Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Болят мои раненья, Но не на них равненье, На молодых гляжу И выправку держу. Мне трудно, я не плачу. И орденов не прячу, Я их цепляю в ряд, Иду, они звенят! Мне жизнь еще не в тягость, Она несет мне радость, Я широко дышу, А надо — я пляшу. 1969

* * *

На всех ветрах, на всех курганах, Над ковылем, над полыном Жду недругов Руси поганых, Стою с недремлющим копьем. Кто первый? Ты, Батый, с Кучумом? А ну, давай! Гремят щиты, И льется с шелестом и шумом Кровь на курганные цветы. Бежит Кучум! И это бегство Запомнила степная ширь. Народ мой русский, ты и в детстве, В младенчестве был богатырь. Кто следующий за Батыем? Наполеон? Иди! Иди! И ощетинилась Россия, И ненависть огнем в груди. Хлебнул Наполеон похлебки? Отведал кислых русских щец? С дороги прочь, иди по тропке, Все кончено с тобой. Конец! А кто еще там черной тучей Скопился у границ Руси? Перед бедою неминучей — Пощады, Гитлер, не проси! Сталь плакала, железо выло, Горела волжская вода. Да, это было, было, было, Мы не забудем никогда! 1969

Баллада Буслая

За зелеными эвкалиптами В берег бьет многотонная тяжесть. Как Василий Буслай за калиткою, Выкобениваясь и куражась. Просит маменька: — Брось дреколье, Час не ровен, и голову снимут. Кровь, болезный, польется рекою, Грудь разрежут и сердце вынут. Говорила тебе, что брага Слишком долго была в бочонке, Говорила, что пить не надо, Что она не от бога, от черта. Не послушался, простофиля, Не считаешься ты со вдовою, Люди добрые пьют из графина, Ты — из братины с ендовою. Ну, уймись, ну, поди на постелю, Я прошу тебя Христом-богом. — Не замай меня, я поспею Похрапеть за твоим порогом. Не тесни моей волюшки вольной, Ты не смей надо мною глумиться, Я оплечьем и поступью воин, Мне подраться, как бабе умыться! — Вася! Васенька! Свет Буслаич, Ты в годах уже, ты почтенный. — Что ты, мамка, все попусту лаешь, Вон какой твой сынок буйно-пенный! Сквозь намокшие ветви деревьев Проступает рассвет рябоватый. Вижу море в стальном оперенье, Вижу витязя в серых латах. Чуть знобит мои голые плечи, Я стою и дышу озоном. Вольный Новгород так далече, Море — вот оно, под балконом! 1969

* * *

Когда светало, что-то мне взгрустнулось Над сизым дымом медленных ракит. Во мне Россия старая проснулась, А новая давно уже не спит. Я подошел к окну. Над полем росным Подраненным крылом восток алел. Задорожил я очень нашим прошлым, Я им, как черной оспой, заболел. И выплыло вчерашнее застолье, Причалило подобно кораблю. Меня пытал молоденький: — За что я, Скажите мне, Россию так люблю?! Он спрашивал доверчиво и тихо: — Ты счастлив? — А глаза сверлят сверлом,— Почем ты покупал, отец, фунт лиха? — Ох, дорого! — Не плачь, мы все вернем. Его глаза пророчески горели, Был молод он и добрым сердцем чист. Он доложил мне: — Я уж две недели, Уж две недели ровно — тракторист! Сидели пожилые хлеборобы. Что ни Иван, то пахарь, то герой. Ни зависти в сердцах у них, ни злобы, И слово простодушья — их пароль. Мне нравилось застолье трактористов, Собранье трудовых, российских плеч. Здесь каждый, как оратор, был неистов И каждый что-то силился изречь. — Мы русские! — сказал который старше,— Мы честные, не любим хитрецов. А мускулы у нас играют с каши, А головы свежи от огурцов. — Вот ты писатель, — кто-то начал слева,— Я «тыкаю» тебя, но ты прости. Как думаешь, мотор без подогрева В мороз и ветер можно завести? О, сколько было милого лукавства, С какой ехидцей нервничала бровь. И сердце мне подсказывало часто: — Ты не тушуйся, сам вопрос готовь! — А что такое поле Куликово? — Спросил и я. — Ответ мне можешь дать? — Смутился тракторист: — Ты нам толково Все объясни, тогда мы будем знать! И замолчали пахари-коллеги, И я взорлил над праздничным столом. И зазвучало слово «печенеги» Над пахотным воронежским селом. Как слушали они мои рассказы! Забыли водку, пиво, холодец, С каким трудом мы за полночь расстались, Как был в ту ночь един союз сердец! Стою я под бессонными часами И слушаю неровный пульс секунд. История! Творим тебя мы сами, И пахари теперь твой хлеб пекут! 1969

Стихи о Пушкине

1

В сосуде сирень отцвела керамическом, Не радует сердца увядший букет. Во мне, как болезнь, повторились хронически Печаль и сознанье, что вечности нет. И я процитировал вслух Гераклита, Раздвинув нежнейшее общество трав. Откликнулись глухо могильные плиты: — С философом спорить не будем: он прав! Ну, чем от печали подобной лечиться? Лекарство найду и придумаю вмиг. В шкафу моем есть несмолкаемо чистый, Звенящий, целящий российский родник.