Солнечный корт

– Это всего лишь второе, что он сказал мне за это лето.
– Лукас уставился на свои ботинки, являя собой воплощение отчаяния.
– Он ушел от меня четыре года назад и забыл о моем существовании, и оба раза, когда он удосуживался поговорить со мной с тех пор, как вернулся домой, это касалось Жана. В эти выходные он уезжает в Западную Вирджинию. Это был мой последний шанс увидеть его перед отъездом, и я не... я не знал, как отказать ему. Прости. Я облажался.

Реманн посмотрел на Жана. Жан не был уверен, чего он ждет - версии событий или праведного гнева Жана. Жан, не отрывая взгляда от лица Лукаса, сказал:

– В следующий раз, когда он будет уходить, отпусти его и поменяй за ним замки.

– Он мой брат, - сказал Лукас, но его протест был слабым.

– Я уже говорил тебе, - ровным голосом произнес Жан.
– Он перестал быть твоим братом в тот день, когда отправился в Гнездо.

Лукас уставился в пол, но спорить сразу не стал.

– Он сделал тебе больно. Я имею в виду, в Эдгаре Аллане, - сказал он, когда Жан рефлекторно сжал свое забинтованное запястье. Жан не ответил, но Лукас и не ждал подтверждения, поскольку они оба знали, каков будет ответ.
– Я слышал, что он тебе сказал.

– Я не буду говорить с тобой об этом.

– Он...

Жан отказался дослушивать до конца.

– Я не буду говорить с тобой об этом, - повторил он громче. На этот раз Лукас понял намек, и Жан впился ногтями в повязку, пока боль не приглушила его голос. Когда он решил, что не проявит неуважения к тренеру своим тоном, он спокойно посмотрел на Реманна и спросил: - Тренер, я могу идти?

– Ты, правда, согласен оставить все как есть?
– Спросил Реманн.
– У нас есть камеры видеонаблюдения. Мы можем вызвать полицию.

Желудок Жана сжался.

– Нет, тренер.

– Жан.
– Этот приглушенный протест исходил не от кого иного, как от Лукаса, но Жан отказывался смотреть на него.

– Сначала я отошлю Джереми, - сказал Реманн, как будто это каким-то образом могло расположить Жана к себе.

– Вороны не...
– начал Жан. Увидев выражение лица Реманна, он передумал и сказал: - Я не могу говорить с полицией, тренер.

Реманн дал ему минуту на то, чтобы передумать, а затем сдался, покачав головой.

– Я доверяю тебе принять решение, которое будет наилучшим для тебя, но я не позволю ему снова вторгнуться на территорию нашего стадиона. Я собираюсь связаться с охраной кампуса с его фотографией, - сказал он, взглянув на Лукаса, - и сообщить им, что ему здесь не рады. Лукас, если ты услышишь от него еще одно враждебное слово сегодня вечером, я был бы признателен, если бы ты предупредил меня. Спасибо, - добавил он, когда Лукас отрывисто кивнул.
– Джеки может подвезти тебя обратно в общежитие.

– У меня есть Хаоюй и Трэвис, - сказал Лукас, все еще чувствуя себя побежденным.
– Со мной все будет в порядке.

– Ты?
– Спросил Реманн Жана, затем принял решение, прежде чем Жан успел ответить.
– Ты с Лайлой. Я подвезу вас четверых.

Реманн поднялся с табурета. Лисински не выглядела довольной всем этим, но вышла из кабинета первой. Лукас не двинулся с места, даже когда Реманн прошел мимо него. Жан мельком увидел Джереми, который топтался в холле, как встревоженная наседка, но тут Лукас потянулся к дверной ручке. Лукас кивнул в сторону Реманна, но, не сводя глаз с Жана, спросил: - Две минуты. Пожалуйста?

Жан посмотрел на Реманна, но тот наблюдал за ним, и выражение его лица едва не погубило его. Это был воинственный взгляд человека, который силой увел бы Лукаса, если бы Жан дал понять, что не хочет оставаться с ним наедине. Жан пытался убедить себя, что он придавал этому слишком большое значение, но дискомфорт и безопасность были ядом, разъедающим его сердце. Он заставил себя отвести взгляд от своего тренера, чтобы не попасться на удочку такого фарса, и неестественным тоном ответил:

– Одну минуту.

Лукас тут же захлопнул дверь, но потратил двадцать секунд, просто уставившись на нее, вместо того чтобы повернуться к Жану.

В двадцать один год лучшее, что он смог выдавить из себя, было:

– Прости.

– Твои извинения так же полезны, как духи для лягушки, - сказал Жан. Когда Лукас, казалось, собрался возразить, Жан оборвал его коротким движением руки и сказал: - Меня не волнует, что, по твоему мнению, ты получил в результате этого эксперимента или чему, по твоему мнению, научился. Единственная причина, по которой я указал тебе на Грейсона, заключалась в том, чтобы мне не пришлось вести с тобой этот разговор. Единственное, что имеет значение, это то, готов ли ты играть со мной на корте.

– Он укусил тебя, - сказал Лукас.

– Я был там, - ледяным тоном произнес Жан.

– Я видел, как ты смотрел на Джереми. До меня доходили слухи. Я уверен, что ты гей.
– Лукас устремил на него упрямый взгляд, который был полностью сведен на нет нервозностью в его голосе.
– Это как... это что, неудачное расставание?

На мгновение у Жана возникло искушение солгать, хотя бы для того, чтобы побыстрее положить конец этому разговору. Он испытывал не меньшее искушение сказать правду, чтобы еще глубже вонзить нож в сердце. Жалкая уклончивость была единственным выходом, и Жан изо всех сил боролся с тошнотой.

– Не смей перекладывать на меня бремя психоза твоего брата. Ты не избавишься от чувства вины, предположив, что я хотел этого.

– Я не... Господи, я просто...
– Лукас, казалось, не мог сообразить, к чему он клонит, но Жан не мог ждать его целый день. Он встал с кровати и направился к двери, и Лукас едва успел его остановить.

Как только рука Жан коснулась дверной ручки, Лукас уперся руками и ногами в дверь, чтобы она не открывалась, и выражение его лица, обращенное к Жану, было мрачным. Жан был уверен, что сможет убрать Лукаса со своего пути, если дело дойдет до драки, но он презрительно скривил губы и дал ему последний шанс собраться с мыслями.

Наконец Лукас сказал:

– Прости.

– Не еби мне...

– Прости, что я это сказал, - пояснил Лукас, отстранившись от двери.
– Это было неправильно. Я видел твое лицо, когда он выходил из машины, поэтому я знаю, что мне не следовало даже...
– Он развел руками, беспомощный и несчастный, потому что слова снова подвели его.
– Грейсон, с которым я рос, был совсем не таким. Я не могу понять, во что он превратился.

– Это твоя проблема, не моя.
– Несмотря на легкий тон, Жан не мог повернуть ручку. Он уставился на свою руку, желая, чтобы она пошевелилась, но страх пересилил здравый смысл, и он должен был знать.
– Он сказал, что знает, где я живу. Ты сказал ему?