Солнечный корт

Нил осторожно забрал телефон и проверил, кто звонит.

– Он со мной, тренер, - пообещал он, прежде чем повесить трубку и положить телефон на стол между ними.

– Не надо, - сказал Жан. Он не знал, обращался ли он к Нейлу: Не смотри, не говори, или же он имел в виду это для себя: Не теряй самообладания.
– Не надо, не надо.

– Я не знал, что у тебя есть сестра, - сказал Нил так тихо, что Жан едва не пропустил это мимо ушей из-за его разбитого сердца.

– Элоди, - сказал Жан, и от одного только звука ее имени его чуть не разорвало пополам. Он сжал руку в кулак, чтобы не разодрать себе лицо, и до крови прикусил костяшки пальцев. Этого было недостаточно, чтобы остановить его слова. Каждое из них было для Рико спичкой, заставлявшей его заново гореть: - Ей было всего десять, когда я покинул дом. Десять! Почему они не любили ее достаточно сильно, чтобы защитить? Почему они ….

– не любили меня?

Жан, пошатываясь, вышел из кабинки. Нил схватил его за запястье и уставился на него снизу вверх с непроницаемым выражением лица.

– Жан, - тихо, но твердо сказал Нил.
– Мы должны разобраться с этим сегодня, но, возможно, нам не придется разбираться с этим прямо сейчас. Чего ты хочешь?

Сотни вещей, которых у него может быть, тысячи вещей, которые он давно потерял. Единственное, о чем оставалось просить, было то, что он едва понимал:

– Я хочу вернуться домой.

– Окей. Ладно. Давай...
– Нил отвлекся на что-то вдалеке и злобно выругался на незнакомом Жану языке. Жан проследил за его взглядом и увидел у входа двух мужчин в костюмах. Они показывали свои значки, разговаривая с администратором. Нил отпустил Жана и слегка подтолкнул его бедром.
– Я вижу кухню. Там должна быть дверь, ведущая к мусорным контейнерам. Оттуда мы можем пройти на подземную парковку.

– Нет, - сказал Жан, прижимая ладони к глазам. Он взял свое разбитое сердце и засунул его поглубже. Было слишком тяжело это сделать; его желудок скрутило, и он угрожал выплеснуть содержимое на стол. Жан сглотнул с усилием, порожденным отчаянием, и представил, как заковывает все это в цепи. Может быть, позже у него будет время разорвать их. А пока единственный выход - идти напролом.

Я - Жан Моро. Я знаю свое место. Я потерплю.

Нил отошел, чтобы пропустить Жана обратно в кабинку, и они подождали, пока их догонят псы правительства. Это не заняло много времени, и два агента, усаживаясь на освободившееся место Стюарта, холодно посмотрели на Нила.

– Нил Джостен, - сказал один из них, когда они оба предъявили свои значки.
– Мы хотели бы поговорить с тобой.

– Утомительно, - сказал Нил.
– Я пытаюсь поесть.

Агент швырнул через стол пару коробок для продуктов, едва не опрокинув при этом стакан Нила.

– Я не спрашивал. Пошли.

Нил вздохнул, но начал собирать свою еду. Когда Жан не сделал ни малейшего движения, чтобы сделать то же самое, мужчина, стоявший ближе к нему, сделал повелительный жест и сказал:

– Это касается и тебя тоже. У нас есть несколько вопросов.

– Он не имеет к этому никакого отношения, - сказал Нил.

– Ты уверен в этом?
– спросил агент.

Жан с удовольствием выбросил бы свою еду в мусорное ведро, но, собирая ее в пенопластовую коробку, он задержался бы здесь еще немного. Нил подождал, пока он закончит, прежде чем решил, что хочет допить свой напиток. Полное отсутствие у них спешки ни на одного из агентов не произвело впечатления, но, в конце концов, у обоих закончились предлоги остаться. Их вывели из ресторана, причем один агент шел впереди, а другой - сзади.

Черный внедорожник с тонированными стеклами и государственными номерами был припаркован у тротуара перед входом. Нил, будучи тем, кем был, указал на пожарный гидрант, расположенный рядом с их передним бампером, и сказал:

– Это незаконно, чтобы вы знали.

– Заткнись и садись в машину.

Поездка в местный офис прошла в гробовой тишине. Нил, казалось, чувствовал себя совершенно непринужденно, даже когда они проходили многоступенчатый процесс прохождения службы безопасности, но Жан наблюдал, как Нил осматривает каждый выход и каждого охранника на своем пути. Жан, в свою очередь, не смотрел ни на что и ни на кого, кроме Нила. ФБР, скорее всего, списало бы это на нервозность, но они ошиблись бы, если бы подумали, что он их боится. Он не мог бояться правительства, в которое так легко проникнуть и которым так легко манипулировать; он мог бояться только своих собственных потенциальных ошибок и кровавых последствий, если бы подвел своего хозяина.

Когда они, наконец, добрались до лифтов, Нил спросил по-французски:

– Есть ли у них шансы понять французский?

– Нет. Они американцы, - сказал Жан.

– Эй, - запротестовал Нил.

– Ты едва ли идешь в счет. Не трать время, изображая обиду.

– Прекратите, - сказал агент, стоявший рядом с Нилом.
– Только английский, или мы вас разлучим, пока не найдем переводчиков.

Их провели в конференц-зал. На одном конце стола были сложены коробки, посередине лежало несколько закрытых папок, а на штативе уже была установлена видеокамера для записи сегодняшней беседы. На подставке рядом с камерой был установлен монитор, и на нем транслировалось видео, на котором была запечатлена фигура в костюме, склонившаяся над столом. Услышав звук закрывающейся двери и скрежет стульев по полу, мужчина поднял голову и нахмурился.

Нил поприветствовал его без всякой теплоты:

– Агент Браунинг. Я уже думал, что больше никогда вас не увижу.

– Не начинай мне тут, - сказал Браунинг.
– Не хочешь объяснить, что ты делаешь в Лос-Анджелесе?

Нил открыл коробку с едой на вынос и начал есть.

– Мне разрешено навещать людей.

– Людей, - согласился Браунинг. Прежде чем Жан успел решить, относит ли это к категории «не-людей» его, Браунинг разъяснил это: - Но Стюарт Хэтфорд - не просто человек, и, по последним нашим сведениям, у него не было контактов в Лос-Анджелесе, которые могли бы увести вас обоих так далеко от дома. За исключением, возможно, этого, - сказал он, устремив тяжелый взгляд на Жана.

Один из агентов, который доставил их сюда, раскрыл папку и бросил ее на середину стола. Жан инстинктивно взглянул, и от фотографии, прикрепленной к обложке, у него перехватило дыхание. Он узнал эту заднюю веранду в доме своего детства. Его отец стоял посередине и, размахивая руками, что-то напыщенно говорил незнакомому мужчине. Его мать сидела верхом на деревянном стуле в стороне, с бутылкой вина в одной руке и стопкой бумаг в другой.

Эти люди были не важны. Все, что имело значение, это двое детей, сидевших на заднем дворе: Жан, которому было девять или десять, и крошечная Элоди, прижавшаяся к его боку. Он вспомнил ее платье с маленькими желтыми уточками. Он несколько раз неуклюже заштопывал подол, когда она порвала его о кусты ежевики, растущие на заднем дворе.

Цепи заскрипели, Жан едва мог дышать. Под столом он впился ногтями в укушенное запястье. Терпеть. Терпеть. Терпеть.

– Откуда вы это взяли?
– спросил он голосом, мало походившим на его собственный.

– Интерпол прислал это по факсу из своих архивов всего несколько минут назад, - сказал агент.
– Откуда ты это взял?

Судя по жесту, который он сделал, он имел в виду царапины на лице Жана, но Жан сказал:

– Я пошел в свою мать.