Солнечный змей

Фрисс мигнул.

– Где я тебе его возьму? Я не знаю ни слова по-коатекски. Занялся бы ты уже…

– Что случилось? – из-под навеса выглянул сонный Некромант. – Фрисс, что сделал тебе Нкуву?

Южанин, отступивший к ограждению борта и испуганно мигающий, посмотрел на мага с надеждой.

– Он хочет, чтобы я дал ему коатекское имя. Нецис, ты знаешь какое-нибудь имя на их языке? – спросил Речник, переходя на язык иларсов – его-то норси наверняка не знали!

– Только-то? Ему немного надо… – покачал головой Некромант. – Для Нкуву… Имя «Уэцин» – то, что приходит сейчас на ум.

– Вот спасибо! – усмехнулся Речник. – Может, он перестанет маячить за моей спиной… Нкуву Хвани!

Южанин вздрогнул.

– Я дам тебе имя «Уэцин», – Фрисс протянул ему руку. – И ты в самом деле вёл себя храбро и разумно. Только не лезь больше в каменные города. Тут живым не рады.

…Вакаахванча пристроилась в развилке дерева, Уэцин и Тарикча возились с обшивкой шара – южанин заделывал многочисленные пробоины, Призыватель, усевшись на снастях, кропил лодку и шар благовониями и напевал что-то благодарственное. Ночь обещала быть безоблачной, в недвижном воздухе далеко разносились крики устраивающихся на ночь птиц и отдалённый стон голодного Войкса. Речник смотрел вниз, в зеленовато-пурпурную дымку у корней. Где-то здесь корабль останавливался и на пути к Риалтемгелу – в ту ночь, когда Инальтеки осаждали дерево и вбивали дротики в днище вакаахванчи. Сейчас ни одного Инальтека не было внизу, и с самого отлёта Фрисс не видел их и не слышал.

– Та-а… Не хочешь отведать многоножек? – тихо спросил Нецис, останавливаясь рядом. – Я поймал несколько в расщелине дерева, и у меня есть к ним сок матлы.

– Ешь сам, Нецис, – покачал головой Речник. – Ты куда пойдёшь на ночь? У печи жарко…

– Повисну на чём-нибудь, – пожал плечами Некромант. – Алсаг и Тарикча поделят нос, Акитса первым сторожит, Кьен и Квембе – в самом хвосте… Тебе, Фрисс, придётся лечь либо у печи, либо под боком у Уэцина.

– Река моя Праматерь! Я к печи. Ищи там, если буду нужен, – Речник подобрал подстилку и понёс к затворенной заслонке. Здесь палуба немного расширялась, освобождая место для трапа, печь погасла ещё до заката, но от неё тянуло жаром.

– Водяной Стрелок, – Уэцин, как водится, вырос прямо из палубных досок за спиной Фрисса, и тот нехотя повернулся, потянулся было за мечом, но махнул рукой. – Я постелил тебе одеяло в хвосте. Ты спи спокойно, я уйду на ночь к печи – мне сторожить следом за Акитсой…

…Близился какой-то праздник – с зубцов башни Уджумбе, со ступеней древних храмов, с папоротниковых крыш свисали гирлянды багровых лепестков Гхольмы. Среди послушников, развешивающих лепестки по башне, один показался Фриссу знакомым – и он был на вид старше и мрачнее остальных. «Яо?!» – Речник удивлённо мигнул. Злорадство шевельнулось в его душе, но быстро унялось. Он перевёл взгляд на длинную перекладину, сплошь увешанную листками с надписями.

– Укка-укка… – Акитса поймал раскачивающийся лист, прочитал пару строк, добавившихся за последние сутки, и довольно кивнул. – Теперь наш корабль наполнен. Двоих нашли, третьего ждать не станем. Надо нам попрощаться с тобой, Водяной Стрелок. Улетим этим полднем.

– Чистого вам неба, – кивнул Фрисс, пожимая протянутую руку.

Квембе и Кьен нашли себе корабль ещё вчера – небольшая торговая вакаахванча, по края бортов нагруженная лепестками Гхольмы и Ойо’Нви, возвращалась в селение Мвакидживе – уже без лепестков, и двое путников легко на ней уместились. Соплеменники-Хвани очень удивились возвращению «пожранных мертвецами» и долго ощупывали выходцев из железного города, не в силах поверить, что видят их живыми и невредимыми. Фрисс пришёл провожать их – на него смотрели с опаской, но за оружие никто не схватился. Сегодня нашли себе попутчиков и жители Миджити…

Нецис растворился где-то в переулках Джегимса – белая крыса, позвав на помощь родичей с берега Икеви, уволокла его на базар, а потом – смотреть «очень хороший, прочный плот!». Речник уже почти смирился, что плота без прилагающихся к нему родичей Тарикчи он здесь не найдет.

