Солдаты

благодарность, и, подойдя к своему дружку Акиму, признался: -- Отпущение

грехов состоялось...

Прихвастнуть же любил Сенька по мелочам, для "веселья и облегчения

души", как он сам признавался, хотя на этот счет у него были серьезные

расхождения с Акимом, который не допускал лжи ни в большом, ни в малом и

требовал этого от Сеньки, на что Ванин отвечал:

– - Может, учитель и не может приврать, ему действительно неудобно, а

мне можно... К тому же я не вру в таком... нехорошем смысле этого слова, а

смешу, веселю вас же, чертей! Разве это преступление? Ты же, Аким, сам

гогочешь, как застоявшийся Мишкин битюг, когда Пинчук анекдоты рассказывает.

А в них, анекдотах, -- сплошное вранье. Кроме того, у Петра Тарасовича эти

анекдоты вот с такой бородищей!

– - Собственно, чего ты от меня хочешь? Чтобы я благословил тебя на

ложь? Этого ты от меня, Семен, никогда не дождешься, -- возражал Аким уже

совершенно серьезно и сердито, и на этом их споры заканчивались. Аким

отлично понимал, что Сеньку ему не перевоспитать.

...Забаров вернулся от командира дивизии еще более помрачневший. Глубже

легли складки на его широком лбу и на рябоватых щеках. В глазах -- знакомый

разведчикам сосредоточенный блеск. Гимнастерка была расстегнута и обнажала

могучую волосатую грудь с вытатуированным орлом. Лейтенант дышал тяжело и

шумно.

К нему подошел Шахаев.

– - Ну?

– - Приказано ночью вновь выйти на поиск. Генералу нужны сведения о

немцах. Вот так-то, брат мой Шахай!
– - Федор впервые назвал парторга этим

коротким именем.

– - Обязательно немца?

– - Обязательно.

Помолчали. Парторг поворошил седые жесткие пряди волос. Потом сразу

выпрямился, сказал с редким для его чистой русской речи восточным акцентом:

– - "Языка" возьмем. Немца возьмем!

– - Каким образом? Ты что-нибудь придумал?

– - Не я... Как вы полагаете, товарищ лейтенант, где находятся немцы?

– - В том-то и дело, что не знаю.

– - Не допускаете ли вы, что гитлеровцы, выставив румын под пули, сами

упрятались в дотах и преспокойно лакают там ром и жуют галеты?

Парторг замолчал, дожидаясь ответа. Забаров некоторое время думал.

Потом тоже выпрямился, скупая улыбка прошла по его лицу и остановилась

где-то в уголках больших обветренных губ.

– - Кто это придумал?

– - Мы узнали от одной девушки. Зовут ее Василикой. Невеста нашего друга

Георге Бокулея. Прошлой ночью она вернулась с той стороны. Служила поваром у

корпусного румынского генерала. Говорит, что в районе дотов ее чуть не

задержал немецкий патруль...

– - Ну, это еще надо проверить. Вы осторожнее с этой девицей.

– - Разумеется. Но в ее рассказе много правдоподобного. Ведь это так

похоже на гитлеровцев!.. Я думаю, товарищ лейтенант, с проверки ее показаний

мы и начнем.

– - Спасибо тебе, друг! -- Худые острые плечи Шахаeва хрустнули под

свинцовой тяжестью забаровских ладоней.

– - За что же мне?

– - А вот за это самое!.. Ну, хватит. Давайте лучше помозгуем, как в

доты пробраться.

– - Мы уж тут думали немного об этом. -- Шахаев расстегнул свою полевую

сумку, вынул лист бумаги, разрисованный красными и черными линиями,

испещренный точками.

– - Что это?

– - Схема расположения дотов.

– - Ну, ну, -- поощрительно закивал Федор, наклоняясь над бумагой.

– - Построены они у них в шахматном порядке, таким образом, чтобы каждый

дот был защищен огнем соседних укрепленных точек, -- знаешь, на манер линии

Мажино, недаром румынам помогали строить эти укрепления французы! Ближе всех

расположен к нам вот этот, -- Шахаев показал на кружочек, отмеченный

крестом. -- Теперь нужно только узнать, какие у дотов двери, как они

открываются. Времени у нас для этого нет.

– - Время будет. Я сейчас же пойду к начальнику разведки и с ним -- к

генералу. Дай мне эту бумажку.

Часа через два Забаров вернулся из штаба дивизии. Он сообщил Шахаеву,

что их план одобрен, а на подготовку дано пять дней. На шестой --

отправляться.

– - Целых пять дней!
– - гудел Федор, довольно потирая свои тяжелые,

горячие руки. -- Да мы так подготовимся, что фашистов вместе с дотом

принесем!..

Но веселость Забарова была минутной.

– - Трудно будет, -- выдохнул он шумно. И умолк.

Почти целую неделю, предшествовавшую поиску, забаровцы пробыли на

переднем крае, ведя наблюдение с различных пунктов. Михаил Лачуга, Пинчук и

Кузьмин носили им туда пищу в термосах, с трудом выпрошенных Петром

Тарасовичем у скуповатого и до смешного бережливого Докторовича. Пинчук чуть

ли не под присягой дал ему слово, что все термосы вернет в целости и

сохранности. Докторович термосы отпустил, однако в качестве надзирателя

послал к разведчикам свою верную суровую помощницу -- толстущую Мотю. Она

ежедневно и неутомимо конвоировала ребят до самого переднего края и обратно,

с пристрастием исполняя предписания своего начальства. В последний день

Пинчук попробовал уговорить Мотю остаться. Он взывал к ее совести, Матреной

Ивановной величал -- ничего не помогло.

– - Проклятая девка! -- в сердцах проворчал старшина.
– - Возьми такую в

жинки -- душу вымотает.

– - А я за такого носатого еще и не пошла бы!
– - ответила острая на язык

Мотя.-- Мне больше Лачуга нравится. Он щербатый, да это и лучше: кусаться не

будет... Люб он мне...

– - Нужна ты мне со своей любовью, -- пробормотал смущенный Лачуга,

пристраивая за спиной термос.
– - Без тебя хватит...

– - Так уж и хватит. Шурка-то, повариха, небось отставила тебя.