Собрание стихотворений и поэм

Торговля и базар, как скрипки, взвыли, затем обман задребезжал зубной, вступил – подхалимаж… И закружили оскаленные пасти предо мной.

А над костром интриг привычно, споро сам режиссер готовил свой шашлык… Дул ветер ссор… Метался дождь раздора… Зло стало явным, зримым в этот миг…

И опускался занавес над сценой… Умолкла дробь. И слово дали мне. И я друзей с коварством и с изменой поздравил в наступившей тишине.

Претензий нет, они сыграли классно. В последний раз приветствовал я их… И предо мной возник бурлящий Каспий, на дне его – полно друзей таких.

Я знаю, что лизнет волна морская угодливые лица в свой черед, а песня, мною спетая, лихая, до берега надежды доплывет.

5

И занавес открыв, стихи с эстрады читать я стану людям… И тогда концу спектакля вряд ли будут рады потомки тех, кто сгинул навсегда.

ПРИТЧА О ПРАВДЕ

Правда голову терзала: – Отвечай-ка, голова, неужели ты не знала о разгуле воровства?

Поразмыслив над ответом, голова не соврала: – Знала, знала… Но при этом что поделать я могла?

Вор в обкоме и в Совете, нелегко его поймать. У меня – семья и дети, как мне было рисковать?

Правда голову прижала: – Призовут тебя на суд. Кто поверит, что не знала ты о том, что всюду лгут?

Голова в ответ кивала: – Не поверят, не простят. Как не знать? Конечно, знала. Лгал и вождь, и делегат,

но у них – какая сила – власть, милиция, войска! Враз меня бы задушила аппаратная рука.

Правда к сердцу обратилась: – Как могло ты столько дней выносить несправедливость от зажравшихся властей?

Сердце Правде отвечало: – Я изранено насквозь. Я дрожало, я страдало. Сколько бед снести пришлось.

Не в один капкан попало. Раны, шрамы там и тут. С властью спорить – смысла мало, за ней закон и суд…

Песня мимо пролетала. Правда к ней: – Скажи, ответь, ты властям не подпевала, пусть не полностью, на треть?

Рассмеялась звонко песня: – Подпевала, да не я! Разве песня – песня, если в ней хотя бы треть вранья?

Разве песня – песня, если, потеряв и честь, и стыд, справедливость эта песня на земле не защитит?

Сколько раз меня душили, били, вешали и жгли, а поди ж ты – не убили, а поди ж ты – не смогли.

Я по-прежнему отважна, я по-прежнему сильна и врагам своим однажды заплачу за все сполна!

*

Я никуда не ухожу, не собираюсь в страны дальние, один по комнате брожу, а губы шепчут: «До свидания».

В моей квартире гостя нет, и стука в дверь мою не слышится. Зачем я говорю: «Привет»? Лишь тюль в ответ слегка колышется.

Скользят по дому сквозняки, в душе и за окном – распутица. Прислушаюсь – мои шаги далекими, чужими чудятся…

С тобой печальный разговор я не веду, где ты – не ведаю. К чему мне скука прошлых ссор?.. Но с кем же я тогда беседую?

Часы остановили ход в тоскливом полумраке вечера, решив, что жизнь и так идет и зря считать секунды нечего.

Один я… в доме никого… А твой портрет – как будто светится, и я спросил бы у него о чем-нибудь… Но что изменится?

*

Много народов и наций во мгле молятся деве Марии, не зная, что на измученной грешной земле надо молиться тебе, дорогая.

Кто утверждает, что Бог это миф, пусть на тебя поглядит. И порою кажется мне, что пришла в этот мир ты из другого – небесной тропою.

Даже подруг твоих искренних, но все же плетущих коварные сети, тоже люблю я за то, что в одно время – с тобою живут на планете.

Я их люблю потому, что в судьбе рядом с тобою идут по дороге, и потому, что их зависть к тебе дружеских чувств не превысит в итоге.

ПОСЛАНИЕ ШАМИЛЮ

I

Когда б ты жил в каком другом краю, назвали б город именем героя, воздвигли б в центре статую твою и на поклон являлись бы порою.

Окна в Европу ты не прорубал, с Петром тебя я сравнивать не буду. И не беда, что ты царем не стал, имам не царь – отец простому люду.

Из темного ущелья Дагестан ты к звездам вел, была дорога длинной, и свет не пробивался сквозь туман, и всякий стих во мгле звучал молитвой.

Орел двухглавый горного орла настиг в Гунибе, что под облаками. Нет гор таких, куда бы не могла взойти война с кровавыми штыками.

Ты мог бы тоже не одно окно открыть в огромный мир, чтоб все узнали о маленьком народе, мог бы, но свинцовые дожди их открывали.

И разума хватило бы тебе – молиться мирно, земли орошая, когда бы не сошлись в твоей судьбе горячий конь и сабля боевая.

И пусть пока ты в бронзе не отлит, достаточно того, Шамиль, что родом из Дагестана ты, что не забыт вершинами Кавказа и народом.

II

Судьба парадоксальна… Наш пророк стал пленником в Калуге… И не скрою, приехал в этот русский городок я дань отдать великому герою.

И дома двухэтажного фасад, где дни его закончились, где ныне грызут науку правнуки солдат, его пленивших, для меня – святыня.

А рядом – краеведческий музей, где бережно хранят Коран имама… И стоя над Окой, сквозь толщу дней здесь Циолковский смотрит вдаль упрямо..

Койсу не заменили Шамилю приокские раздольные просторы. В чудесном, дивном, но чужом краю ему ночами снились горы, горы…

Царю писал имам: «Аллаха раб, я стар и слаб, недуг терзает тело…» Не ведал он, что царь был тоже слаб и что самодержавие старело.

Я НЕ ПРОШУ ПОКОЯ

Бывает, что предчувствия в судьбе не так уж бесполезны и никчемны. Мне помнится – услышав о тебе, я вдруг забеспокоился о чем-то.

Когда же я твой голос различил среди других, волненье моментально утроилось, как будто получил вдруг телеграмму я, в которой – тайна.

Ночами сны тревожные не зря мне снились. Отчего мы снам не верим? Когда тебя впервые встретил я, покой навеки мною был утерян.

Мы вместе годы прожили с тобой… Но где бы ни был – близко, далеко я, – ты мне необходима, а покой не нужен мне. Я не прошу покоя.

ОШИБКА ПОЭТА

Болеет природа… Болеет наш век, болеет страна и отечество, болеет в отдельности всяк человек и в целом – все человечество.