Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Раздумывая обо всем этом, я и решился на то, чтобы не убирать своих некоторых позже осознанных заблуждений из текста моей «Преждевременной Автобиографии», ибо признание этого может быть своего рода весьма не лишним уроком новым поколениям. И тут мне неожиданно помогла запоздало, но вовремя прочтенная работа В. Солоухина «Читая Ленина», вызвавшая в свое время шок среди некоторых, независимо от доказательств, упрямых читателей. Надо сказать, что этой работой, легонькой по весу ее бумажной массы, но по доказательности и значимости «томов премногих тяжелей» комментариев к Ленину, Солоухин перевесил многие свои собственные грехи, хотя не биет себя в грудь. Он этой книжечкой вохристианился гораздо больше, чем крестом на груди. Скажу по совести, что мне стало легче от того, что мы, совсем разные с ним люди и даже во многом бывшие противники, пришли к одному и тому же взгляду на Ленина. Жаль, что рядом с политиками, от которых зависит судьба человечества, иногда не бывает людей, которые могли бы независимо высказывать свои порой горькие, но полезные мысли, останавливающие их у края пропасти. Политики там всегда оказываются, если боятся иметь таких людей рядом. Солоухин признается, что, даже вступив в партию, он, по сути, трудов Ленина не раскрывал, как говорится «верил на слово», и открыл
А нам с вами не достаточно ли уже?
Покаянием Солоухин оправдал свою жизнь, Покаяние по единственному принуждению – собственной совести – высшее мужество.
5. Все понимали всё всегда?
Сейчас авторы ряда мемуаров приписывают себе то, что они якобы все на свете понимали так, как это им выгодно сейчас. К чести Андрея Дмитриевича Сахарова, в своих мемуарах он признался, что чистосердечно плакал, когда умер Сталин. Будучи привилегированным, засекреченным ученым, он запоздало пришел к пониманию гигантских масштабов несправедливостей против собственного народа, пока первые реабилитированные не начали приносить крупицы горькой правды. А большинство населения «догадалось» об этом лишь после доклада Хрущева на ХХ съезде, когда тот попросил съезд встать, чтобы почтить 17 миллионов, погибших в лагерях. В отличие от многих других мемуаров, оправдывающих ленинские и сталинские жертвы, в воспоминаниях певца Александра Вертинского, вернувшегося на Родину, приведено его письмо жене, написанное в 1956-м, о том, как он слушал чтение хрущевского полусекретного доклада о Сталине, его терроре в помещении Театра оперетты: «Ничего себе! 17 миллионов утопили в крови для того, чтобы я слушал это в «оперетке». Нечего сказать! Веселенькая оперетка. Веселей «Веселой вдовы». (А. Вертинский. «Дорогой длинною…». «Астрель». 2004, стр. 567.) Но несмотря на всю горечь его свидетельства, все-таки ему и во сне привидеться не могло, что воспетые им «доченьки», ставшие знаменитыми актрисами, издадут огромный том с его стихами и воспоминаниями, где будет и это письмо, а одна из них даже сыграет своего отца, и наследие эмиграции будет бережно издано, и Россия с той поры все-таки встанет на необратимый, хотя и мучительный, путь возвращения своего духовного достоинства, которое ее лучшие люди не теряли, надо отдать им должное, и в лагерях.
