Собрание сочинений

43

Спи же. Ты лучше была, а этов случае смерти всегда примета,знак невозможности, как при жизни,с худшим свиданья. Затем что вниз неспустишься. Впрочем, долой ходули -до несвиданья в Раю, в Аду ли.1968(?)

Подражая Некрасову, или Любовная песнь Иванова

Кажинный раз на этом самом местея вспоминаю о своей невесте.Вхожу в шалман, заказываю двести.Река бежит у ног моих, зараза.Я говорю ей мысленно: бежи.В глазу – слеза. Но вижу краем глазаЛитейный мост и силуэт баржи.Моя невеста полюбила друга.Я как узнал, то чуть их не убил.Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга,что выдержал характер. Правда, пил.Я пил как рыба. Если б с комбинатане выгнали, то сгнил бы на корню.Когда я вижу будку автомата,то я вхожу и иногда звоню.Подходит друг, и мы базлаем с другом.Он говорит мне: Как ты, Иванов?А как я? Я молчу. И он с испугомЗайди, кричит, взглянуть на пацанов.Их мог бы сделать я ей. Но на делеих сделал он. И точка, и тире.И я кричу в ответ: На той неделе.Но той недели нет в календаре.Рука, где я держу теперь полбанки,сжимала ей сквозь платье буфера.И прочее. В углу на оттоманке.Такое впечатленье, что вчера.Мослы, переполняющие брюки,валялись на кровати, все в шерсти.И горло хочет громко крикнуть: Суки!Но почему-то говорит: Прости.За что? Кого? Когда я слышу чаек,то резкий крик меня бросает в дрожь.Такой же звук, когда она кончает,хотя потом еще мычит: Не трожь.Я знал ее такой, а раньше – целой.Но жизнь летит, забыв про тормоза.И я возьму еще бутылку белой.Она на цвет как у нее глаза.1968

Подсвечник

Сатир, покинув бронзовый ручей,сжимает канделябр на шесть свечей,как вещь, принадлежащую ему.Но, как сурово утверждает опись,он сам принадлежит ему. Увы,все виды обладанья таковы.Сатир – не исключенье. Посемув его мошонке зеленеет окись.Фантазия подчеркивает явь.А было так: он перебрался вплавьчерез поток, в чьем зеркале давношестью ветвями дерево шумело.Он обнял ствол. Но ствол принадлежалземле. А за спиной уничтожалследы поток. Просвечивало дно.И где-то щебетала Филомела.Еще один продлись все это миг,сатир бы одиночество постиг,ручьям свою ненужность и земле;но в то мгновенье мысль его ослабла.Стемнело. Но из каждого угла«Не умер» повторяли зеркала.Подсвечник воцарился на столе,пленяя завершенностью ансамбля.Нас ждет не смерть, а новая среда.От фотографий бронзовых вредасатиру нет. Шагнув за Рубикон,он затвердел от пейс до гениталий.Наверно, тем искусство и берет,что только уточняет, а не врет,поскольку основной его закон,бесспорно, независимость деталей.Зажжем же свечи. Полно говорить,что нужно чей-то сумрак озарить.Никто из нас другим не властелин,хотя поползновения зловещи.Не мне тебя, красавица, обнять.И не тебе в слезах меня пенять;поскольку заливает стеаринне мысли о вещах, но сами вещи.1968

Прачечный мост

F. W.

На Прачечном мосту, где мы с тобойуподоблялись стрелкам циферблата,обнявшимся в двенадцать перед тем,как не на сутки, а навек расстаться,– сегодня здесь, на Прачечном мосту,рыбак, страдая комплексом Нарцисса,таращится, забыв о поплавке,на зыбкое свое изображенье.Река его то молодит, то старит.То проступают юные черты,то набегают на чело морщины.Он занял наше место. Что ж, он прав!С недавних пор все то, что одиноко,символизирует другое время;а это – ордер на пространство. Пустьон смотриться спокойно в наши водыи даже узнает себя. Емурека теперь принадлежит по праву,как дом, в который зеркало внесли,но жить не стали.1968

* * *

Просыпаюсь по телефону, бреюсь,чищу зубы, харкаю, умываюсь,вытираюсь насухо, ем яйцо.Утром есть что делать, раз есть лицо.Поздно вечером он говорит подруге,что зимою лучше всего на Юге;она, пристегивая чулок,глядит в потолок.В этом году в феврале собачийхолод. Птицы чернорабочейкрик сужает Литейный мост.Туча вверху,как отдельный мозг.1968

Строфы

I

На прощанье – ни звука.Граммофон за стеной.В этом мире разлука -лишь прообраз иной.Ибо врозь, а не подлемало веки смежатьвплоть до смерти. И посленам не вместе лежать.

II

Кто бы ни был виновен,но, идя на правеж,воздаяния вровеньс невиновными ждешь.Тем верней расстаемся,что имеем в виду,что в Раю не сойдемся,не столкнемся в Аду.

III

Как подзол раздираетбороздою соха,правота разделяетбеспощадней греха.Не вина, но оплошностьразбивает стекло.Что скорбеть, расколовшись,что вино утекло?

IV

Чем тесней единенье,тем кромешней разрыв.Не спасет затемненьяни рапид, ни наплыв.В нашей твердости толкабольше нету. В чести -одаренность осколкажизнь сосуда вести.

V

Наполняйся же хмелем,осушайся до дна.Только емкость поделим,но не крепость вина.Да и я не загублен,даже ежели впредь,кроме сходства зазубрин,общих черт не узреть.

VI

Нет деленья на чуждых.Есть граница стыдав виде разницы в чувствахпри словце «никогда».Так скорбим, но хороним,переходим к делам,чтобы смерть, как синоним,разделить пополам.

VII [49]

...

VIII

Невозможность свиданьяпревращает странув вариант мирозданья,хоть она в ширину,завидущая к славе,не уступит любойзалетейской державе;превзойдет голытьбой.

IX

...

X

Что ж без пользы неволишьуничтожить следы?Эти строки всего лишьподголосок беды.Обрастание сплетнейподтверждает к тому ж:расставанье заметней,чем слияние душ.

49

1 Строфы VII и IX (отсутствуют в СИБ) были вычеркнуты Бродским до 1972 г. (прим. в SP). Текст строф по ЧР: – С. В.

VII

Распадаются домы,обрывается нить.Чем мы были и что мыне смогли сохранить, -промолчишь поневоле,коль с течением днейлишь подробности боли,а не счастья видней.

IX

Только то и тревожит,что грядущий режим,не испытан, не прожит,но умом постижим.И нехватка боязни– невесомый балласт -вознесенья от казниобособить не даст.

XI

И, чтоб гончим не выдал– ни моим, ни твоим -адрес мой храпоидолили твой – херувим,на прощанье – ни звука;только хор Аонид.Так посмертная мукаи при жизни саднит.1968

Шесть лет спустя

М. Б.

Так долго вместе прожили, что вновьвторое января пришлось на вторник,что удивленно поднятая бровь,как со стекла автомобиля – дворник,с лица сгоняла смутную печаль,незамутненной оставляя даль.Так долго вместе прожили, что снегколь выпадет, то думалось – навеки,что, дабы не зажмуривать ей век,я прикрывал ладонью их, и веки,не веря, что их пробуют спасти,метались там, как бабочки в горсти.Так чужды были всякой новизне,что тесные объятия во снебесчестили любой психоанализ;что губы, припадавшие к плечу,с моими, задувавшими свечу,не видя дел иных, соединялись.Так долго вместе прожили, что розсемейство на обшарпанных обояхсменилось целой рощею берез,и деньги появились у обоих,и тридцать дней над морем, языкат,грозил пожаром Турции закат.Так долго вместе прожили без книг,без мебели, без утвари, на старомдиванчике, что – прежде чем возник -был треугольник перпендикуляром,восставленным знакомыми стоймянад слившимися точками двумя.Так долго вместе прожили мы с ней,что сделали из собственных тенеймы дверь себе – работаешь ли, спишь ли,но створки не распахивались врозь,и мы прошли их, видимо, насквозьи черным ходом в будущее вышли.1968

Элегия

М. Б.

Подруга милая, кабак все тот же.Все та же дрянь красуется на стенах,все те же цены. Лучше ли вино?Не думаю; не лучше и не хуже.Прогресса нет. И хорошо, что нет.Пилот почтовой линии, один,как падший ангел, глушит водку. Скрипкиеще по старой памяти волнуютмое воображение. В окнемаячат белые, как девство, крыши,и колокол гудит. Уже темно.Зачем лгала ты? И зачем мой слухуже не отличает лжи от правды,а требует каких-то новых слов,неведомых тебе – глухих, чужих,но быть произнесенными могущих,как прежде, только голосом твоим.1968, Паланга

Открытка из города К.

Томасу Венцлова

Развалины есть праздник кислородаи времени. Новейший Архимедприбавить мог бы к старому закону,что тело, помещенное в пространство,пространством вытесняется.Водадробит в зерцале пасмурном руиныДворца Курфюрста; и, небось, теперьпророчествам реки он больше внемлет,чем в те самоуверенные дни,когда курфюрст его отгрохал.Кто-тосреди развалин бродит, ворошалиству запрошлогоднюю. То – ветер,как блудный сын, вернулся в отчий доми сразу получил все письма.1968(?)