Собрание стихотворений и поэм

По каменистым улицам Цада, Журча, несется вешняя вода. Венеция моя, как ожерелье, Тебя венчает гордая гряда.

А где родник звенит со дня творенья И по ночам мерцает в нем звезда, Стоит старик – он старожил селенья, Чье слово на устах хранят года.

И видит он при этом, как поэт, С гранитного уступа целый свет.

То мой отец, родные горы певший. С ним верховой ли встретится иль пеший, Ему они, как прежде, говорят: – Салам алейкум, дорогой Гамзат!

*

Маршалу Рокоссовскому

Рядом с Пушкиным Лермонтов виден, Рядом с Жуковым видишься ты, Полководец, чей путь необыден И прекрасные зримы черты.

Под небесным слились зодиаком Твой терновый и лавровый знак. Сын России, рожденный поляком, Ты для недругов Польши – русак.

Помню Красную площадь, где рядом Оказались былые фронты. И приказано, чтобы парадом В честь Победы командовал ты…

Пусть же мальчикам снится, как мне Рокоссовский на черном коне.

*

Я преклоняюсь перед Западом, когда Хожу по Лувру, слышу музыку Шопена… Любовь Петрарки, Дон Кихота доброта, Крылатость Гейне — жизнь без них несовершенна!

Перед Востоком преклоняюсь! Погляди На это дивное японское трехстишье, Там три арбы: две – сзади, третья – впереди, – Все остальное для сокровища излишне!

Я преклоняюсь перед Севером давно! Богатыри великих саг – несокрушимы! Я перед Югом преклоняюсь! Пью вино Его поэзии… Хафиз, Хайям – вершины!

Низкопоклонство это мне не повредит, – Твердит мне Пушкин и Махмуд в горах твердит.

ЦАДИНСКАЯ СКАЛА

Мой краток век, Цадинская скала, Я – человек, а ты живешь веками. Но я успел вкусить добра и зла И боль терпел, как твой живучий камень.

Открылись мне поступки и дела, Невиданные скалами доселе. И кровь из ран душевных потекла, Струясь, как влага из твоих расселин.

И ты, быть может, в странствиях была И потому спокойна, как твердыня. А может быть, от горного орла Ты знаешь все, что происходит ныне?

Веками стоя как бессонный страж, Ответь: тут был ли век такой, как наш?

*

Нет, я не тот, кто в грудь себя колотит – Мол, жизнь прошла от счастья в стороне. Был дом, и песня, и судьба на взлете, И собственное солнце – все при мне!

И не плясал я под чужую дудку, За свой не выдавал пандур чужой… Лесть ненавидел, обожал я шутку И от оваций не оглох душой.

Но, словно контуры подводного Чиркея, (Его аварской Атлантидою зовут), Укутанный в волнах, лежу на дне я, А там, вверху, воспоминания плывут…

О, грандиозный флот воспоминаний! И только щепки необузданных желаний.

*

Памяти Абуталиба Гафурова

Я навестил больного старого поэта, Его каморка, словно мрачный гроб, тесна… – Зачем из комнаты большой, где много света, Ты перебрался в эту келью, старина?

И был печален голос мудрого аскета: – Ведь я, Расул, уже в гробу одной ногой… Хочу привыкнуть к тесноте, черней, чем эта, К жилищу новому готовлюсь, дорогой.

Мои глаза уже не видят даже пищи, Им виден только жизни путь во всю длину… Знай, две зурны всегда носил я в голенище, Одну тебе отдам, другую – чабану. И в то мгновенье, когда пенье их сплотится, Быть может, песня дагестанская родится.

*

Неизмеримы знания мои, Неведенье мое неизмеримо. Но меркнет перед мудростью любви Ученый мир, когда ты мной любима.

Забыл я все, чего забыть не мог. Тебя одну забыть не в состоянье. Но этого мне хватит, видит бог, Когда померкнет память на прощанье.

Что было, есть и будет? Ты одна – Мой прошлый век, сегодняшний, грядущий. Одна во все ты будешь времена, – Клянусь, что я поющий, но не лгущий!

Я не завидовал, не мстил, не угнетал. Кто о судьбе такой прекрасной не мечтал?

*

Да, на крутых Поэзии дорогах Стоят посты родимого ГАИ, Разбойным свистом останавливая многих, Когда рулят они мелодии свои.

Один – строку мне о любви отрезал, Другой – насквозь мне книгу проколол И, громыхая в голосе железом, Еще грозил составить протокол.

Свои плоды везу! Ведь я – садовник… Клянусь, что я не обокрал колхоз! Но урожай спешит отнять чиновник – Мол, проезжай, не раздражай всерьез!

Ах, как свистит, налоги с нас взимая, ГАИ в разгаре песенного мая!

*

Я в прах развеял письма к матери, к отцу, К жене, и к детям, и к тебе, родной читатель… Не потому, что мне их серость не к лицу И после смерти их отвергнет мой издатель.

Не злопыхал я в этих письмах и не врал, И в них немало интереснейших деталей. Но громоздить при жизни свой мемориал Мне так же скучно, как стоять на пьедестале.

Друзья, запомните: распахиваю всем Я дверь той комнаты, в которой пью и ем, Но никому и заглянуть не позволяю Я в дверь той комнаты, в которой я сияю…

Святое таинство, светящееся дно, – Стихам заглядывать – и то запрещено!

*

Прутом каленым выжег очи Певцу Саиду хан Мурсал: – Хочу, чтоб из кромешной ночи Бике-ханум твой взор мерцал!

Слепыми делал, между прочим, Певцов не только хан Мурсал… Но сквозь века их взор пророчий Людей прозреньем потрясал.

И ты, Саид из Кочхюры, Волнуешь нас до сей поры Любовных песен красотой, Их непорочностью святой.

И в небе звездами горит Не твой ли взор, слепой Саид?

*

О, пропавший без вести солдат На войне, в атаке огневой, Ждет тебя отчизна, дом и сад – Возвращайся, ты для нас живой!

Но назвать могу я целый ряд Заживо погибших! Постовой Задержать их, проходимцев, рад – Скрыли адрес, заработок свой…

А когда от них приходит весть, Плачет мать, не в силах перенесть, – Лучше бы в далекой стороне Без вести пропали на войне.

Презираю! Не о них пою – О погибших без вести в бою.

*