Соленое лето
Шрифт:
– Как же ты без любви живешь?
Наташа недовольно поморщилась.
– Это тебе к Дарьке.
– сказала она.
– Она у нас теоретик любви. Практикующий.
– Как это?
– Не понял Антон.
– Так. Проповедует любовь как необходимое условие жизни с человеком. Без любви, по ее теории, это обман, ложь, грязь, и вообще гнусность какая-то, то и подтверждает делом.
– И с кем она живет?
– Одна, - усмехнулась Наташа.
– А я вообще любовь как некое возвышенное чувство не понимаю, а как плотскую потребность – презираю.
– Это почему же презираешь?
– С искренним интересом спросил Антон.
–
– Почему же? Оно всем доступно, - раздраженно проговорила Наташа. – Даже Дарька наверняка этого не избежала, страдает втихомолку о ком-нибудь. И я не камень. Более того тебе скажу, Вася – любит, и умеет любить, и способен на многое во имя любви. Но вот отчасти из-за его любви, я и презрела это чувство. Не потому, что я его презираю. Это не так. Дело не в этом, а в великой спекуляции, построенной на любви. На необходимом всем этим Васям, Дашам и прочим чувстве. Ведь тысячи лет люди создают себе капиталы, славу и почти все это – на необходимости любить и быть любимыми. Творчество – говорит, пишет, слагает стихи и музыку, рождает великие полотна – и все это – про любовь и ее последствия. Ведь если нет любви - о чем писать? Чем дышать? И вот, чтобы заработать себе на хлеб, одежду и любовницу, это заметь - на любовницу, мастер слова вворачивает в действие потребность, удовлетворенную или нет – зависит от жанра – потребность любви. Давит на жалость, стыд, горечь, радость, и достигает порой ошеломляющего результата. Но это – спекуляция…
– Значит, искусство – спекуляция человеческими чувствами, по-твоему?
– Чувствами спекулируют все. А реклама? «Купи этот, именно этот шампунь, и будешь красива, будешь нравиться, будешь любима…» Ну и так далее. Любовь поработила человечество, лишила его свободы. Так как же теперь ее не презирать, тем более что без нее невозможно жить.
– Вот, - заговорил Антон.
– Вот! Ты признала – жить невозможно. Так как же без нее живешь ты?
– Я не только без любви живу. Я вот даже поговорить не могу так. Не с кем.
Антон улыбнулся: «Теперь есть…»
– О, к нам гости, - недовольно проговорила Наташа.
К ним подходили Даша и Светка, которая теперь усиленно «дружила» с Дарьей, намереваясь породниться.
– Антон!
– Радостно воскликнула Светка.
– А я тебя на речку хотела звать, а ты уж и так тута.
Антон не удостоил ее ответом.
– Как Васька?
– Ехидно спросила Светка у Наташи.
– Жарко, - вместо ответа протянула Наташа.
– Купаться будете? – обратилась она к Дарье.
– Надо окунуться, - тихо ответила Даша, робеющая под пристальным взглядом Антона.
– Чего ты так смотришь?
– Спросила она его.
– А ты чего не здороваешься?
– Не смутился Антон.
– Разве?
– Рассеянно спросила она.
– Привет, если так.
– А ты окунешься?
– Спросила Светка Антона.
– О! Я знаю, кого мы щас купать будем!
– Засмеялся Антон, показывая на подходящего Мишку.
– Чего?
– Спросил, подойдя, Мишка.
– Ты хмурый чего такой?
– Спросил Антон.
– Да жарко просто…
– Антошечка, пойдем купаться, ну их, трепаться!
– Настаивала Светка.
– Светка, - вдруг заговорила с жаром Наташа.
– Тебе
Светка молчала, не совсем понимая Наташин вопрос.
– Выдерут, - пообещала ей последняя.
Дарья с укором посмотрела на Наташу, Антон довольно улыбнулся.
– Ну вот, - проговорил Мишка.
– Солнце скрылось. Теперь девчонки час будут его ждать. Помнишь, Тоха, - обратился он к Антону.
– Как они без солнца в воду лезть боялись?
– Да, зато теперь у нас Дашка первой купальный сезон открывает, чуть не в марте, - засмеялась Светка, а за ней и Наташа.
– Моржиха, что ли?
– Усмехнулся Антон.
– Ну да там, - отмахнулась Дарья. – По весне свалилась в воду, белье полоскала, вот перестаралась.
– Ясно! Щас мы вас сами искупаем, и спрашивать никого не будем!
– Засмеялся Антон.
– Миха, хватай их!
Это был жаркий, необыкновенно жаркий май…
* * *
Постепенно в деревню стали стекаться дачники, кто в отпуск, кто на все лето, кто на очередные выходные. Деревня начала заполняться, оживать…
Дарья мыла окна и вспоминала, как, когда она была еще маленькой, одних только детей летом набиралось два десятка, да и на зиму деревня не вымирала. Потом дома стали постепенно пустеть, заброшенные разрушались, а те, которые достались дачникам, оживали на короткий летний срок. Казалось, что теперь настали последние года деревни, еще чуть-чуть, и заколотят окна последнего дома. Раньше только в Богданово был магазин, клуб. Теперь – ничего. Продукты привозят так называемый «автолавки» - машины, набитые недешевым (а куда деваться – взять больше негде) провиантом. Зарастают поля бурьяном да кустарником, фермы разбирают по кирпичику. И работать в деревне негде, и жить опасно. А если в грозу, не дай Бог, электричество отключат, то можно с керосиновой лампой и неделю просидеть, хорошо, если и керосин-то найдется. Так и спивается потихоньку то, что осталось от деревни…
Солнце клонилось к горизонту, и Дарья подумала, что после жаркого дня вода в речке должна быть теплой. Она бросила свое занятие и, прихватив полотенце, отправилась к Осуге. Почти напротив ее дома на берегу стоял заброшенный сарай, за которым было ее излюбленное место купания – дно там было песчаное, да и глубина подходящая.
Когда Даша поравнялась с сараем, она услышала приглушенный шепот. Она без труда узнала голоса Наташи и Антона. На сей раз, это не было простой беседой, они намеренно прятались от людских глаз…
Даша замерла на месте, потом резко развернулась и хотела уже бежать домой, когда услышала мычание коров. Это значило, что Василий гнал скот на ферму по деревне. Она с ужасом подумала о том, что может встретиться с Васей, поэтому побежала бегом, но почти у самой дороги остановилась, потому что стадо проходило как раз мимо ее дома. Чувствуя себя так, как будто это она изменяла Васе, Даша кинулась к заброшенному дому и спряталась, прижавшись к его задней стене. Ей было гадко, больно, стыдно…
Дома она ходила из угла в угол, пытаясь понять Наташу. Она придумывала аргументы, которые ее могли оправдать. И еще Даша пыталась решить для себя, как она сама должна поступить. Вася – ее друг, но должна ли она говорить ему о таком предательстве? Обо всем ли можно рассказать другу, и где проходит граница между правдой и ложью?
От размышлений ее отвлек донесшийся с улицы свист Мишки. Она выглянула в окно: