Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Тот только и мечтал о приземленье, Чтоб на луга смоленские взглянуть, Чтоб в самом первозданном изумленье К цветущей вишне губы потянуть!

II

История! Мы все тебя творим. Кто пашет землю, кто пласты рубает, К бесчисленным профессиям твоим И космонавтов надобно добавить. Завидуй нам, великий Геродот, На время на свое пребудь в обиде! Над площадями наших городов Гагаринской улыбки ты не видел. История! Ты каждый миг в борьбе. Как жаль, что Циолковский не проснется, Когда корабль — итог его труда — Луны холодной в космосе коснется!

III

Ну что, бензин, в отставку? Есть горючее, Которому ты с ходу сдашься в плен. Произошла замена неминучая, История всей жизни — цепь замен. Почтим тебя минутою молчания, Смахнем с лица прощальную слезу. И вдруг бензин нам сделал замечание: — До космодрома я вас повезу! 1968

* * *

Неудержимо, как вода в арыке, Несутся мысли чувства орошать. Шумят они, как женщины на рынке, И жизни этой их нельзя лишать. Они идут, как пьяные, в обнимку На трезвую шеренгу звонких слов. Их надо вылить в форму, дать обминку, Снять заусенцы с грубостью углов. Станок включаю и точу и режу, Сверлю сверлом из стали «самокал» И смело в неизведанное лезу, Держа в душе вольфрамовый накал. А пламень упадет — сойду с Олимпа В равнины и леса, где бересклет. Где с царственной листвой рассталась липа И обнажила черный свой скелет. Нагнусь к земле и тихо обнаружу Счастливою усталостью своей, Что солнышко не смотрит больше в лужу, Там только оттиск личности моей! 1968

* * *

Моя струна все более минорна, Все реже пляшет на крыльце хорей. И ярко-золотисто и лимонно Пылают листья на моем дворе. От речек бурных тянет к тем равнинным, К тем медленным, что зря не бьют волной, Что говорят стихом своим былинным Опрожитых веках земли родной. Я летом был в Рязани, в Ярославле, В сусанинских местах под Костромой, И спрашивали люди: — Боков? Знаем! — Не в клуб меня вели — к себе домой! Я на ладони землю брал сырую И восклицал: — Земная благодать! Я за твою улыбку пожилую Готов тебе всех девушек отдать! Немного грустно, снег косой линейкой, Свод неба безнадежно сер и мглист, И над бульварной крашеной скамейкой Пикирует кленовый желтый лист! 1968

Осенний аккорд

Сентябрь. Стога. Сороки. В лесах осенний гуд. И старцы, как пророки, За пенсией идут. У всех свои трофеи, Для всех свои дары. Брюхатые портфели В руках у детворы. На риги и на гумна По-темному, чуть свет, Прошел тяжелодумно Печатный свежий след. То был районный «газик». Сквозь ранний рев коров Он двигался на праздник Зерна и закромов. От тяжести арбузов, Направленных в село, Скрипит и стонет кузов. Бедняга, жаль его! Гуляют гуси всюду, Лелея сытость, лень. Хрустальную посуду Напоминает день. 1968

Осенняя вода

Приветливости нет в воде осенней, Мы от нее хорошего не ждем. И движется она все постепенней, И радует все меньше с каждым днем. Не видно ни больших, ни малых рыбок, Дно выстлано умершею листвой, Где заводь отражала сто улыбок, Где окунь бил малька — туман густой. А браконьер все так же бодр и молод, Он в лодке, наготове острога, Он рыбы и наловит и наколет Из черного большого бочага. И что ему печаль воды и рыбы, Оркестр прекрасный, музыка, стихи, Есть у него одна богиня — прибыль, А осень что там — это пустяки! 1968

* * *

Стучит все чаще в подреберье И леденит мои уста Простая песня погребенья С заботой — где достать холста? Отец и мать в сырой земельке. Давно ль я в гости к ним ходил?! Над ними небо, как шинелька, Как часовой у двух могил. Я жмусь к немой, глухой ограде, Зову, шепчу: — Отец! Отец! — Сидит в моем печальном взгляде Смертельно раненный свинец. Не дозовусь родимой мамы, Не выбежит она с крыльца. Глядят из потемневшей рамы Два увеличенных лица! 1968

* * *

Весь я из нежности! Нежность не убывает. Грубость любая Меня убивает. Даже и ту, Что меня не касается лично, Я отвергаю Категорично.