Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни

— Только тебя тут не хватало, пойди башку себе разбей!

Хотя сказано было тихо, но парень все же услышал, к тому же по голосу понял, сколько ей на самом деле лет, и засмеялся:

— Ишь ты, ругается она! Не хочешь ко мне подняться, хочешь тут торчать, так потом выскочит из воды большая рыба и слопает тебя, тогда уж не голоси!

— Даже если и слопает, не твое дело, — ответила Цуйцуй.

Пес будто бы понял, что Цуйцуй обижают, и снова залаял. Парень взмахнул зажатым в руке селезнем и пугнул его, после чего зашагал в сторону Хэцзе. Оскорбленный пес — теперь уже обидели его — хотел было пуститься ему вдогонку, но Цуйцуй закричала:

— Смотри, на кого лаешь!

Она всего лишь имела в виду, что этот нагловатый юнец не стоит ни единого гавка, но парень решил, что она просит пса не облаивать хорошего человека, нахально засмеялся и ушел.

Спустя какое-то время с улицы Хэцзе явился человек с факелом, смастеренным из старого каната, и выкрикивал имя Цуйцуй. Когда он подошел поближе, она поняла, что не знает его. Факелоносец рассказал, что паромщик уже дома и встретить ее не смог, вот и прислал его — того, кого перевозил на пароме, — с наказом ей немедленно возвращаться. Услышав, что этого человека прислал дед, Цуйцуй без колебаний последовала за ним домой. Мужчина шел впереди, освещая дорогу, а пес то обгонял их, то отставал; так они вместе и двинулись вдоль городской стены к переправе. По дороге девочка спросила факелоносца, откуда он узнал, что она на берегу. Человек ответил, что ему сказал Эрлао, и сам он — приказчик в их семье, так что после того, как проводит Цуйцуй до дома, ему нужно будет вернуться на улицу Хэцзе.

— А как Эрлао узнал, что я у реки?

— Он вернулся с реки с уткой, — смеясь, ответил человек, — видел тебя на пристани, даже пригласил без задней мысли домой посидеть, подождать деда, а ты его обругала.

— А кто такой Эрлао? — в изумлении тихонько спросила Цуйцуй.

— Ты не знаешь, кто такой Эрлао? — с не меньшим изумлением спросил человек. — Носун Эрлао с нашей улицы Хэцзе! Юэ Юнь же! Он и попросил меня проводить тебя!

В городе хорошо знали этого Носуна Эрлао!

Вспомнив свои бранные слова, Цуйцуй ужаснулась, устыдилась и дальше шла за факелоносцем в полном молчании.

Когда они взошли на гору и стали видны огни дома у реки, на том берегу тоже увидели огни факела, и дед тут же прыгнул в лодку, крича по пути хриплым голосом:

— Цуйцуй, это ты?

Та не ответила ему, пробормотав себе под нос:

— Нет, не Цуйцуй, Цуйцуй давно уж карпы в реке съели.

Она поднялась на лодку и человек, которого послал Эрлао, ушел со своим факелом, а дед, переправляя лодку, спросил:

— Цуйцуй, почему ты мне не отвечала, рассердилась на меня?

Та стояла на носу лодки и все еще молчала. Ее укоризна переплыла вместе с лодкой через речку, но испарилась, как только они дошли до дома и девочка увидела сомлевшего пьяного старика. Но другое — то, что принадлежало только ей и не касалось деда, на всю ночь погрузило ее в задумчивое молчание.

5

Прошло два года.

На оба праздника середины осени не было луны, поэтому ни любоваться ее сиянием, ни распевать друг другу песни — а мужчины и женщины пограничного городка в ту ночь только для этого и не ложились спать, — в установленный срок не получилось, вот почему оба праздника произвели на Цуй-цуй весьма блеклое впечатление. На оба же Новых года, как обычно, можно было посмотреть на танцы льва и дракона с фонарями, которые исполняли солдаты в гарнизоне или пришлые из других волостей; на маленьком плацу встречали весну и стоял оглушительный бой барабанов и гонгов. Когда наступил вечер пятнадцатого дня, солдаты из Чжэнганя [138] , которые исполняли в городе танец льва и дракона, сняв рубашки, запускали повсюду хлопушки и потешные огни. В городском гарнизоне, в резиденции таможенного головы, в некоторых больших лавках на улице Хэцзе заблаговременно подготовили обрезки бамбуковых коленец или покрытые резьбой пальмовые стволы, а потом при помощи селитры, смешанной с сульфоуглем, запускали сотни-тысячи фейерверков. Бравые и озорные солдаты, раздевшись до пояса, ходили с фонарями и били в барабаны, дождь из обрывков маленьких хлопушек лился с кончиков длинных шестов на их обнаженные плечи; происходящее вызывало у всех небывалый восторг. После взрыва хлопушек запускали огни из большой трубы, привязанной к лавке; ее выносили на пустое место и поджигали кончик фитиля, который сперва с шипением разбрызгивал белое сияние; потом начинался пронзительный свист и постепенно превращался в страшный звук, подобный реву бури или рыку тигра; белое сияние взмывало ввысь на двадцать чжанов и, падая, разбрызгивало в небе цветной дождь. Солдаты с фонарями кружились в этих огненных цветах, словно не замечая их. Цуйцуй с дедом тоже смотрела на это веселье и радовалась, но эта радость, непонятно почему, все же не была такой сладкой и красивой, как на празднике лета.