С верхней площадки башни ему махал рукой Уэцин, и ещё двое незнакомых южан свешивались с бортов, глядя на Фрисса по все глаза. Речник помахал им в ответ и пошёл прочь. Из-за домов уже слышен был сердитый рёв Двухвостки – судя по голосу, Флона уже готова была перекусить верёвки и отправиться на поиски Речника. Фрисс покачал головой и переложил поближе мешочек с бутонами тсанисы и осколком пирита. Флона дожидается у храма Укухласи, и Речник навестит зверя, прежде чем отдать богине дары. Храм сейчас полон жрецов, и Умма Ксази собрались там… внутрь Фрисс не войдёт – оставит подношение в жертвенной чаше. Ему не в чем упрекнуть богиню, да и повелитель случая был к нему благосклонен. А дальше… Нецис всё-таки прав был – незачем им заходить в селения. Река Икеви понесёт их на восток, к развалинам Хлимгуойны, и если повезёт, живых они не встретят…

Поток раскалённого воздуха впустую развеялся в пространстве. Ящер-полуденник с хриплым клёкотом прижал крылья к телу и спикировал на Гедимина. Древний Сармат обхватил руками плечи, камнем уходя вниз, сверху полыхнуло жёлтым огнём, и обугленный ящер, не замедлив полёта, сгинул в высокотравье. Сармат стиснул управляющую панель, «лучистое крыло» сверкнуло зеленью. Облака и второй ящер, беспорядочными вспышками выжигающий траву, стремительно приближались. Гедимин не чувствовал жара, но мигающий экран дозиметра указывал – очередной луч рассеялся в воздухе. Полуденник развернулся головой к взлетающему сармату, его крылья уже не шевелились – он распластался в небе, посылая луч за лучом, и каждый раз между сполохом и Гедимином оставалось всё меньше места. Древний снова сжался в комок, стрелой уходя вверх – прямо над полуденником. Ящер вывернул шею, его крылья медленно кренились к земле. Лучи уходили параллельно земле… теперь – вверх, под острым углом… и ещё выше…

Сфалт в руках сармата дрогнул. Снаряд угодил полуденнику меж крыльев, раскидав останки ящера по степи, но полуденник и так уже камнем летел к земле, вниз спиной, нелепо хлопая вывернутыми перепонками. Гедимин быстро огляделся – ещё две точки чернели на горизонте, но приближаться не спешили. Забросив сфалт за спину, сармат повернулся лицом к беспорядочно разбросанным зноркским постройкам. До городской стены оставалось всего ничего – пять-шесть секунд неспешного лёта. И со стены его уже заметили.

Несколько мгновений он смотрел на знорков, взбирающихся на крышу галереи и бегающих вдоль зубцов приземистой башни. Они махали ему руками и что-то кричали, их голоса, приглушённые и развеянные ветром, похожи были на крысиный писк. Гедимин стиснул зубы и до хруста вдавил кнопку в броню предплечья. Зеркальное поле растеклось по скафандру, превратив очертания сармата в расплывчатый кусок пейзажа. Крики на стенах смолкли. Древний сбавил высоту и медленно поплыл к городу. Было на что посмотреть, город переменился с той осени – но радостных перемен сармат не видел.

По дороге он заметил множество пожарищ, вот и сейчас, оглядевшись, можно было насчитать пять-шесть столбов чёрного дыма, а фильтры едва справлялись с сажей и нефтяной гарью. Чёрная выжженная полоса отчуждения опоясала городские стены, следы огня виднелись и внутри – половина бывшей священной рощи, только весной заново засаженной, снова превратилась в пепелище, а на одном из старых деревьев, пострадавших от огня, но выживших, болтался обугленный труп. Его подвесили за руки и за ноги – так, по обычаю местных знорков, выставляли напоказ убитых врагов и предателей. Плоть прогорела, спеклась в угольный ком, и Гедимин смотрел на мертвеца недовольно, уже зная, что покажет дозиметр. Ещё один с короткоживущим ирренцием в костях… Кто, интересно, ставит эти бессмысленные опыты?!

Вдоль рощи, не считаясь с опасностью облучения и не обращая внимания на смрад, толпились люди и толкались в загонах животные, шатры выстроились вдоль каждого переулка, между крышами перекинулись соломенные навесы. Лагерь кочевников примыкал вплотную к храмовой крепости, какие-то палатки стояли и внутри, у отстроенной заново башни, крышу которой в том году захоронили в Змеиных Норах вместе с останками последних обитателей. Сейчас на новой крыше грелись огромные крылатые кошки, оглядываясь на приоткрытую дверь кухни. Над хозяйственными постройками, как и над перекрёстками, занятыми стойбищем, курился дымок.