Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
И верь, променять готов я Известность, как амулет, На юность твою годов я, Идущий за мною вслед.
***
День и ночь рождены для добра — Дети времени — брат и сестра.
И от века они по планете Только порознь ходят всегда, А Земли первозданные дети — Это люди, огонь и вода.
Над рекою костер языкато Рвется в небо. И рад до утра Видеть я красноликого брата, Слыша, как напевает сестра.
Открыл я книгу вековую
Любви чреваты рубежи Всем, от измены до коварства,— Здесь гибли многие мужи, Как на границе государства.
Печальной
Зачем в неведенье спала, Задув огонь оплывшей свечки, Когда два черные ствола Нацелились у черной речки?
Ты перед вечностью в долгу За то, что с белыми крылами Тогда не встала на снегу Пред воронеными стволами.
Не ты ли в час, когда сожгла Письмо, чей пепел сжала в горстке, Спасти поручика могла От глупой ссоры в Пятигорске.
И не взяла б под Машуком Поэта ранняя могила, Когда бы с вечера тайком Его в объятья ты сманила.
Когда бы светом звездных глаз Ты подсветила путь возврата, В лесной трясине б не увяз Горячий конь Хаджи-Мурата.
Невеста из аула Чох, Тебя сумел я оправдать бы, Когда б издать не просто вздох Решилась бы во время свадьбы.
Зачем твой крик не прозвучал И не узнали люди тут же, Что яд подсыпан был в бокал Эльдарилава из Ругуджа.
Верней, чем верный талисман, Среди житейской круговерти Спасай нас, женщина, от ран И заблуждения и смерти.
Но пусть, страдая и любя, Лихой достойные кончины, Готовы будут за тебя Собой пожертвовать мужчины.
Баллада о женщине, спасшей поэта
День ушел, как будто скорый поезд, Сядь к огню, заботы отложи. Я тебе не сказочную повесть Рассказать хочу, Омар-Гаджи.
В том краю, где ты, кавказский горец, Пил вино когда-то из пиал, Знаменитый старый стихотворец На больничной койке умирал.
И, превозмогающий страданья, Вспоминал, как, на закате дня К женщине скакавший на свиданье, Он загнал арабского коня.
Но зато в шатре полночной сини Звезды увидал в ее зрачках, А теперь лежал, привстать не в силе, С четками янтарными в руках.
Почитаем собственным народом, Не корил он, не молил врачей. Приходили люди с горным медом И с водой целительных ключей.
Зная тайну лекарей Тибета, Земляки, пустившись в дальний путь, Привезли лекарство для поэта, Молодость способное вернуть.
Но не стал он пить лекарство это И прощально заявил врачу: — Умирать пора мне! Песня спета, Ничего от жизни не хочу.
И когда день канул, как в гробницу, Молода, зазывна и смела, Прикатила женщина в больницу И к врачу дежурному прошла.
И услышал он: Теперь поэту Только я одна могу помочь, Как бы ни прибегли вы к запрету, Я войду к поэту в эту ночь!
И, под стать загадочному свету, Молода, как тонкая луна, В легком одеянии к поэту, Грешная, явилася она.
И под утро с нею из больницы Он бежал, поджарый азиат. И тому имелись очевидцы Не из легковерных, говорят.
Но дивиться этому не стали Местные бывалые мужи, Мол, такие случаи бывали В старину не раз, Омар-Гаджи.
И когда увидят все воочью,
Что конца мой близится черед, Может быть, меня однажды ночью Молодая женщина спасет.***
Захочет любовь, и в клубящейся мгле Багряный цветок расцветет на скале, И снег зажурчит на вершине.
Но в каменном сердце во все времена Не в силах посеять она семена, В нем терн прорастает поныне.
Смиряла любовь даже царственный гнев, И кротким, как агнец, вдруг делался лев, Лань рядом паслась, не робея.
Я видел воочию, как, зла не тая, Под флейту факира танцует змея На площади людной Бомбея.
И тихо любовь мне шепнула: — Умей Ты действовать, как заклинатели змей.— И грустный напомнила случай:
Одна балерина в недавнем году, Что с флейтой волшебной была не в ладу, Змеей обернулась гремучей.
Словами любви, это помнит весь свет, Великий целитель и славный поэт, Недуги лечил Авиценна.
Завидная участь, счастливый удел, Такие б стихи написать я хотел, Где слово — лекарству замена!
***
Чтобы рвануться в схватку, у мужчины Есть только две достойные причины. И первая: родной страны защита, Граница чья пред недругом закрыта.
Вторая — долг, что предками завещан, Мужчинам всем повелевает он: Собой рискуя, защищайте женщин, Как на дуэлях пушкинских времен.
Чтоб песню спеть, от века у мужчины Есть только две достойные причины. И первая: любовь к земле родимой, Которая вошла нам в плоть и в кровь И сделалась звездой неугасимой. Вторая — это к женщине любовь!
Коня увидишь — поклонись
Наездник спешенный, я ныне, По воле скорости самой, Лечу к тебе в автомашине: — Встречай скорее, ангел мой!
Там, где дорога неполога, Давно ли, молод и горяч, В седло я прыгнуть мог с порога, Чтоб на свиданье мчаться вскачь?
Был впрямь подобен удальцу я, Когда под вешнею хурмой Коня осаживал, гарцуя: — Встречай скорее, ангел мой!
Случись, потянет ветром с луга И ржанье горского коня Вдруг моего коснется слуха, Вновь дрогнет сердце у меня.
Хоть в небесах извечный клекот Над головой еще парит, В горах все реже слышен цокот Железом венчанных копыт.
Но все равно в ауле кто-то С коня под звездной полутьмой Ударит плетью о ворота: — Встречай скорее, ангел мой!
И до сих пор поет кавказец О предке в дымной вышине, Как из чужих краев красавиц Он привозил на скакуне.
В конях ценивший резвость бега, Надвинув шапку на чело, Во время чуткого ночлега Он клал под голову седло.
И помню, старец из района Сказал, как шашку взяв подвысь: — Коль из машины иль вагона Коня увидишь — поклонись!
И все мне чудится порою, Что я коня гоню домой, И вторит эхо над горою: — Встречай скорее, ангел мой!
Откровение коварной жены
Дрожи оттого, что забыла покой Я, собственной мести во всем потакая! Еще покажу тебе, кто ты такой, Еще покажу тебе, кто я такая.
Предать постараюсь стоустой молве Хабар, что мужчиной ты стал недостойным. При всех на ослиной твоей голове Папаху ведром заменю я помойным.