138

Местность в провинции Хунань.

Не в силах забыть того, что тогда случилось, на следующий праздник лета она снова отправилась в город на берег реки и долго смотрела на лодочные гонки; в самый разгар веселья неожиданно хлынул дождь, вымочив всех до нитки. Скрываясь от дождя, дед с внучкой и псом дошли до дома Шуньшуня и втиснулись в один из его уголков. Какой-то человек проходил мимо них со скамейкой на плечах. Цуйцуй узнала в нем того, кто год назад провожал ее до дома, и сказала деду:

— Дедушка, это вот тот человек провожал меня домой, он, когда шел с факелом по дороге, так похож был на разбойника!

Дед промолчал, но когда тот человек снова прошел перед ним, тут же схватил его всей пятерней и со смехом сказал:

— Ха-ха, вот ты какой! Зову его домой вина попить — а все никак, нешто боишься, что в вине яд будет, что отравлю тебя, эдакого сына неба!

Человек, увидев, что это старый паромщик, заметил и Цуйцуй и засмеялся:

— Цуйцуй, да ты выросла! Эрлао сказал, что тебя рыба на берегу слопает, так теперь эта рыба тебя и не проглотит!

Цуйцуй не промолвила ни слова, только улыбалась, не разжимая губ.

В этот раз, хотя из уст этого похожего на разбойника работника и прозвучало имя «Эрлао», сам Эрлао не появился. Из беседы деда и этого человека Цуйцуй поняла, что он отмечает праздник лета в Цинлантане [139] , в шестистах ли ниже по течению. Не увидев в этот раз Эрлао, она, однако же, познакомилась с Далао [140] , а также со знаменитым в этих краях Шуньшунем. После того как Далао вернулся домой с пойманной уткой, старый паромщик дважды похвалил ее упитанность, и Шуньшунь велел Далао отдать утку Цуйцуй. Узнав же о том, что дед и внучка живут в нужде и на праздник не могут приготовить цзунцзы [141] , он подарил им много остроуглого лакомства.

139

Название городка неподалеку от одноименных отмелей.

140

Старший сын.

141

Лакомство из клейкого риса с различной начинкой, завернутое в листья, в форме тетраэдра, изготовлялось специально на праздник лета.

Когда этот известный человек разговаривал с дедом, Цуйцуй притворялась, что разглядывает реку и ее берега, однако уши ее очень цепко ловили каждое слово. Человек сказал деду, что Цуйцуй очень красива, спросил, сколько ей лет и есть ли у нее жених. Хотя дед с большой радостью и много хвалил Цуйцуй, но в ее брачные дела посторонним лезть не разрешал, а потому насчет замужества отмолчался.

Когда они возвращались домой, дед нес утку и остальные вещи, а Цуйцуй освещала факелом путь. Они прошли вдоль городской стены; с одной стороны был город, с другой — вода.

— Шуньшунь и вправду хороший человек, — сказал дед. — Очень щедрый. Далао тоже очень хороший. Все люди в этой семье хорошие!

— Все люди? А ты разве всех в этой семье знаешь? — спросила Цуйцуй.

Дед не понял ее вопроса, потому как сегодня был слишком весел, и засмеялся:

— Цуйцуй, а если Далао захочет взять тебя в жены и сватов пришлет, ты согласишься?

— Дедушка, ты с ума сошел! — сказала Цуйцуй. — Еще раз скажешь такое, и я рассержусь.

Дед хоть ничего и не сказал, однако было очевидно, что в голове его беспрерывно вертится эта нелепая идея. Цуйцуй разозлилась и быстро пошла вперед, размахивая факелом из стороны в сторону.

— Цуйцуй, не балуй, я упаду в реку, и утка уплывет!

— Кому нужна эта утка!

Дед понял, почему девочка расстроилась, и запел весельную песню, которую поют гребцы, когда плывут через пороги, и хотя голос его был хриплым, слова звучали четко, ни одного старик не переврал. Цуйцуй ступала, слушая, но внезапно остановилась испросила:

— Дедушка, твоя лодка сейчас плывет в Цинлантань?

Дед не ответил, продолжая петь, и оба они вспомнили об Эрлао из семьи Шуньшуня, который как раз встречал праздник лета на порогах Цинлантань, и ни один из них не знал, где именно находятся мысли другого. Дед и внучка дошли до дома в полном молчании. Когда они добрались до переправы, сменщик, что присматривал за лодкой, как раз причалил к берегу, ожидая их. Они переправились, зашли в дом, очистили и съели цзунцзы, после чего сменщик засобирался в город, и Цуйцуй зажгла для него факел, чтобы было чем освещать путь. Когда он взобрался на гору, Цуйцуй с дедом смотрели на него с лодки, и девочка сказала: