Красивая женщина — это профессия.И если онадо сих пор не устроена,ее осуждают. И каждая версияимеет своихбезусловныхсторонников.Ей,с самого детства вскормленной не баснями,остаться одною,а значит, бессильною,намного страшнее, намного опаснее,чем если бы ты не считаласькрасивою.Пусть вдовы листают романы прошедшие,пусть бредят дурнушки заезжими принцами.А в редкой профессиисказочнойженщиныесть навыки, тайны и строгие принципы.Идет она молча по улице трепетной,сидит, как на троне,с друзьями заклятыми.Приходится жить — ежедневно расстреляннойнамеками,слухами,вздохами,взглядами…Подругамона улыбается весело.Подруги ответяти
тут же обидятся…Красивая женщина — это профессия.А все остальные —сплошноелюбительство.
«Над головой созвездия мигают…»
Над головой созвездия мигают.И руки сами тянутсяк огню…Как страшно мне, что люди привыкают,открыв глаза,не удивляться дню!Существовать.Не убегать за сказкой.И уходить, как в монастырь, в стихи…Ловить Жар-птицудля жаркого с кашей.А Золотую рыбку —для ухи.
Баллада о бессмертии
Хотя гудят: «Пора!» —изящные валторны,забудьтесь, тенора!Остыньте, баритоны!..Я расскажу теперь, —жаль,если не сумею, —как наш товарищ пелв двадцатом.Перед смертью.Он умер для того,чтоб мы не умирали…Карателиего,израненного, брали.Заржавленным прутомиспытывали силу.Умаялись.Потомвелели рыть могилу…Надутый,будто еж,увешанный оружьем, —«А может, ты споешь?..»смеясь,спросил хорунжий…Луна ползла, как тиф.Безжизненно.Сурово…И вздыбился мотив!И прозвучало слово!Пел песню комиссар.Пел,выбрав гимн из гимнов.Пел,будто воскресал.Пел,голову закинув.Пел,будто пил вино.Пел,хвастаясь здоровьем.«Мы наш, — он пел, — мы но —вый мир, — хрипел, — построим!»Был темным, как земля.И мокрым, как из бани.Пел,еле шевеляразбитыми губами.Шептал слова не в такт,упрямо повторялся…И получалось так,что он не пел,а клялся!Литые фразы жгли,с зарей перемежаясь…Хорунжий крикнул: «Пли!»А песняпро-дол-жа-лась.Была грозе сродни,светиласьи трубила!..В руках у солдатниплясали карабины.Дрожали молодцы —ни статии ни прыти…Великие певцы,пожалуйста, замрите!..Пусть видит комиссар,как в озаренье аломвстает высокий залс «Интернационалом»!И солнечно в судьбе.И ощущаешь гордость.И веришь, что в тебе —тот комиссарский голос!
«Если разозлишься на меня…»
Если разозлишься на менятак,что скажешь: «Кончено!» —сполохи полярного огнявспыхнут озабоченно.Подползут, чтоб вымолить «прости!» —дальние,незваные, —железнодорожные путии пути трамвайные.Если разозлишься на меня —полдень переломится.Горькими иголками звеня,лестебе поклонится.Степь не даст зазеленеть росткам,сделается вязкою.Горы упадут к твоим ногам,ледниками звякая.Если разозлишься на меня,выдохшись и выстрадав,звезды в небе среди бела днябудто слезывыступят.Будут повторять: «Ты не права!..»ветер — дымной прядкою,тучи — громом,шелестом — трава,и дрожаньем — радуга.Будут миру предвещать бедучерные ущелья…А сначала я к тебе приду.Сам.Просить прощения.
«Ожидаю ночи, как расстрела…»
Ожидаю ночи, как расстрела.Я приговорен.Глаза пусты.Надеваю тихо и смиреннодушную повязку темноты.И еще не верю в эти строки.И уже других не признаю.Я на полпути,на полдорогек сонному тому небытию.Близится, подходит, наступает,стрелкою секундною звеня.Включена моя вторая память.Вот он я.И вроде нет меня.А вокруг —молчание немое,смесь из воскресений и суббот.И плывут по медленному морюжалкие соломинки забот.Я за них хватаюсь обалдело.Я тону в горячечном бреду…Ожидаю ночи, как расстрела.Утра,как помилованья,жду.
