Книги тоже читают читающих книги,видят в скрытных глазах наши стоны и крики,слышат все, что на свете никто не услышит,кроме тех, кто такими же книгами дышит.Нас друг другу сосватали книги когда-то,и Марина Ивановна в том виновата.Даже Анна Каренина – мертвая сватья,с рельс привстав, нас толкнула друг к другу в объятья.Молчаливое книг возвращенье друг другунепохоже совсем на взаимоуслугу,а скорее похоже на их раздиранье…Это бесповоротное расставанье.Мы могли возвратить друг другу лишь книги,но вернуть не могли наши тайные миги,те, которые так глубоко оставались,что другим незаслуженно не доставались.Ты стояла потерянно, неразрешимо,не садясь в свою старенькую машину,и в руках твоих словно чего-то, но ждалиПастернак и Шаламов, «Пословицы» Даля.Мои руки тебя обнимать так любили,но сейчас они книгами заняты были,будто нас ограждали, чтоб дальше не гибнуть,и Ромен Гари, и Евгения Гинзбург.Сунул я тебе книги на улице сразу,отворачиваясь, как боящийся сглазу,ну а ты, еле выбравшись из-под обвала,книги, словно во сне, по одной отдавала.Я просил тебя, девочка, целых два года,чтобы ты, наконец, полюбила кого-то,и когда так случилось, вздохнул облегченно,но зубами потом заскрипел обреченно.Никогда я не спрашивал менторским тоном,сколько лет моему сопернику, кто он,и не знал, то ли плакать мне, то ли смеяться,когда ты мне сказала: «Ему восемнадцать».Чистотой незапятнанной девы красива,полуподнятым
взглядом меня ты просилаподойти, чтобы вновь оказались мы рядом,но тебе я ответил опущенным взглядом.Ты смотрела в меня, будто времени мимо.Сделай шаг я, все было бы непоправимо…Но не сделал я все-таки этого шага.Что же мне не позволило? Трусость? Отвага?Встрепенулись зачитанных книжек страницы,попросив меня шепотом посторониться.Ты застыла, – чуть вздрагивали лишь серьги! —и прикрыла прижатыми книжками сердце…1987–2003
Болельщиков российских бог
Ходивший на Боброва с батею,один из дерзких огольцовпослебобровскую апатиювзорвал мальчишкою Стрельцов.Что слава? Баба-надоедиха.Была, как гения печать,Боброва этика у Эдика —на грубости не отвечать.Изобретатель паса пяточного,Стрельцов был часто обвиненв том, что себя опять выпячивает,и в том, что медленен, как слон.Но мяч касался заколдованныйбожественно ленивых ног,и пробуждался в нем оплеванныйболельщиков российских бог.И, затаив дыханье, нацияглазела, словно в сладком сне,какая прорезалась грацияв центростремительном слоне.В Стрельцове было пред-зидановское,но гас он все невеселей,затасканный, перезатасканныйкомпашкой спаи вателей.Позор вам всем, льстецы и спаиватели.Хотя вам люб футбол и стих,вы знаменитостей присваиватели,влюбленные убийцы их.Я по мячу с ним стукал в Дрокии —молдавском чудном городке,а он не ввязывался в драки исо всеми был накоротке.Большой и добрый, в чем-то слабенький,он счастлив был не до конца.Тень жгущей проволоки лагернойвсплывала изнутри лица.Но было нечто в нем бесспорное —талант без края и конца.Его – и лагерником – в сборнуюво сне включали все сердца.Его любили, как Есенина,и в нам неведомый футболон, как Есенин, так безвременносвое доигрывать ушел.2003
Капитанская повязка
Не найти на все ответа.Утверждать я не берусь,почему когда-то к Неттоприлепилась кличка: Гусь.Он был наш посол футбола —и такие есть послы!Срезать шуткой мог любого:«Гуси все же Рим спасли».Игорь Нетто – гусь бывалый,джентльмен, советский сэр,Бобби Чарльтон в майке алойс надписью: «СССР».И осанкой, и повадкойудался на славу он.С капитанскою повязкойИгорь Нетто был рожден.Римляне и парижане,а еще Россия всяобожали прилежаньеи достоинство Гуся.Он всегда держался четко.Были травмы? Не беда.Ни пробор его, ни челкане сбивались никогда.И спартаковская жилкато в Мельбурне, то в Москве,как небесная пружинка,танцевала на виске.Он гляделся северянно,медля рядом до порыс южным стилем Симоняна,вышивальщиком игры.А Ильин отважно бился,юркий, ловкий, вроде Нильса,в схватке Игорем спасен,как надежнейшим гусем.Капитан, в защите прочный,пас давал тончайше точный —тон умел он задавать,и на вырыв Анатолийшел с подмигом: «А на то линоги, чтоб не забивать!»Редок дар быть запевалой,а не просто забивалой.Сдержанно был Игорь лихи в разумном ураганезабивал голы ногамивсех товарищей своих!Старостинская закваска.Капитанская повязка,а манжет брабантских нет.Не плюмажи чтил, а кепки.Жаль, что наш футбольный кэптенГумилевым не воспет.Прилети к нам, Игорь Нетто,без тебя игры нам нету.Ты бы спас нам снова Русь —Русь дворового футболаот возни для протокола.Без тебя на поле голо,наш родной – не римский Гусь!Мы себя в легенды, в были,дети пыльных пустырей,словно мяч кирзовый вбили, —как воскреснуть поскорей?!2003
<Экспромт на стене автографов в кафе «Бродячая собака» в Санкт-Петербурге>
Я сам – бродячая собака,но я на длинном поводкеу Пушкина, у Пастернакаи у бессмертия в руке.4 июля 2003
Дорожная карта (Road map)
Я многомиллиарден, а в сущности так одинок.Я бесчеловечен, хотя называю себя человеком.Я, по телефону звоня сам себе в сумасшествии неком,на определитель смотрю — от кого мой звонок.Я в прах превратил небоскребы в Нью-Йорке, в ошметки – Советский Союз.Сам в клочья взрываю себя и в Израиле, и в Палестине,и сам я провел себя ловко на нефти, алмазах, мякине,и сам, потерявший дорогу, к вам с картой дорожной суюсь…Насилую сам себя я, отуманенный водкой и «травкой»,и голову сам себе я отрезаю кинжалом в Чечне.Стою сам к себе за какой-то ничтожною справкойи жизнь проклинаю за то, что я не был убит на войне.Себя затащивший силком в избирательную кабинку,я ткну в хитроватую щель бюллетень за себя – а еще за кого?Когда протестую, могу напроситься башкой на резиновую дубинкуи всласть получить по мозгам от себя самого.Я сам отравил себя СМОГом. Я сам заразил себя СПИДом.А кто обокрал Амазонку, Аляску, Урал?Увы, никакого большого секрета не выдам.Все знают прекрасно: я сам у себя все украл.А где же дорожная карта? Неужто мы сдаться решили?Шурша подмороженно в снежной хрустящей пыли,лежит она где-то на самой высокой-высокой вершине,на той, до которой мы с вами еще не дошли.28 сентября 2003
Анна Первая
Посвящается первой русской женщине-поэту
Анне Буниной (1774–1829), которую
Анна Ахматова называла своей «прабабкой»
Она вздыхала так: «Мной матушка скончалась»,мешая кочергой в печи свою печалость,и ни лежать, ни сесть от боли не могла,и так жила она в предсмертье на коленях,и на нее в мучительных моленьях,чуть золотой лицом от искр в поленьяхБог, побледнев, смотрел из красного угла.Прабабка всех —и Анны, и Марины,Одоевцевой и Раисы Блох,она всех женщин пишущих мирила,но тут, к несчастью, не помог и Бог.Когда из живота чекисты Ольгеребенка вышибали сапогом, —кровавые ошметки и осколкииз Анны Буниной и красной комсомолкинад всей Россией реяли кругом.И, Беллы Ахмадулиной пра-пра,под шляпой, сметанной парижистой иголкой,она явилась к Сахарову в Горькийи хризантемами мильтонов прорвала.Есть в женщинах-поэтах постоянностьдостоинства, в отличие от нас.Та Анна на коленях настояласьза них за всех. Вот кто — не Бог их спас.7–8 ноября 2003