6. Русская идея? – Зачем ее искать, если она существует
Выход первого тома моего самого полного собрания сочинений в «Эксмо» совпадает с преддверием первого Года литературы в нашей стране. После столь далекой даты написания когда-то нашумевшей моей «Преждевременной Автобиографии» [11] ее первое полное издание в первом томе «Эксмо» выглядит своевременным и естественным, и думаю, мои комментарии необходимы. Лишь во второй половине двадцатого века в нашей стране вышли, если говорить только о прозе, такие убедительные, мощные книги не так давно ушедших от нас писателей, ставшие достойным продолжением великой классики ХIХ века – начала ХХ века: вышло собрание сочинений А. Платонова в девяти томах. Потомно выходит самое полное собрание А. Солженицына в тридцати томах, роман «Доктор Живаго» Б. Пастернака, роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Верный Руслан» Георгия Владимова, «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева, «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского, лучшие рассказы Юрия Казакова, Василия Аксенова, «Живи и помни» Валентина Распутина и «Кролики и удавы» Фазиля Искандера, целый том будущей антологии незабываемых поэтов, который еще впереди. Правительством было принято важнейшее решение выпустить адаптированное издание «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына для наших школ. Все эти книги – самые лучшие учебники истории двадцатого века в художественных образах. Некоторые наши соотечественники по сей день не могут выработать единую точку зрения не только в оценке личности Сталина, но даже Ленина. Это не страшно и когда-нибудь пройдет. А если долго будет длиться несогласие, не надо слишком нервозно к этому относиться. На анализ произошедших в нашей стране и мире катаклизмов уйдет еще немало времени, и главное – надо как можно объективней подытожить результаты изучения фактов, не боясь спорить, и иметь мудрость не называть преступления ошибками, а ошибки – преступлениями. Классика поможет. Русская классика – это нравственная история нашей истории. Русская национальная идея была высказана словами Достоевского о Пушкине – «всемирная отзывчивость».
11
Более 50 лет тому назад. (Примеч. ред.).
7. Выберите сами, в чем я прав, а в чем нет
Не надо в зависимости от отношений к историческим личностям прошлого считать сегодняшних людей патриотами или антипатриотами. Многие думают, что наша страна без Ленина и Сталина никогда не была бы великой… А по-моему, она была бы гораздо сильнее, если бы не была настолько разрушена гражданской войной, насильственной коллективизацией, бредовыми процессами против придуманных врагов народа, которые привели к неподготовленности в войне с Гитлером – ведь все это, вместе взятое, нанесло удар по сокровищнице нашего генофонда… Вот где расточительство становится преступным. Это ведь не гипотеза, а факт. Это – доказательство того, что наша страна великая – несмотря, а не благодаря. Кстати говоря, неправда, что Сталин давал грузинам какие-то привилегии. Многие из них, как и все граждане СССР, подвергались незаслуженным репрессиям, даже в Гори, где он родился. Погибли такие замечательные
писатели, как Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Михаил Джавахишвили. А во время войны с фашизмом многие грузины героически погибали за нашу многонациональную страну.Но, разумеется, оба имени – Ленин и Сталин – это часть нашей истории, и нельзя их изъять из нее, но ни идеализировать, ни карикатуризировать, а надо изучать. На примерах Солоухина, да и многих наших сограждан. Вся беда в том, что мы только прикидывались, что их изучали. Иначе они бы не превратились в наши иконы. Но надо постепенно приучаться к не оскорбительным друг для друга дискуссиям. Об одном условии нужно договориться: когда политики ставят свои личные амбиции выше человеческих жизней – это все-таки неоправдываемо.
Я принадлежал к тем, кто в детстве преклонялся перед этими двумя именами. В юности – к тем, кто считал, что Сталин искажает ленинские идеалы, и романтизировали Ленина, цепляясь за него как за последнюю соломинку иллюзий. Но в то время любили повторять: «Кто не с нами, тот против нас». Это была изувеченная укороченная цитата из уст Христа из Евангелия от Матфея. Из нее убрано «Кто не со мной, тот против меня и кто против меня, тот не собирает, а расточает». К сожалению, и учитель, и ученик в данном случае не собирали вокруг себя талантливых людей, а с преступной ревностью расточали драгоценные умы, набив ими однажды целый пароход и выпроводив из нашей страны, а потом ими начали набивать уже лагеря, превратив свою нетерпимость в преступное расточительство человеческих жизней.
