Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни

— Дедушка, смотри, разбойник на гору забрался!

Дед тянул за трос, рассматривая дымку на водной глади, как будто увидел там что-то, и еле слышно вздохнул. Когда он тихонько переправился на противоположный берег, то велел Цуйцуй выйти, а сам остался у лодки, поскольку было время праздника и значит, будут еще деревенские, кто ходил в город смотреть гонки, и теперь среди ночи заторопится домой.

6

Днем старый паромщик схлестнулся с продавцом пергамента, которого переправлял на другой берег. Один не мог принять деньги, которые ему давали, второй же не мог их не давать.

Видимо, изысканные манеры, с которыми тот предлагал оплату, угнетали паромщика; он даже как будто рассердился и заставил человека взять деньги обратно, насильно всунув их ему в руки. Но когда паром причалил, этот человек спрыгнул на пристань и рассыпал целую горсть монет по дну лодки, после чего, смеясь, поспешил уйти. Паромщику нужно было переправлять другого путника и он не мог догнать его, поэтому закричал внучке на пригорке:

— Цуйцуй, помоги мне, задержи того парня, который пергамент продает, не позволяй ему уйти!

Цуйцуй не поняла, в чем дело, но тут же вместе с псом бросилась на перехват первого человека, который спускался с горы.

— Не надо меня задерживать! — хохотал тот.

Подоспел второй торговец и рассказал Цуйцуй, в чем дело. Уяснив суть, девочка вцепилась в одежду продавца пергамента, повторяя: «Нельзя уходить, нельзя!» Пес, выражая солидарность, заливался возле нее лаем. Остальные торговцы смеялись так, что даже идти какое-то время не могли. Прибежал запыхавшийся дед, силой всунул деньги в руку того человека, да к тому же еще и подкинул ему в корзину пучок табака и, потирая руки, засмеялся:

— Ступай! Теперь ступайте!

И все эти люди, дружно смеясь, ушли.

— Дедушка, — сказала Цуйцуй, — а я-то думала, что тот человек украл у тебя что-то и будет с тобой драться!

— Он денег дал, а мне эти деньги не нужны! — ответил дед. — Сказал ведь ему, что не нужны, так он спорить начал, ничего не слушает!

— Ты все ему вернул?

Дед захлопнул рот и покачал головой, а потом засмеялся с хитрым видом и снял приколотую к поясу медную монетку, которую оставил у себя, и передал Цуйцуй со словами:

— Он получил столько табаку, что до самого Чжэньганя курить можно!

Издалека раздался нестройный бой барабанов; пес прислушался к нему, навострив уши. Цуйцуй спросила деда, слышит ли он что-нибудь. Дед, обратившись во внимание, тут же понял, что это за звук, и ответил:

— Цуйцуй, вот и праздник лета наступил. Ты помнишь, как в том году Тяньбао Далао подарил тебе утку? Утром Далао с толпой уехал в Восточную Сычуань, когда переправлялся, спрашивал о тебе. Ты ведь наверняка забыла, какой в тот день был ливень. Если мы в этот раз пойдем, то снова нужно будет с огнем домой возвращаться; помнишь, мы с тобой с факелами домой шли, путь освещали?

Цуйцуй как раз вспоминала все, что случилось на минувший праздник лета, но, когда дед спросил, она чуть раздраженно покачала головой и нарочно сказала:

— Не помню я, не помню.

На самом же деле она имела в виду: «Как же я могу не помнить?!»

Дед понял и сказал:

— А в позапрошлом году было еще интересней, ты ждала меня одна у реки и чуть было не осталась там, я уже думал, что тебя большая рыба съела.

Цуйцуй засмеялась.

— Дедушка, разве это ты думал, что меня заглотила большая рыба? Это мне другой человек говорил, а я тебе рассказала. Ты в тот день боялся только, что тот старик из города заглотит твою горлянку с вином! Вот же память у тебя!