Тоскую по Василию Шандыбину
Тоскую по Василию Шандыбину.Где я теперь в парламенте найдуего дремучей искренности глыбину —сквозь
лысину все мысли на виду?Где одиноко он сидит с мормышкою,как памятник эпохи, вмерзший в лед?Он был, ей-богу, не из шаромыжников.Но у таких сегодня не клюет.И как-то незаметно привыкается,что, превратясь в национальный стыд,актеришка с дипломом провокаторана ниточке дергунчиком шустрит.А вот Шандыбин, не для лжи родившийся,музейный экспонат родной земли,останется, безвинно превратившийсяв то, до чего народ наш довели.Январь 2004
Вечное венчание
То мы рассоримся по-зверски,то счастливы, то вновь отчаемся,то мы все в той же самой церкви,и все венчаемся, венчаемся.И Библия в литых застежкахшуршит под голоса протяжные,и у друзей в руках затекшихпарят короны наши тяжкие.И всем святым на обозренье,родившись братьями-обидчиками,два довенчальные твореньяжужжат вовсю автомобильчиками.У счастья горький вкус испуга.Стоим смиренно подле вечности.Как нам не разлюбить друг друга?Лишь под защитой подвенечности.Тебе все прочее не важно.Ты так горда, что ты обвенчана,и неуверенно отважна,как первая на свете женщина.Я так люблю вплывать глазамив твое лицо, в глаза венчальные,и кто надел – не знаем сами —нам наши кольца обручальные.Но эта предопределенностьне разведет и не разрубит нас.Сумеет вечной быть влюбленность,лишь бы осталась неразлюбленность.Что нежность? – это тоже счастье,хотя бывает от отчаянья,застенчивость усталой страсти,и наше вечное венчание.10 февраля 2004
Албанская бессонница
Мне кажется —
будто поставлен в гробу телефон.
Энверу Ходже
сообщает свои указания Сталин…
Один из вариантов стихотворения «Наследники Сталина», 1962
Я сплю на кровати Мехмета Шеху —премьер-министра Энвера Ходжи,и номенклатурный дворец, как щепку,уже не швыряют сейчас мятежи.Дворец уцелел. Он еще пригодится,да только сейчас непонятно — кому,и я, как албанский партийный патриций,в двуспальной пуховой кровати тону.Где коммунистические идеалы?Они будто всосаны черной дырой,и капиталистические одеялана замерзающей плоти — горой.Мы — две страны пустых пьедесталови две страны магазинов пустых.Россия огромной Албанией стала,к рулю темнократию допустив.На ломаном русском, но без улыбаниясказал мой худущий собрат из Албании:«Поэты советские — без страны.Поэты албанские — без штаны…»И над кроватью Мехмета Шеху,придуманный, видно, тобою, Энвер,есть сервисный пульт, а на нем не для смехурисунок на клавише — револьвер.Премьер застрелился действительно, илиего по приказу вождя пристрелили?Эпоха высоких идей так низка.Не знать – это стыдно. Все знать – это мука.Колотится в окна, как зимняя муха,та пуля, выбравшаяся из виска.Заплеван бассейн.Из-за пальм плюгавыхглядят «калашниковы» на меня,и выцарапаны ножом на агавахсолдат истомившихся имена.И, глядя на эти крестьянские лица,я думаю — как же политиком быть?Преступно – расстреливать, грех – застрелитьсяи глупо — позволить себя пристрелить.Кровать, страдающая недосыпом,пытается что-то сказать своим скрипом,и знак револьвера на клавише пультамне вновь намекает в бессонную ночь,что есть начеку очень милая пулька,готовая мне, если надо, помочь.И призрак албанского премьер-министрасо смертью не хочет никак примириться,и, видно, устав свои тайны скрывать,садится на вздрогнувшую кровать.Сейчас он решится. Он все мне расскажет.Зачем? Он добавит мне лишнюю тяжесть.Я тайны свои и свою немотууже столько лет выносить не могу…1991–2004
Поцелуи в метро
Наши невесть откуда возникшие вдруг в бардаке пуритане,вы пытались — недавно совсем — запретить поцелуи в метро,но в тоннеле, в дыму, чьи-то губы, еще не целованные, пролетали,оторвавшись от взорванных тел, только рельсы целуя мертво.И куда-то летят до сих пор эти губы обугленные,не полюбленные — погубленные…Штрафовать вы хотели за все поцелуи поштучнои, какой будет штраф, дискутировали всерьез,но пока вы трепались, как Воланд, над вами недобро подшучивая,террорист в чемоданчике скромно взрывчатку пронес.Стали пеплом на шпалах еще никого не обнявшие руки,под ногами валялись любимым в глаза не глядевшие в жизни глаза.Неужели же вам недостаточно этой жестокой науки,что в сравненье со смертью позорны все ханжеские «нельзя»?Я всю жизнь вызывал высочайшие раздражения —то писал я не то, то в хламиде ходил, то в нахально пижонском жабо.Я любил где хотел и кого я хотел безо всякого разрешения,и когда отберут все свободы, то эту – им будет слабо.Разрезали мне узкие брюки, и прямо на мне, канцелярскими ножницами,да еще приговаривали: «У, дебил!»В коммунизме мы были совсем непонятными новшествамии, быть может, единственными, кто им был.Было холодно зверски в Москве. Ты была в досоветском тулупе,но в метро мы погреться спустились, и я тебя так целовал,прижимая спиной к пограничнику бронзовому — Карацупес его верным Джульбарсом, врагов – но не нас — загрызающим наповал.Рок-н-ролл запрещали, а мы танцевали его и под музыку венского вальса,и пускай нас пугают свободой, как будто чумой,если я на земле где хотелось и раньше всегда целовался,под землей целоваться я буду — хотя бы с землею самой.21 февраля 2004
Подарок Глазкова
Великих книг совсем не стало.Неужто ты рожать усталапророков, русская земля?Беда. Не гений даже я.Стихи скучают на парадахи на тусовках не в цене.Я ощущаю непорядок,когда ни гения в стране!Не тяпнуть с горя ли кефира?Суперсенсация вчера,что new Ахматова — Земфирадля Вознесенского А. А.Но, гнутая рукой Глазкова,на моем письменном столеПегаса тяжкая подковакак знак надежды на земле.Не только гениев нам надо,и надо больше, чем вождей,людей исчезнувшего склада —людей! – порядочных людей!Я – за порядочный порядокс таким условием простым,что если будет век несладок,век ложью мы не подсластим.Русь, будь правдивой на здоровье,и станет наш народ велик,но не за счет великой крови,а лишь за счет великих книг.20 февраля 2004
У реки ясный ангел
У реки Ясный Ангелс нежным нравом ручьяни в каком я ни ранге —просто я – это я.И сегодня здесь, в Чили,как в Сибири моей,я в единственном чине —человек из людей.Здесь, в стране Дона Пабло,ощущаю в жаре,как в Москве ты озяблав ледяном декабре.Ясный Ангел мой хмурый,как хочу я домой.Оказалась ты дурой,что связалась со мнойИ порой между деломбез большого трудаизменяю лишь телом,а душой – никогда.Кто мне – враг или друг ты?Разве искренность врет?Как не пробовать фрукты,если тянутся в рот?Не нужны мне награды.Мне награда – судьба.Я люблю все народы,но сначала – тебя.1968, Чили – 2004, Талса