Сороковые... Роковые

Пошли к ноуту, Данька шустро пощелкал мышью и выдал:

– Вот, смотри, что нашел!!

Варя читала и не скрывала слез, её Герушка, оказывается был жив до 2006 года. Совместно с Паулем Краузе основал после войны фармацевтическую, сначала небольшую фабричку, к девяностым годам превратившуюся в солидную фирму - 'Hoffnung'- Надежда. Женился в сорокапятилетнем возрасте, есть сын - Николас, фармацевт. И было одно единственное фото Герберта, на юбилее в его восемьдесят.

Варя долго-долго смотрела на своего постаревшего, но все такого же, замкнутого, сухостойного, уже с палочкой, Герби.

– Герушка, так тебе и не довелось, похоже, больше быть таким счастливым и беззаботно смеющимся? Милый ты мой, не знала я и не могла представить, что ты мне такое счастье оставил - ребенка, а если он будет похож на тебя...

Следущая фотка - его сына.
– Мда, только глаза фатера и нос, а так совсем не похож!

Невысокий полный мужчина добродушно улыбался в объектив.

– Мам, не плачь, мам, все же хорошо.

– А? Да, сынка! Просто, - и Варя решилась - все равно когда-то надо будет говорить, - этот вот немец-он для меня там был всем на свете.

– Мам, ты что ли влюбилась в фашиста?

– Не в фашиста, в немца, среди всяких наций есть и люди и нелюди!!
– Варя обиделась.

– Мам, прости, пока трудно понять такое.

– А ты пойми, тем более, что в сентябре, если все сложится удачно, и я смогу выносить, рожу его ребенка.

– Мам? Ты шутишь так?

– Нет, сын, не шучу.

Варя, не вдаваясь в подробности, рассказала ему, что и как было там. Сын сидел с круглыми глазами, Варя достала флешку, тоже запрятанную в поясок:

– Вставляй и смотри, что и как. Дань, нас предупредили, чтобы утечки информации не было.

– Понял, понял уже.

Он вставил флешку, и первый же кадр оттуда поразил его - Гринька и Василек, одетые в немыслимое рванье, худющщие, замурзанные, но безмерно счастливые улыбались в объектив, посередине стоял волк. Данька завис, внимательно-внимательно разглядывал пацанов и Волчка, потом начал смотреть дальше, впечатлил Леший.

– Мам, это же настоящий Леший!!

– Его там так и зовут.

– А этот пацан - командир отряда. Партизан? Да он же совсем не тянет на командира?-

– Потянул вот.

Данька подолгу рассматривал каждый кадр, увидев Ищенко в будке лудильщика аж присвистнул: -Ни фига себе!

Долго вглядывался в худые лица бывших пленных, полюбовался на Стешу, восхитился косами её и Полюшки.

Затем сначала недоуменно, а потом все внимательнее всматривался в фотографии своих родственников.

– Мам, это же...
– как-то неверяще спросил он, - это же наши брянские? Кого-кого, а вот этого пацана-деда Гришу я всегда узнаю. Мы же к нему заезжали, и твой любимый дядюшка Ваня, тоже узнаваем. А это наш прадед? А этот сухонький дедок?

– Это мой прадед, твой уже пра-пра, Григорий.

– Мам, а это? Понял, это наш Никифор, погибший в Польше?

Варя кивнула, слезы опять полились.

– Мам, но ему лет четырнадцать от силы? Он же мелкий?

– Тут шестнадцать, на следующий год - погибнет.
– Варя разрыдалась.
– Ох, Данька. Я... там... так было горько, когда я его увидела, он такой мальчик, чистый, наивный... ты представить себе не можешь, как это все страшно. Вот там, видишь, два парнишки, спасенные Лешим, повыше - его сын, про них - потом, а который пониже... Он же со своей батареей остался прикрывать отход наших, знал, что все тут и останутся. Там же весь бугор перепахан снарядами, лупили по ним прямой наводкой, а у них уже снарядов не было... Мальчишечка нецелованный, хорошо - деды нашли и услышали, что дышить, а у нас таблетки были, я своим на Урал много чего прикупила, у мужиков в машинах аптечки. Антибиотики были, кой кого вытащили с того света почти. Фильмы, книги, но видеть воочию...

– А папаня твой где?

– А папаня мой не заслужил быть в кадре, он и тогда уже такой был, говнюк.

– О, вот твой немец-перец.

Сын замолчал, вглядывался в необычно сияющую мамку и счастливого, молодого, его примерно ровесника-немца, бережно обнимающего её.

– Ну что, ма? Хорош мужик, видный - здесь он по-человечески выглядит, а то как рыба замороженная вон в компе.

– Дань, он только со мной таким и был, вечерами и ночью, а днем - замурованный наглухо, тоже уметь надо, знать про будущее и держаться, не сорваться. