Собрание сочинений. Том 42

…[2] так как предчувствие гибели буржуазии уже проникло даже в сознание немецкого буржуа, то немецкий буржуа настолько наивен, что он сам признает наличие у себя этого «печального обстоятельства»:

«Поэтому-то столь печально, что те беды, которыми в наши дни сопровождается развитие промышленности, выдвигаются иногда в качестве доводов против самой промышленности. Есть гораздо большие беды, чем сословие пролетариев: пустая казна — национальной бессилие — национальное рабство — национальная смерть» (стр. LXVII).

Поистине печально то обстоятельство, что пролетариат уже существует и уже предъявляет требования, и уже внушает страх, еще до того как немецкий бюргер достиг стадии промышленного развития. Что касается самого пролетария, то он, конечно, найдет свое положение радостным, когда господствующая буржуазия будет располагать полной казной и национальным могуществом. Г-н Лист говорит только о том, что печальнее для буржуа. И мы признаем, что для него очень печально то, что он хочет установить господство промышленности как раз в тот неподходящий момент, когда порожденное господством промышленности рабство большинства сделалось общеизвестным фактом. Немецкий буржуа является рыцарем печального образа, который захотел ввести странствующее рыцарство как раз тогда, когда получили распространение полиция и деньги.

3) Большим затруднением (препятствием), стесняющим немецкого буржуа в его стремлении к промышленному богатству, является его прежний идеализм. Как этот народ «духа» вдруг пришел к тому, чтобы в ситцах, вязальной пряже, сельфакторах, в толпе фабричных рабов, в материализме машинной техники, в набитых мошнах господ фабрикантов найти высшие блага человечества? Пустой, поверхностный, сентиментальный идеализм немецкого бюргера, за которым скрывается самый мелочный, самый грязный торгашеский дух, прячется самая трусливая душа, пришел к такой эпохе, когда он неизбежно вынужден выдать свою тайну. Но он выдает ее опять-таки истинно немецким, экзальтированным образом. Он ее выдает с идеалистически-христианской стыдливостью. Он отрицает богатство, добиваясь его. Он облачает для себя в идеалистические одежды бездушный материализм и лишь тогда отваживается гнаться за ним.

Вся […] {Здесь три слова в рукописи написаны неразборчиво} теоретическая часть системы Листа представляет собой не что иное, как облачение промышленного материализма откровенной экономии в идеальные фразы. Он повсюду оставляет положение вещей таким, какое оно есть, но идеализирует его выражение. Мы проследим это в отдельных случаях. Именно эта пустая идеалистическая фразеология и дает ему здесь способность игнорировать те реальные преграды, которые противостоят его благочестивым пожеланиям, и предаваться самым нелепым фантазиям (что сталось бы с английской и французской буржуазией, если бы она сперва испрашивала у высокого дворянства, досточтимой бюрократии и родовых правящих династий разрешение ввести «промышленность в силу закона»?).

Немецкий бюргер религиозен, даже когда он выступает как промышленник. Он не решается говорить о скверных меновых стоимостях, о которых он воздыхает, и говорит о производительных силах; он не решается говорить о конкуренции и говорит о некоей национальной конфедерации национальных производительных сил; он не решается говорить о своих частных интересах и говорит о национальных интересах. Когда в противовес откровенному, классическому цинизму, с которым английская и французская буржуазия, по крайней мере в начале своего господства, в лице своих первых, научных глашатаев в политической экономии, сделала богатство богом и беспощадно приносила ему, этому Молоху, также и в науке в жертву все, рассматриваешь идеализирующую, фразерствующую, напыщенную манеру г-на Листа, который, в рамках самой политической экономии, презирает богатство «праведных мужей» и ведает более высокие цели, то приходится признать «поистине печальным», что нынешний день — уже не время для богатства.

Г-н Лист говорит всегда в стихотворном размере молосс. Важничая, он постоянно впадает в неуклюжий и многословный пафос, мутные воды которого неизменно гонят его в конце концов на отмель и лейтмотив которого сводится, при постоянном повторении, к покровительственным пошлинам и «истинно немецким» фабрикам. Он все время чувственно сверхчувствен.