— Я уже стар, память совсем никуда не годится. Цуйцуй, ты уже взрослая, сможешь сама сходить в город посмотреть гонки. Не бойся, рыба тебя не проглотит.

— Раз я выросла, надо заниматься переправой.

— Переправой занимаются, когда стареют.

— Когда стареют, надо отдыхать!

— Твой дед еще тигра завалить может, я вовсе не старый! — с этими словами дед согнул руку и старательно напряг мышцы, так что они показались молодыми и сильными, и добавил:

— Вот, Цуйцуй, если не веришь, укуси.

Цуйцуй покосилась на чуть сгорбленного, совершенно седого деда и ничего не ответила. Вдалеке послышались звуки сона, она поняла, в чем дело и откуда идут звуки, спустилась с дедом к лодке и подтянула ее к домашнему берегу. Чтобы пораньше увидеть шествие, провожавшее невесту в новый дом, Цуйцуй взобралась на пагоду. Очень скоро пришла толпа: двое дудящих в сона, четверо дюжих сельских парней, один пустой паланкин, один празднично одетый юноша, похожий на сына командира дружины, а еще два барашка, ребенок, который их вел, сосуд вина, коробка лепешек из размельченного риса и человек, нагруженный подарками. Когда вся толпа поднялась на лодку, Цуйцуй с дедом взбежала следом за ними. Дед правил лодкой, а Цуйцуй встала возле паланкина невесты и стала любоваться его бахромой и лицами людей. Когда они причалили, парень, похожий на сына командира дружины, достал из украшенного вышивкой поясного кошеля красный конверт и передал паромщику. Так было заведено, и дед уж не мог сказать, что не возьмет деньги. Однако, получив конверт, он спросил, откуда невеста, уяснил, снова спросил, из какой семьи, получил ответ и, наконец, спросил, сколько ей лет, что тоже хорошенько запомнил. Играющие на сона вновь загудели в свои дудки, и вся компания, перевалив гору, скрылась. Дед остался в лодке с Цуйцуй, но душа его следовала за пением сона и успела уйти довольно далеко, прежде чем вернулась обратно в тело.

Взвешивая на руки красный конверт, дед со значением сказал:

— Цуйцуй, невесте из Сунцзябаоцзы всего пятнадцать лет.

Цуйцуй поняла, к чему он клонит, но не стала заострять на этом внимания и тихо повела лодку к берегу. Причалив, она вбежала в дом, достала крошечный побег бамбука, из которого смастерила сона с двумя раструбами, и попросила деда сыграть ей из лодки «Мать провожает дочь», а сама улеглась с собакой на большой камень, на который как раз упала тень от дома, и разглядывала облака. Время тянулось медленно, дед незаметно заснул, и Цуйцуй с собакой тоже заснули.

Глава третья

7

Наступил праздник лета. Цуйцуй с дедом за три дня до того условились, что он останется на вахте у переправы, а Цуйцуй и пес пойдут к дому Шуньшуня смотреть на гуляния. Цуйцуй сперва не соглашалась, но все же уступила. Однако день спустя снова пожалела о согласии, думая, что если идти смотреть, то должны пойти оба, а если бдеть у лодки, то тоже обоим. Дед понял, что в душе ее сражаются желание праздника и любовь к нему. Оказаться препятствием на пути к веселью совсем уж никуда не годилось!

— Цуйцуй, ты чего? — улыбаясь, спросил паромщик. — Мы же договорились, а ты вдруг пожалела, у нас, у чадунцев, так не принято! Сказано — сделано, нельзя, чтобы то одно, то другое. Я не настолько выжил из ума, чтобы не помнить, что ты согласилась!

Хотя было видно, что он понимает, почему внучка передумала, но она была слишком послушным и правильным ребенком, и дед от этого приуныл. Когда дед замолчал, и молчал долго, Цуйцуй спросила:

— Если я уйду, кто останется с тобой?

— Если ты уйдешь, со мной будет лодка, — ответил дед.