Собрание сочинений

Желтая куртка

Подросток в желтой куртке, приваляськ ограде, а точней – к орущей пастимадам Горгоны, созерцает грязьпроезжей части.В пустых его зрачках сквозит – при всейотчужденности их от мыслей лишних -унынье, с каковым Персейсмотрел на то, что превратил в булыжник.Лодыжки, восклицания девиц,спешащих прочь, не оживляют взгляда;но вот комочки желтых ягодицожгла сквозь брюки холодом ограда,он выпрямляется и, миг спустя,со лба отбрасывая пряди,кидается к автобусу – хотяжизнь позади длиннее жизни сзади.Прохладный день. Сырое полотнонад перекрестком. Схожее с мишеньюразмазанное желтое пятно;подвижное, но чуждое движенью.1970

Мужик и енот

(басня)

Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор,где шел в тот миг естественный отбор.Животные друг другу рвали шерсть,крушили ребра, грызли глотку,сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку,чей задик замшевый маячил вдалеке.Мужик, порывшись в ладном сюртуке,достал блокнот и карандашик, безкоторых он не выходил из дома,и, примостясь на жертвах бурелома,взялся описывать процесс:Сильнейший побеждал. Слабейший– нет.И как бы узаконивая это,над лесом совершался ход планет,и с помощью их матового света,Мужик природу зорко наблюдал,и над бумагой карандаш летал,в систему превращая кавардак.А в это время мимо шел Енот,он заглянул в исписанный блокноти молвил так:"Конечно, победитель победил,и самку он потомством наградил.Так на зверином повелось веку.Но одного не понимаю я:как все-таки не стыдно Мужикупримеры брать у дикого зверья?В подобном рассмотрении вещейесть нечто обезьянье, ей-же-ей".Мужик наш был ученым мужиком,но с языком животных не знаком,и на Енота искреннюю речьответил только пожиманьем плеч.Затем он встал и застегнул сюртук.Но слова «обезьянье» странный звукзастрял в мозгу. И он всегда, вездеупотреблял его в своем труде,принесшем ему вскоре торжествои чтимом нынче, как Талмуд.Что интереснее всего,так это то, что за подобный трудему, хоть он был стар и лыс,никто гортань не перегрыз.1970

Пенье без музыки

F. W.

Когда ты вспомнишь обо мнев краю чужом – хоть эта фразавсего лишь вымысел, а непророчество, о чем для глаза,вооруженного слезой,не может быть и речи: датыиз омута такой лесойне вытащишь – итак, когда тыза тридевять земель и заморями, в форме эпилога(хоть повторяю, что слеза,за исключением былого,все уменьшает) обо мневспомянешь все-таки в то ЛетоГосподне и вздохнешь – о невздыхай! – обозревая этоколичество морей, полей,разбросанных меж нами, ты незаметишь, что толпу нулейвозглавила сама.В гордынетвоей иль в слепоте моейвсе дело, или в том, что ранооб этом говорить, но ей-же Богу, мне сегодня странно,что, будучи кругом в долгу,поскольку ограждал так плохотебя от худших бед, могуот этого избавить вздоха.Грядущее есть форма тьмы,сравнимая с ночным покоем.В том будущем, о коем мыне знаем ничего, о коем,по крайности, сказать односейчас я в состояньи точно:что порознь нам сужденос тобой в нем пребывать, и то, чтооно уже настало – ревметели, превращенье крикав глухое толковище словесть первая его улика -в том будущем есть нечто, вещь,способная утешить или– настолько-то мой голос вещ!
– занять воображенье в стилерассказов Шахразады, с тойлишь разницей, что это большепосмертный, чем весьма простойстрах смерти у нее – позволь жесейчас, на языке родныхосин, тебя утешить; и дапусть тени на снегу от нихтолпятся как триумф Эвклида.

___

Когда ты вспомнишь обо мне,дня, месяца, Господня Летатакого-то, в чужой стране,за тридевять земель – а этогласит о двадцати восьмивозможностях – и каплей влагизрачок вооружишь, возьмиперо и чистый лист бумагии перпендикуляр стоймявосставь, как небесам опору,меж нашими с тобой двумя– да, точками: ведь мы в ту порууменьшимся и там, Бог весть,невидимые друг для друга,почтем еще с тобой за честьслыть точками; итак, разлукаесть проведение прямой,и жаждущая встречи паралюбовников – твой взгляд и мой -к вершине перпендикуляраподнимется, не отыскавубежища, помимо горнихвысот, до ломоты в висках;и это ли не треугольник?Рассмотрим же фигуру ту,которая в другую порузаставила бы нас в потухолодном пробуждаться, полу-безумных лезть под кран, дабырассудок не спалила злоба;и если от такой судьбыизбавлены мы были оба -от ревности, примет, комет,от приворотов, порч, снадобья– то, видимо, лишь на предметчерчения его подобья.Рассмотрим же. Всему свой срок,поскольку теснота, незрячестьобъятия – сама залогнезримости в разлуке – прячасьдруг в друге, мы скрывались отпространства, положив границейему свои лопатки, – вотоно и воздает сторицейпредательству; возьми перои чистую бумагу – символпространства – и, представив про-порцию – а нам по силампредставить все пространство: нашмир все же ограничен властьюТворца: пусть не наличьем стражзаоблачных, так чьей-то страстьюзаоблачной – представь же тупропорцию прямой, лежащеймеж нами – ко всему листуи, карту подстелив для вящейподробности, разбей чертежна градусы, и в сетку втиснидлину ее – и ты найдешьзависимость любви от жизни.Итак, пускай длина чертыизвестна нам, а нам известно,что это – как бы вид четы,пределов тех, верней, где местасвиданья лишена она,и ежели сия оценкаверна (она, увы, верна),то перпендикуляр, из центравосставленный, есть сумма сихпронзительных двух взглядов; и наоснове этой силы ихнаходится его вершинав пределах стратосферы – врядли суммы наших взглядов хватитна большее; а каждый взгляд,к вершине обращенный, – катет.Так двух прожекторов лучи,исследуя враждебный хаос,находят свою цель в ночи,за облаком пересекаясь;но цель их – не мишень солдат:она для них – сама услуга,как зеркало, куда глядятне смеющие друг на другавзглянуть; итак, кому ж, как немне, катету, незриму, нему,доказывать тебе вполнеобыденную теоремуобратную, где, муча глаздоказанных обильем пугал,жизнь требует найти от насто, чем располагаем: угол.Вот то, что нам с тобой дано.Надолго. Навсегда. И дажепускай в неощутимой, нов материи. Почти в пейзаже.Вот место нашей встречи. Гротзаоблачный. Беседка в тучах.Приют гостеприимный. Родугла; притом, один из лучшиххотя бы уже тем, что насникто там не застигнет. Этолишь наших достоянье глаз,верх собственности для предмета.За годы, ибо негде до -до смерти нам встречаться боле,мы это обживем гнездо,таща туда по равной долескарб мыслей одиноких, хламневысказанных слов – все то, чтомы скопим по своим углам;и рано или поздно точкауказанная обрететпочти материальный облик,достоинство звезды и тотсвет внутренний, который облакне застит – ибо сам Эвклидпри сумме двух углов и мракавокруг еще один сулит;и это как бы форма брака.Вот то, что нам с тобой дано.Надолго. Навсегда. До гроба.Невидимым друг другу. Нооттуда обозримы обатак будем и в ночи и днем,от Запада и до Востока,что мы, в конце концов, начнемот этого зависеть окавсевидящего. Как бы явьна тьму ни налагала арест,возьми его сейчас и вставьв свой новый гороскоп, покамествсевидящее око словне стало разбирать. Разлукаесть сумма наших трех углов,а вызванная ею мукаесть форма тяготенья ихдруг к другу; и она намногосильней подобных форм других.Уж точно, что сильней земного.

___

Схоластика, ты скажешь. Да,схоластика и в прятки с горемлишенная примет стыдаигра. Но и звезда над морем -что есть она как не (позвольтак молвить, чтоб высокий в этомне узрила ты штиль) мозоль,натертая в пространстве светом?Схоластика. Почти. Бог весть.Возможно. Усмотри в ответесогласие. А что не естьсхоластика на этом свете?Бог ведает. Клонясь ко сну,я вижу за окном кончинузимы; и не найти весну:ночь хочет удержать причинуот следствия. В моем мозгукакие-то квадраты, даты,твоя или моя к вискуприжатая ладонь...Когда тыоднажды вспомнишь обо мне,окутанную вспомни мраком,висящую вверху, вовне,там где-нибудь, над Скагерраком,в компании других планет,мерцающую слабо, тускло,звезду, которой, в общем, нет.Но в том и состоит искусстволюбви, вернее, жизни – в том,чтоб видеть, чего нет в природе,и в месте прозревать пустомсокровища, чудовищ – вродекрылатых женогрудых львов,божков невероятной мощи,вещающих судьбу орлов.Подумай же, насколько прощетворения подобных дел,плетения их оболочкии прочих кропотливых дел -вселение в пространство точки!Ткни пальцем в темноту. Невестькуда. Куда укажет ноготь.Не в том суть жизни, что в ней есть,но в вере в то, что в ней должно быть.Ткни пальцем в темноту – туда,где в качестве высокой нотыдолжна была бы быть звезда;и, если ее нет, длинноты,затасканных сравнений лоскпрости: как запоздалый кочет,униженный разлукой мозгвозвыситься невольно хочет.1970

Сонет

E. R.

Сначала вырастут грибы. Потомпройдут дожди. Дай Бог, чтоб кто-нибудьпод этими дождями смог промокнуть.Во всяком случае, еще не разздесь, в матовом чаду полуподвальнойкофейни, где багровые юнцыневесть чего ждут от своих красавиц,а хор мужчин, записанный на пленку,похабно выкликает имя той,которую никто уже вовекипод эти своды не вернет, – не разеще, во всяком случае, я будусидеть в своем углу и без тоскиприкидывать, чем кончится все это.1970, Ялта

Страх

Вечером входишь в подъезд, и звукшагов тебе самомустрашен настолько, что твой испугодушевляет тьму.Будь ты другим и имей чертыдругие, и, пряча дрожь,по лестнице шел бы такой как ты,ты б уже поднял нож.Но здесь только ты; и когда с трудомты двери своей достиг,ты хлопаешь ею – и в грохоте томтвой предательский крик.1970

* * *

– Ты знаешь, сколько Сидорову лет?
– – Который еще Сидоров? – Да брось ты!Который приезжал к Петрову в гости.На «Волге». – Этот старый драндулет?
– – Напрасно ты валяешь дурака.Все наши так и вешаются бабыему на шею... Сколько ты дала быему? – Я не дала бы... сорока.
– – Какой мужик! и сорока-то нет,а все уже: машина и квартира.Мне все дыханье аж перехватило,когда вошел он в Колькин кабинет.
– – Чего он с Николаем? – Чертежи.Какие-то конструкции... а в профильон как киноактер. – Обычный кобель,всех дел, что на колесах. – Не скажи...
– – Ты лучше бы смотрела за своим!В чем ходит! Отощал! – Поедет в отпуск,там нагуляет. – А чего ваш отпрыск,племяш мой то есть? – Навязался с ним.Пойми, мне нужен Сидоров. Он весь...
– Ты просто сука. – Сука я, не сука,но, как завижу Сидорова, сухои горячо мне делается здесь.1970

Чаепитие

"Сегодня ночью снился мне Петров.Он, как живой, стоял у изголовья.Я думала спросить насчет здоровья,но поняла бестактность этих слов".Она вздохнула и перевелавзгляд на гравюру в деревянной рамке,где человек в соломенной панамкесопровождал угрюмого вола.Петров женат был на ее сестре,но он любил свояченицу; в этомсознавшись ей, он позапрошлым летом,поехав в отпуск, утонул в Днестре.Вол. Рисовое поле. Небосвод.Погонщик. Плуг. Под бороздою новойкак зернышки: «на память Ивановой»и вовсе неразборчивое: «от...»Чай выпит. Я встаю из-за стола.В ее зрачке поблескивает точказвезды – и понимание того, что,воскресни он, она б ему дала.Она спускается за мной во двори обращает скрытый поволокой,верней, вооруженный ею взорк звезде, математически далекой.1970

Aqua vita nuova

F. W.

Шепчу «прощай» неведомо кому.Не призраку же, право, твоему,затем что он, поддакивать горазд,в ответ пустой ладони не подаст.И в этом как бы новая черта:триумф уже не голоса, но рта,как рыбой раскрываемого длябеззвучно пузырящегося «ля».Аквариума признанный уют,где слез не льют и песен не поют,где в воздухе повисшая рукаприобретает свойства плавника.Итак тебе, преодолевшей видконечности сомкнувших нереид,из наших вод выпрастывая бровь,пишу о том, что холодеет кровь,что плотность боли площадь мозжечкапереросла. Что память из зрачкане выколоть. Что боль, заткнувши рот,на внутренние органы орет.1970

Post aetatem nostram [54]

А. Я. Сергееву

«Империя – страна для дураков».Движенье перекрыто по причинеприезда Императора. Толпатеснит легионеров, песни, крики;но паланкин закрыт. Объект любвине хочет быть объектом любопытства.В пустой кофейне позади дворцабродяга-грек с небритым инвалидомиграют в домино. На скатертяхлежат отбросы уличного света,и отголоски ликованья мирношевелят шторы. Проигравший грексчитает драхмы; победитель проситяйцо вкрутую и щепотку соли.В просторной спальне старый откупщикрассказывает молодой гетере,что видел Императора. Гетеране верит и хохочет. Таковыпрелюдии у них к любовным играм.

54

Перевод заглавия: После нашей эры.