Немецкий идеализирующий филистер, который хочет стать богатым, должен, разумеется, предварительно создать себе новую теорию богатства, которая сделает последнее достойным того, чтобы он его домогался. Буржуа во Франции и в Англии видят, как приближается гроза, которая практически уничтожит действительную жизнь того, что до сих пор называли богатством, а немецкий буржуа, который еще не пришел к этому скверному богатству, пытается создать новую, «спиритуалистическую» интерпретацию такового. Он создает себе некую «идеализирующую» политическую экономию, не имеющую ничего общего с нечестивой французской и английской политической экономией, чтобы оправдать себя перед самим собой и перед миром в том, что он тоже хочет стать богатым. Немецкий буржуа начинает свое созидание богатства с сотворения некоей сентиментально напыщенной, лицемерно идеализирующей политической экономии.

3. Как г-н Лист толкует историю и как он относится к Смиту и его школе.

Насколько почтительно г-н Лист ведет себя по отношению к дворянству, к родовым правящим династиям, к бюрократии, настолько «дерзко» он выступает против той французской и английской политической экономии, главой которой является Смит, которая цинично выдала тайну «богатства» и сделала невозможными все иллюзии относительно его природы, тенденции и движения. Г-н Лист обозначает всех представителей этой политэкономии именем «школа». Так как для немецкого буржуа речь идет прежде всего о покровительственных пошлинах, то для него, разумеется, не имеет никакого смысла все развитие политической экономии со времени Смита, потому что для всех ее самых выдающихся представителей предпосылкой является нынешнее буржуазное общество конкуренции и свободы торговли.

Немецкий филистер многосторонним образом показывает здесь свой «национальный» характер.

1) Он видит во всей политической экономии не более как системы, придуманные в кабинетах ученых. О том, что развитие такой науки, как политическая экономия, связано с действительным движением общества, или является лишь его теоретическим [3] выражением, г-н Лист, конечно, не подозревает. Немецкий теоретик.

2) Так как его собственное сочинение (его собственная теория) скрывает в себе некую тайную цель, он повсюду подозревает тайные цели.

Как истинно немецкий филистер, г-н Лист, вместо того чтобы изучать действительную историю, ищет тайные скверные цели индивидов и благодаря своей пронырливости весьма преуспевает в выискивании (в вымучивании) таковых. Он делает великие открытия, вроде того, что якобы Адам Смит своей теорией хотел обмануть мир и что весь мир позволял ему обманывать себя до тех пор, пока великий г-н Лист не вывел мир из состояния грез, — примерно таким же способом, как один дюссельдорфский судебный советник выдавал историю Рима за выдумку средневековых монахов с целью обосновать господство Рима.

Но подобно тому как немецкий буржуа вообще не умеет выступать против своего противника, иначе как приписывая ему моральные пороки, подвергая сомнению его взгляды, выискивая дурные мотивы для его поступков, короче, делая его объектом злобной молвы и бросая тень подозрения на его личность, так и г-н Лист наводит подозрение на английских и французских экономистов, распускает о них сплетни, и, подобно тому как немецкий филистер в торговле не брезгует самой мелкой прибылишкой и жульничеством, так и г-н Лист не брезгует жульническим утаиваньем слов из приводимых им цитат, чтобы извлечь для себя барыши из этих цитат; не брезгует тем, что наклеивает на свои собственные плохие фабрикаты этикетку своего соперника, чтобы опорочить его, фальсифицируя эти фабрикаты; не брезгует даже тем, что измышляет явную ложь о своем конкуренте, чтобы подорвать доверие к нему.

Приведем несколько образцов применяемых г-ном Листом методов.

Известно, что немецкие попы полагали, что легче всего нанести Просвещению основательный смертельный удар, распространяя нелепый анекдот и ложь о том, что-де Вольтер на смертном одре отрекся от своего учения. Г-н Лист тоже подводит нас к смертному одру Смита и сообщает нам, что тут обнаружилось, что-де Смит не был искренен в своем учении. Однако послушайте самого г-на Листа и его дальнейшее суждение о Смите. Мы приводим рядом с ним источник его премудрости.