Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни
Шрифт:
Цуйцуй наблюдала за лодками и думала: «Чуть попозже дедушка обязательно найдется». Но прошло довольно много времени, а дед так и не появился, и девочка забеспокоилась. Днем раньше, до того, как они с собакой поехали в город, дед спросил ее:
— Если ты одна завтра пойдешь в город на лодки смотреть, будешь толпы бояться?
— Я не боюсь толпы, я боюсь только, что одной будет не очень-то весело, — ответила та.
Вслед за тем дед, поразмыслив, вспомнил старого знакомого, который жил в городе; ночью он сбегал к нему и уломал прийти днем присмотреть за паромом, чтобы самому пойти в город с Цуйцуй. Тот человек был еще более одинок, чем старый паромщик, у него вовсе не было родных, даже собаки и той не было. Они условились, что он придет к ним
— Цуйцуй, там так шумно и многолюдно, ты не побоишься одна пойти на берег смотреть на лодки?
— Чего мне бояться? — ответила та. — Но какой интерес мне туда одной идти?
Когда они дошли до реки, четыре ярко-красных лодки целиком поглотили внимание девочки, и ей стало совсем не до того, есть дед поблизости или нет. Дед же подумал: «Еще рано, пока они закончат, по меньшей мере три четверти часа пройдет. А мой друг у реки тоже ведь должен посмотреть, как веселятся молодые, вернусь-ка я, если подменю его, то он еще успеет».
Поэтому он велел внучке:
— Людей много, стой здесь и смотри, никуда не уходи, мне нужно кое-куда сходить по делу, а потом я обязательно вернусь и заберу тебя домой.
Цуйцуй была всецело поглощена двумя лодками, которые как раз приближались наперегонки, и согласилась, даже не подумав. Дед знал, что пес будет рядом с ней и это, наверное, куда надежнее, чем если бы рядом был он сам, и отправился домой.
Добравшись до переправы, дед увидел, что сменщик, его старый друг, стоит у подножия, белой пагоды и вслушивается в отдаленный звук барабанов. Дед покричал ему, попросив переправить лодку, и когда они оба пересекли речушку, то вернулись к пагоде. Тот человек спросил паромщика, почему он прибежал обратно, дед ответил, что искал сменщика ненадолго и специально оставил Цуйцуй у реки, а сам поспешил назад, чтобы друг тоже смог посмотреть на веселье, и добавил:
— Как насмотришься, то можно назад не ходить, только обязательно найди Цуйцуй и скажи ей, чтобы, как закончится, сама домой возвращалась. А если девчонка забоится одна домой идти, проводи ее.
Однако сменщик не испытывал никакого интереса к лодочным гонкам, зато хотел посидеть с паромщиком на большом камне возле реки и выпить еще по чашке вина. Тот весьма обрадовался, достал тыкву-горлянку и передал ее городскому. Обсуждая события минувших праздников лета, они попивали вино, и вскоре городской пал на камень пьяным сном.
Поскольку человек напился, то в город пойти уже не мог, а дед не мог оставить свою вахту и отлучиться с переправы, и ужасно заволновался об оставшейся у реки Цуйцуй.
На реке меж тем определили победителя, и офицеры уже отправили лодочку, с которой выпустили в воду стаю уток, а дед все не появлялся. Цуйцуй забоялась, что дед сам где-то ждет ее, поэтому, кликнув пса, стала протискиваться сквозь толпу, повсюду искала, но деда и след простыл. Когда начало смеркаться, военные, которые днем вынесли за городские стены длинные лавки, чтобы тоже посмотреть на гуляния, стали один за другим заносить их обратно и возвращались в гарнизон. В воде осталось всего три-четыре утки, и охотников за ними тоже постепенно убавилось. Солнце садилось туда, где стоял дом девочки, и сумерки украсили реку тонкой дымкой. Цуйцуй увидела эту картину и неожиданно ей в голову пришла страшная мысль: «А вдруг дедушка умер?»
