Собрание сочинений

Глава 3

По улице, по улице, свистя,заглядывая в маленькие окна,и уличные голуби летяти клювами колотятся о стекла.Как шепоты, как шелесты грехов,как занавес, как штора, одинаков,как посвист ножниц, музыка шагов,и улица, как белая бумага.То Гаммельн или снова Петербург,чтоб адресом опять не ошибитьсяи за углом почувствовать испуг,но за углом висит самоубийца.Ко мне приходит гость, ко мне приходит гость.Гость лестницы единственной на свете,гость совершенных дел и маленьких знакомств,гость юности и злобного бессмертья.Гость белой нищеты и белых сигарет,Гость юмора и шуток непоместных.Гость неотложных горестных карет,вечерних и полуночных арестов.Гость озера обид – сих маленьких морей.Единый гость и цели и движенья.Гость памяти моей, поэзии моей,великий Гость побед и униженья.Будь гостем, Гость. Я созову друзей(пускай они возвеселятся тоже), -веселых победительных гостейи на Тебя до ужаса похожих.Вот вам приятель – Гость. Вот вам приятель – ложь.Все та же пара рук. Все та же пара глаз.Не завсегдатай – Гость, но так на вас похож,и только имя у него – Отказ.Смотрите на него. Разводятся мосты,ракеты, киноленты, переломы...Любите же его. Он – менее, чем стих,но – более, чем проповеди злобы.Любите же его. Чем станет человек,когда его столетие возвысит,когда его возьмет двадцатый век -век маленькой стрельбы и страшных мыслей?Любите же его. Он напрягает мозги новым взглядом комнату обводит......Прощай, мой гость. К тебе приходит Гость.Приходит Гость. Гость Времени приходит.май 1961, Ленинград

Памяти Е. А. Баратынского

Поэты пушкинской поры,ребята светские, страдальцы,пока старательны пиры,романы русские стандартнылетят, как лист календаря,и как стаканы недопиты,как жизни после декабрятак одинаково разбиты.Шуми, шуми, Балтийский лед,неси помещиков обратно.Печален, Господи, их взлет,паденье, кажется, печатно.Ох, каламбур. Календаривсе липнут к сердцу понемногу,и смерть от родины вдалиприходит. Значит, слава Богу,что ради выкрика в толпеминувших лет, минувшей страстиумолкла песня о себеза треть столетия.Но развео том заботились, любя,о том пеклись вы, ненавидя?О нет, вы помнили себяи поздно поняли, что выйдетна медальоне новых летна фоне общего портрета,но звонких уст поныне нетна фотографиях столетья.И та свобода хороша,и той стесненности вы рады!Смотри, как видела душаодни великие утраты.Ну, вот и кончились года,затем и прожитые вами,чтоб наши чувства иногдамы звали вашими словами.Поэты пушкинской поры,любимцы горестной столицы,вот ваши светские дары,ребята мертвые, счастливцы.Вы уезжали за моря,вы забывали про дуэли,вы столько чувствовали зря,что умирали, как умели.19 июня 1961, Якутск

Витезслав Незвал

На Карловом мосту ты улыбнешься,переезжая к жизни еженощновагончиками пражского трамвая,добра не зная, зла не забывая.На Карловом мосту ты снова сходишьи говоришь себе, что снова хочешьпойти туда, где город вечерамитебе в затылок светит фонарями.На Карловом мосту ты снова сходишь,прохожим в лица пристально посмотришь,который час кому-нибудь ответишь,но больше на мосту себя не встретишь.На Карловом мосту себя запомни:тебя уносят утренние кони.Скажи себе, что надо возвратиться,скажи, что уезжаешь за границу.Когда опять на родину вернешься,плывет по Влтаве желтый пароходик.На Карловом мосту ты улыбнешьсяи крикнешь мне: печаль твоя проходит.Я говорю, а ты меня не слышишь.Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,ты мертвых глаз теперь не поднимаешьи мой, живой, язык не понимаешь.На Карловом мосту – другие лица.Смотри, как жизнь, что без тебя продлится,бормочет вновь, спешит за часом час...Как смерть, что продолжается без нас.29 июня 1961, Якутия

* * *

Уезжай, уезжай, уезжай,так немного себе остается,в теплой чашке смертей помешайэту горечь и голод, и солнце.Что с ней станет, с любовью к тебе,ничего, все дольешь, не устанешь,ничего не оставишь судьбе,слишком хочется пить в Казахстане.Так далеко, как хватит умане понять, так хотя бы запомнить,уезжай за слова, за дома,за великие спины знакомых.В первый раз, в этот раз, в сотый разсожалея о будущем, режепонимая, что каждый из насостается на свете все тем жечеловеком, который привык,поездами себя побеждая,по земле разноситься, как крик,навсегда в темноте пропадая.29 июня 1961

Петербургский роман (поэма в трех частях)

Часть 1. Утро и вечер

Глава 1

Анатолию Найману

Забудь себя и ненадолгокирпич облупленных казарм,когда поедешь втихомолкуна Николаевский вокзал,когда немногое отринешь,скользя в машине вдоль реки,смотри в блестящие витринына голубые пиджаки. Но много сломанных иголокна платье времени сгубя,хотя бы собственных знакомыхлюбить, как самого себя.Ну, вот и хлеб для аналогий,пока в такси рюкзак и ты.Храни вас Боже, Анатолий,значок короткой суетывоткните в узкую петлицу,и посреди зеркальных рамскользить к ногам, склоняться к лицами все любить по вечерам.

Глава 2

Разъезжей улицы развязность,торцы, прилавки, кутерьма,ее купеческая праздность,ее доходные дома.А все равно тебе приятно,друзей стрельбы переживя,на полстолетия обратносюда перевезти себя,и головою поумневшей,не замечающей меня,склонись до смерти перед спешкойи злобой нынешнего дня.Скорее с Лиговки на Невский,где магазины через дверь,где так легко с Комиссаржевскойты разминулся бы теперь. Всего страшней для человекастоять с поникшей головойи ждать автобуса и векана опустевшей мостовой.

Глава 3 (письмо)

Как вдоль коричневой казармы,в решетку темную гляжу,когда на узкие каналыиз тех парадных выхожу,как все равны тебе делами,чугун ограды не нужней,но все понятней вечерамии все страшней, и все страшней. Любимый мой, куда я денусь,но говорю – живи, живи,живи все так и нашу бедностьстирай с земли, как пот любви.Пойми, пойми, что все мешает,что век кричит и нет мне сил,когда столетье разобщает,хотя б все менее просил.Храни тебя, любимый, Боже,вернись когда-нибудь домой,жалей себя все больше, больше,любимый мой, любимый мой.

Глава 4

Я уезжаю, уезжаю,опять мы дурно говорим,опять упасть себе мешаюпред чешским именем твоим,благословляй громадный поезд,великих тамбуров окно,в котором, вылезши по пояс,кричит буфетное вино,о, чьи улыбки на коленивстают в нагревшихся купе,и горький грохот удаленьяопять мерещится судьбе.Людмила, Боже мой, как странно,что вечной полевой порой,из петербургского романауже несчастливый герой, любовник брошенный, небрежный,но прежний, Господи, на вид,я плачу где-то на Разъезжей,а рядом Лиговка шумит.

Глава 5

Моста Литейного склоненность,ремонт троллейбусных путей,круженье набережных сонных,как склонность набожных людейтвердить одну и ту же фразу,таков ли шум ночной Невы,гонимой льдинами на Пасхумеж Малоохтенской травы,