Признаюсь, Ленин из меня самого довольно мучительно и медленно «выходил». Образ златокудрого мальчика на портрете все таял и таял. Но многих, в том числе и меня, пугал подсознательный инстинкт самоспасения, страха окончательно порвать с обществом, в котором Ленин не подлежал сомнениям. Я и в «Братской ГЭС», и особенно в поэме «Казанский университет» пытался возвышенно использовать образ юного мятежника во имя справедливости – Володи Ульянова, который тогда еще не стал Лениным, отдающим приказы расстреливать крестьян, не сдающих советской власти семенное зерно. Я даже цитату из Ленина, семнадцатилетнего, обратил в поэме «Казанский университет» против «наследников Сталина: «А стена-то ведь гнилая. Ткни – развалится она».
Помню, шел я в год столетия Ленина на лыжах переделкинским лесом по последнему задержавшемуся апрельскому снежку, а навстречу мне бодренький свеженький Вениамин Каверин, хотя в моем сегодняшнем возрасте, и тоже на лыжах: «Евгений Александрович, я тут прочел в последнем юбилейном номере к столетию Ленина ваш «Казанский университет»… У нас что, переворот, что ли? Как это напечатали?!»
Перечитывая свою «Преждевременную Автобиграфию», я не нашел в ней ни одинешенького неискреннего слова. Но искренность еще не есть истина. Я был тогда точнехонько таким, каким я себя описал – не лучше, не хуже. Но я не хочу, чтобы мои читатели подумали, что обо всем, написанном в этой автобиографии столько лет назад, я считаю и думаю так же и сейчас. Выберите сами, в чем я был прав, в чем нет. Я вам ничего не навязываю.
8. Володя Ульянов и Сосело Джугашвили
Я освободился от культа личностей не только Сталина, но и Ленина, но и от культа безличности. И народ тоже может ошибаться, если его «ошибают». Советую всем вам не доверять «на слово» политикам, а больше верьте фактам и первоисточникам. Политика часто меняет характеры и психологию людей по мере возвышения их во власти. Так, я думаю, она изменила бывших мальчиков и Володю Ульянова, ставшего Лениным, и бывшего Сосо Джугашвили, ставшего Сталиным. Они были разные, но их объединяло то, что и у того и другого был так называемый исторический магнетизм. Такой магнетизм может быть и опасен. Книга Ленина «Государство и революция» когда-то произвела на меня большое впечатление. Но я думаю, что Ленин, выросший в христианской семье, к несчастью, сам себя расхристианил, потеряв жалость ко всему человечеству сразу после повешения старшего брата. Когда я был в Симбирске у могилы его отца Ильи Николаевича во время работы над «Казанским университетом», то я заметил, что выгравированный на надгробном камне крест был закрашен белой краской, но все-таки очертания его проступали. Это советская власть, тогда насаждавшая ленинский атеизм, закрасила крест. Какое насилие над смертью верующего отца его сыном, ожесточившимся даже на Христа.
Говоря о Ленине, прилагательных к слову «гений» Пастернак избежал, и не думаю, что из-за осмотрительности, а из-за того, что сама история еще не подыскала к Ленину прилагательного.
8. Ненависть – плохой соавтор
Сталину гораздо легче приклеить слово «злой», но это будет примитивно, он был гораздо сложнее и, может быть, гораздо несчастней. Ненависть-то – плохой соавтор. Но все исторические личности, неотделимые от истории, надо обязательно изучать, но только не бегло, а вдумчиво. Детство Сталина было тяжелым. Про него ходили слухи, что он был вовсе не сыном сапожника. У него в детстве была оскорбительнейшая кличка, которую дают незаконнорожденным. Отец избивал и его, и мать. Не забудем, что Сосо Джугашвили – несостоявшийся поэт, и безо всяких сомнений, одаренный. Одно его стихотворение, напечатанное под Рождество в тбилисской газете «Иверия» в 1895 году, когда автору было 16 лет, заставило меня задуматься. Тогда он писал под псевдонимом Сосело.