Она вспомнила, что дед велел ей никуда не уходить, и решила, что и правда не стоит, ведь дед не пришел наверняка потому, что сейчас в городе или у кого-то из знакомых, которые потащили его пить вино. Именно потому, что такое было возможно, она не хотела возвращаться с собакой домой, пока не стемнеет, и ей только и оставалось, что стоять на каменной пристани и ждать деда.
Спустя еще какое-то время две длинные лодки причалили в маленьком притоке с другого берега и скрылись из виду; те, кто смотрел
на состязания драконьих лодок, тоже почти разошлись. Проститутки в домах на сваях уже зажгли фонари, и люди затянули песню под маленькие пестрые барабанчики и юэцинь [136] . А из других построек доносился гомон драк и винопития. В то же время возле домов на сваях пришвартовывались лодочки, где держали вино и готовили еду, и редька, зелень и все прочее, брошенное на сковороду в кипящее масло, громко шипело.136
Четырехструнный инструмент с круглой декой.
Водная гладь подернулась дымкой, на ней, кажется, покачивалась уже только одна утка, и остался только один человек, который хотел ее поймать.
Цуйцуй все-таки не уходила с пристани, все еще веря, что дед придет за ней и заберет домой. Песни в домах становились громче, и она услышала чью-то беседу внизу. Один из лодочников сказал:
— Цзинь Тин, послушай, там в лавке с сычуаньскими пьют да поют, зуб даю, это ее голос!
— Она с ними пьет и поет, а думает все равно обо мне, — ответил другой лодочник. — Она знает, что я здесь в лодке!
А первый тогда сказал:
— Телом развлекается с другими, а душой с тобой, да? Почем ты знаешь?
Другой ответил:
— Есть у меня основания.
После чего свистнул, подав какой-то странный знак, вслед за которым пение наверху смолкло, и оба лодочника рассмеялись. Затем они продолжили разговор о той женщине и произнесли много неприличных слов, слышать которые Цуйцуй не привыкла, но уйти тоже не могла.
К тому же, услышав, как один из лодочников рассказал, что отца той женщины убили на хлопковом поле, заколов ножом семнадцать раз, странная мысль — «А вдруг дедушка умер?» — снова вспыхнула у нее в голове.
Лодочники все еще болтали, а прямо к пристани, где стояла Цуйцуй, плыл белый селезень. «Подплыви еще поближе — и я тебя схвачу!» — подумала девочка и затаилась. Однако, когда птице до берега оставалось всего-то три чжана, кто-то засмеялся и окликнул людей в лодке. Оказывается, он до сих пор оставался в воде и схватил-таки селезня, после чего, медленно бултыхаясь, поплыл к берегу. Лодочники услышали голос из воды и закричали в полумраке:
— Эрлао! [137] Вот ведь молодец, сегодня, поди, штук пять поймал!
137
Второй сын.
— А он хитрый парень, — ответил человек из реки, потрясая селезнем, — но все равно теперь мой.
— Потом, поди, девок так же будешь ловить!
Тот, что в реке, не ответил, и, шлепая по воде руками и ногами, подгреб к пристани. Когда он, промокший до нитки, выкарабкался на берег, пес возле Цуйцуй предупредительно гавкнул пару раз, и этот человек, наконец, заметил девочку. На пристани уж больше никого не было, и он спросил:
— Ты кто?
— Цуйцуй!
— И кто ты у нас такая, Цуйцуй?
— Внучка паромщика с речки Бисицзюй.
— Что ты тут делаешь?
— Я дедушку жду. Жду, чтобы он меня домой отвел.
— Так он не придет, твой дед наверняка в городской казарме пьет, потом его назад принесут, как надерется.
— Не будет такого! Он обещал прийти, он обязательно придет.
— Но и здесь ждать тоже не дело. Пойдем ко мне, вот в тот дом, где лампы зажгли, и там подождешь, пока дед за тобой явится.
Цуйцуй не поняла его добрых намерений — она как раз вспомнила отвратительные вещи, которые лодочники говорили о женщине, и подумала, что парень хочет отвести ее туда, где та распевала свои развратные песни. Раньше она ни на кого не ругалась, но сейчас, переволновавшись в ожидании деда, в свете такого приглашения заподозрила в нем дурной умысел, и вполголоса выплюнула: