соблюдением законов, в присутствии комиссара. Надеюсь также, что двери запечатаны и составлен инвентарный список. В противном случае я твердо намерен возложить ответственность на кого следует. Мое положение особое — в качестве государственного чиновника, как секретарь Гле-Бизуэна, я имел право на то, чтобы мой дом не трогали. Будьте добры, скажите это швейцару, владельцу дома, мэру, всем тем, кого увидите.

Словом, я требую, чтобы мой дом был освобожден как можно скорее. Я могу, в зависимости от хода событий, со дня на день вернуться в Париж, и мне нужно еще сделать во всем доме уборку, прежде чем поселиться в нем. Не так ли? Рассчитываю на Вас; сообщите, могу ли я вернуться к себе, с расчетом что не придется шагать по обломкам мебели и разбитым кастрюлям. В каком состоянии, должно быть, мой бедный кабинет, где я с таким увлечением начинал своих «Ругон-Маккаров»!