Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни

Вновь прибывший даже чаю не откушал, а сразу же занял место на носу лодки; за едой Цуйцуй с дедом пригласили его выпить, но, он отказался, только покачав головой.

— Цуйцуй, я не пойду, а ты сходи с собачкой, хорошо? — сказал дед.

— Если не пойдешь, я тоже идти не хочу!

— А если я пойду?

— Я вообще-то не хотела, но с тобой пойти хочу.

— Эх, Цуйцуй, Цуйцуй. — улыбаясь, сказал дед, — хорошо, пойдем вместе.

Когда дед и Цуйцуй дошли до городской набережной, там уже было многолюдно. Мелкий дождик прекратился, но земля оставалась сырой. Дед хотел, чтобы Цуйцуй смотрела гонки из дома управляющего пристанью, но Цуйцуй решила, что ей и на берегу неплохо. Однако долго они не простояли — Шуньшунь прислал человека с приглашением зайти к нему в гости. На верхнем этаже его дома уже было полно народу. Жена и дочь деревенского богача, которых Цуйцуй видела утром на переправе, тоже получили радушный прием и теперь занимали место у самого лучшего окна. Завидев Цуйцуй, девочка тут же позвала: «Иди сюда, иди!» Та, стесняясь, подошла и уселась на лавку позади них, после чего дед удалился.

Он вовсе не собирался смотреть на состязания драконьих лодок — один знакомый потащил его на пол-ли вверх по течению полюбоваться новой водяной мельницей. Старый паромщик уже давно интересовался ее вальцами. Возле горы на берегу стояла крошечная соломенная хижина, а в хижине — огромный круглый камень, который держался на горизонтальной оси, наискось установленной в каменном желобе. Когда открывали шлюзы, поток устремлялся на скрытое под землей колесо, и верхний каменный вал начинал быстро вращаться. Хозяин, заведовавший этой штукой, засыпал сырой рис в желоб, а перемолотый ссыпал в сито в углу хижины, а потом отсеивал отруби. Земля была густо усыпана ими, равно как и голова хозяина, повязанная куском белой ткани, и его плечи. В хорошую погоду на свободном участке вокруг мельницы сажали редьку, капусту, чеснок и лук. Когда водопроток ломался, хозяин снимал штаны и спускался в реку, чтобы завалить камнями место, где подтекала вода. А если дамба при мельнице была выстроена хорошо, можно было устроить маленькую запруду и без труда поймать рыбку.

Заниматься мельницей у реки было намного интересней, чем переправой, это было ясно с первого взгляда. Однако мечты паромщика о мельнице так и оставались мечтами. Все мельницы издавна принадлежали богачам.

Когда знакомый привел паромщика к мельнице, то рассказал и об ее хозяине. За беседой они внимательно рассматривали каждый уголок.

Знакомый, попинав новый жернов, сказал:

— Эти люди из Чжунсая сидят в своей крепости высоко в горах, а дело-то начинать к нам на реку приходят; вот эта мельница — начальника дружины Вана из Чжунсая, столько денег — семьсот чохов!

Старый паромщик, вращая маленькими глазками, с легкой завистью любовался всем, что было на мельнице, кивал, давая оценку каждой вещи. Потом они сели на недоделанную скамью из белой древесины, и знакомый заговорил о будущем мельницы: вроде бы ее должны были отдать как приданое за дочерью командира дружины. Вслед за этим он вспомнил о Цуйцуй и сразу же — о поручении, которое доверил ему Далао, и спросил:

— Дядя, сколько Цуйцуй будет в этом году?

— Уже четырнадцать, будет пятнадцать, — сказав это, старый паромщик продолжил в уме подсчет минувшим годам.

— Четырнадцать — а уже такая способная! Ох и счастье будет тому, кому она достанется!

— Какое счастье? Нет же за ней крупорушки, чтоб в приданое отдать.

— Не говорите так! Она — нужный человек! Пара рук заменит пять крупорушек! Ведь построил же голыми руками Лю Бань лоянский мост!

И сам же засмеялся.

Старый паромщик тоже засмеялся, подумав: «Что ж, и Цуйцуй пойдет голыми руками строить лоянский мост? Вот новости!»

А тот человек спустя еще какое-то время сказал:

— Глаз чадунца не дурак — выбирать жену мастак. Дядюшка, если вы мне доверяете, я расскажу вам одну шутку.

— Какую шутку? — спросил паромщик.

— Дядюшка, если вы мне доверяете, примите эту шутку за правду.

И вслед за этим рассказал, как Далао из семьи Шуньшуня хвалил красоту Цуйцуй, а также поручил ему выведать, как старик отнесется к этому, после чего пересказал паромщику и другие слова парня:

— Я его спрашиваю: «Далао, ты правду говоришь или шутишь?», а он отвечает: «Ты сходи для меня к старику и разузнай, мне нравится Цуйцуй, я хочу Цуйцуй, это правда!» Я говорю: «Я на язык-то не остер, а ну как скажу, а старик мне — оплеуху?» А он: «Если боишься побоев, то сперва расскажи как шутку, тогда он тебя не побьет!» Поэтому, дядя, я с вами речь завел сперва как о шутке. Подумайте, он девятого числа вернется из Сычуани и придет ко мне, что ему ответить?

Старый паромщик вспомнил, что в прошлый раз сказал ему сам Далао, и понял, что намерения его искренни, а также понял, что Шуньшуню нравится Цуйцуй, и душа его возликовала. Но обычай требовал, чтобы на обсуждение подобных дел человек явился в дом у речки сам, с гостинцами, и благоразумно ответил:

— Когда он вернется, ты скажи — старик, услышав шутку, и сам шутку рассказал: «Телеге, говорит, ехать по тележной колее, а лошади — по тропе лошадиной, у каждого свой путь. Если Далао пойдет по тележной колее, то решать должен его отец, пусть пришлет сватов и пристойно со мной это обсудит. Если пойдет по лошадиной тропе, то должен решать сам, выйти на утес возле переправы и петь для Цуйцуй».

— Дядя, если долгие песни тронут сердце Цуйцуй, то я прямо завтра сам пойду ей петь.

— Думаешь, я буду против, если Цуйцуй согласится?

— Нет, он думает, что если ты согласишься, то Цуйцуй не сможет возразить.

— Нельзя так говорить, это ведь ее дело!

— Даже если и ее, все равно обязательно нужен старший, чтобы принимать решения, да и он сам все-таки считает, что ваше слово куда лучше, чем бесконечно петь днями и ночами.

— Ну тогда, скажу я, мы сделаем так: когда он вернется из Сычуани, нужно, чтобы они начистоту поговорили с Шуньшунем. А я что, я сперва у Цуйцуй спрошу, если она считает, что уйти с тем, кто ей будет петь, интереснее, то ты тогда убеди Далао идти по извилистой лошадиной тропе.

— Хорошо. Как увижу его, сразу скажу: «Далао, твою шутку я рассказал, а по правде ты уж сам смотри, как судьба твоя будет». И правда, пусть судьба распорядится, но я знаю, его судьба в ваших руках.

— Не говори так! Будь это дело у меня в руках, я бы сразу же согласился.

Закончив этот разговор, они направились смотреть на три новые лодки Шуньшуня. А в доме Шуньшуня на улице Хэцзе меж тем творились такие дела:

Хотя дочь деревенского богатея и позвала Цуйцуй сесть рядом с ней, и место было очень хорошее — из этого окна была видна каждая волна на реке, — сердце паромщицы не могло найти покоя. Теснящиеся у других окон, что пришли посмотреть на гуляния, чаще глядели на этих женщин, чем на реку. Некоторые гости притворялись, что им нужно по какому-то делу пройти из одного конца дома в другой, но на самом деле глазели на женщин, что сидели рядом с Цуйцуй. Она чувствовала себя не в своей тарелке и только искала предлог, чтобы убежать. Вскоре с реки донесся звук взрывающихся хлопушек, и собравшиеся на другом берегу лодки дружно стартовали в сторону города. Сперва четыре лодки держались недалеко друг от друга, подобно четырем стрелам рассекая водную гладь, но на середине пути вперед вырвались две, а спустя еще немного времени между ними двумя проскользнула еще одна, обогнала их и рванулась вперед. Когда лодка достигла здания таможенного управления, еще раз, знаменуя ее победу, грянули хлопушки. Выяснилось, что победившую команду составляли гребцы с улицы Хэцзе, и треск поздравительных хлопушек раздавался уже повсеместно. Лодка проделала путь вдоль домов на сваях, ее барабан грохотал под веселые приветственные крики с берега и из окон. Цуйцуй увидела парня с красным тюрбаном на голове, что стоял на носу лодки и размахивал флажками, направляя ее ход, — это был Эрлао, который давеча приносил горлянку. В ее памяти вновь всплыли события трехлетней давности — «Большая рыба тебя слопает!» — «Слопает или нет — не твое дело!» — «Собака, смотри, на кого лаешь!»… Вспомнив о псе, она вдруг поняла, что его нет рядом, и отправилась на поиски, напрочь забыв о человеке в лодке.

Она искала в толпе своего пса, а вокруг меж тем шли разговоры.

Одна женщина с широким лицом спросила:

— Это из которой же семьи вон та, что сидит на том прекрасном месте возле окна в доме Шуньшуня?

Другая женщина тут же ответила:

— Это дочь господина Вана из крепости, говорят, сегодня приехала посмотреть на гонки, а на самом деле — кое на кого, да и самой показаться! Вот же везет ей, посчастливилось на такое хорошее место сесть!

— На кого смотреть? Кому показаться?

— Ах, ты все еще не понимаешь! Тот богач хочет с Шуньшунем породниться.

— А за кого ее замуж отдают? За Далао или за Эрлао?

— Говорят, за Эрлао, подождите, увидите — этот Юэ Юнь скоро сюда придет поглядеть на тещу.

— Все уже уладили, — вмешалась другая женщина, — все очень хорошо! За ней в приданое дают новехонькую мельницу, даже лучше, чем десять рабочих!

Кто-то спросил:

— А что Эрлао? Согласится?

Кто-то тихо ответил:

— Эрлао уже говорил, что не на что тут смотреть. «Для начала, я просто не хочу быть хозяином мельницы!»