«Я
богат…»
Савве Бродскому
Я богат.Повезло мне и родом и племенем.У меня естьАрбат.И немножко свободного времени…Яподамсяот бумажных запутанных вороховв государствопереулков, проспектов и двориков.Все, что я растерял,отыщу в мельтешении радужном.Где витой канделябри бетонные глыбины —рядышком.Где гитары щекочут невест,где тепло от варений малиновых.Где колясок на каждый подъезддесять —детскихи две —инвалидных.Там, где будничнытополя перед спящими школами.Там, где булькают,как вскипевшие чайники, голуби.Выхожу не хвалить,не командовать уличной вьюгою.Просто такулыбаться и плытьпо Арбатуседеющим юнгою.
Первые
Аппараты летательные.Исходы летальные…Что звалось «само-летом»,не летало само.Было странным, далеким,как чужое письмо…Были воздухоплаватели, —шик и почет, —как шкатулки из платины —наперечет.Гордецы, командорызастольных шумих.Суеверны, как вдовы.Красивы, как миф.Острословы.Гусары.Знатоки мишуры.Непременно усаты.Абсолютно храбры.Кожей курток похрустывая,шли навстречу громам.Будто в ложе прокрустово,влезали в «Фарман».И взлетали, касатики!И кричали паря!Быливыше Исаакия.Выше царя!..Уговоров не слушались.И, познав круговерть,обрывалисьи рушилисьна российскую твердь!Уходили до срока —без войны,без чумы —в землю чаще намного,чемв большие чины.
«Есть царственность спесивая…»
Есть царственность спесиваяв березовых поленьях.И все тропинки зимние —лишь повтореньелетних.Средь леса оглушенного«ау!»стихает грустно.Зима — она для шепота.Для шороха.Для хруста.Она лежит размашисто.Сугробы —как коленки…Еще до марта маятьсялыжне-узкоколейке.И пахнет пнями ветхими.И полеслито с небом.И снег подчеркнут ветками.Сушняк зачеркнут снегом.
Музыка
Загремели свадьбы, застонали проводы.Перепутались и праздники и плачи…Строки нотные стоят колючей проволокой.Я бы музыку записывалиначе.Я бы музыку писал, на клевер падая.Мне бы нравиласьпоющая работа.Я бы музыку писал на строчках пахоты.На ладошкегодовалого ребенка.Засыпал и просыпался. Ел не досыта.Растворился бв неожиданных мотивах.Я бы музыку писал на струйках дождика.Или лучше — на летящих паутинках.Я бы музыку ловил в озерах ласковых.Я бы пил ее, как пьют хмельное зелье.Я бы музыку писал на крыльях ласточек.Я бы музыку писал на шкуре зебры.Я бы музыку творил,кричал и мучился!Я б искал ее возвышенно и жадно…Но уже сочинена такая музыка.Если ты ее не слышишь —очень жалко.
Осенью
Ю. Томину
Ленинградская погода.Дождит.Город тучами накрыт с головой.Мне советовали:«Солнца дождись…»Не дождался.И прощаюсь с Невой.А реке не до того.А рекамонотонна, необъятна, густа.И почтительныее берега.Оглушительнаее простота.Дождь летит по непонятной кривой.У Невыи для дождейесть ответ.И становятся дождинки Невой,смысл ее приобретаяи цвет.Неподвижная вода разлеглась.Мокрый ветер обжигающе скуп…Возле самых ног Нева.Возле глаз.Возле сердца.Возле сомкнутых губ.
Барабан
Серебристый, как полынь,дирижер в костюме праздномдирижировал,как плылчерез яму нервным брассом.Он рукою загребал.Музыканты багровели…Барабанщик в барабанколотил,как пьяный в двери!Он старался,он потел,грохал,шевеля губами.Будто разбудить хотелтех,что жили в барабане.Бухал — черт его дери! —будто по железной крыше…Но, наверное,внутриспали,ничего не слыша…Барабанщик был без чувств.Он раскланялся,шатаясь…Я в тебястучусь,стучусь.Разбудить тебяпытаюсь.