Собрание сочинений

каналов плеск и треск канатов,и жизнь моя полна, полна,пустых домов, мостов горбатых,разжатых рек волна темна,разжатых рек, квартир и поля,такси скользят, глаза скользят,разжатых рук любви и горя,разжатых рук, путей назад.

Глава 22

Отъезд. Вот памятник неровныйлюбови, памятник себе,вокзал, я брошенный любовник,я твой с колесами в судьбе. Скажи, куда я выезжаюиз этих плачущихся лет,мелькнет в окне страна чужая,махнет деревьями вослед.Река, и памятник, и крепость -все видишь сызнова во сне,и по Морской летит троллейбусс любовью в запертом окне.И нет на родину возврата,одни страдания верны,за петербургские оградыобиды как-нибудь верни.Ты все раздашь на зимних скамьяхпо незнакомым городами скормишь собранные камнилетейским жадным воробьям.

Глава 23

К намокшим вывескам свисая,листва легка, листва легка,над Мойкой серые фасадыклубятся, словно облака,твой день бежит меж вечных хлопот,асфальта шорох деловой,свистя под нос, под шум и грохот,съезжает осень с Моховой,взгляни ей вслед и, если хочешь,скажи себе – печаль бедна,о, как ты искренне уходишь,оставив только имена судьбе, судьбе или картине,но меж тобой, бредущей вслед,и между пальцами моимивсе больше воздуха и лет,продли шаги, продли страданья,пока кружится головаи обрываются желаньяв душе, как новая листва.

Глава 24

Смеркалось, ветер, утихая,спешил к Литейному мосту,из переулков увлекаяокурки, пыльную листву.Вдали по площади покатойсъезжали два грузовика,с последним отсветом закатасбивались в кучу облака. Гремел трамвай по Миллионной,и за версту его слыхалминувший день в густых колоннах,легко вздыхая, утихал.Смеркалось. В комнате героятрещала печь и свет серел,безмолвно в зеркало сыроегерой все пристальней смотрел.Проходит жизнь моя, он думал,темнеет свет, сереет свет,находишь боль, находишь юмор,каким ты стал за столько лет.

Глава 25

Сползает свет по длинным стеклам,с намокших стен к ногам скользя,о, чьи глаза в тебя так смотрят,наверно, зеркала глаза.Он думал – облики случайнейдогадок жутких вечеров,проходит жизнь моя, печальнейне скажешь слов, не скажешь слов.Теперь ты чувствуешь, как страннопонять, что суть в твоей судьбеи суть несвязного романапроходит жизнь сказать тебе. И ночь сдвигает коридорыи громко говорит – не верь,в пустую комнату героятолчком распахивая дверь.И возникает на порогепришелец, памятник, венецв конце любви, в конце дороги,немого времени гонец.

Глава 26

И вновь знакомый переулокбелел обрывками газет,торцы заученных прогулок,толкуй о родине, сосед,толкуй о чем-нибудь недавнем,любимом в нынешние дни,тверди о чем-нибудь недальнем,о смерти издали шепни, заметь, заметь – одно и то жемы говорим так много лет,бежит полуночный прохожий,спешит за временем вослед,горит окно, а ты все плачешьи жмешься к черному стеклу,кого ты судишь, что ты платишь,река все плещет на углу.Пред ним торцы, вода и бревна,фасадов трещины пред ним,он ускоряет шаг неровный,ничем как будто не гоним.

Глава 27

Гоним. Пролетами Пассажа,свистками, криками ворон,густыми взмахами фасадов,толпой фаллических колонн.Гоним. Ты движешься в испугек Неве. Я снова говорю:я снова вижу в Петербургефигуру вечную твою.Гоним столетьями гонений,от смерти всюду в двух шагах,теперь здороваюсь, Евгений,с тобой на этих берегах.Река и улица вдохнулилюбовь в потертые дома,в тома дневной литературыдогадок вечного ума. Гоним, но все-таки не изгнан,один – сквозь тарахтящий веквдоль водостоков и карнизовживой и мертвый человек.

Глава 28

Зимою холоден Елагин.Полотна узких облаковвисят, как согнутые флаги,в подковах цинковых мостков,и мертвым лыжником с обрываскользит непрожитая жизнь,и белый конь бежит к заливу,вминая снег, кто дышит вниз, чьи пальцы согнуты в кармане,тепло, спасибо и за то,да кто же он, герой романав холодном драповом пальто,он смотрит вниз, какой-то праздникв его уме жужжит, жужжит,не мертвый лыжник – мертвый всаднику ног его теперь лежит.Он ни при чем, здесь всадник мертвый,коня белеющего беги облака. К подковам мерзлымвсе липнет снег, все липнет снег.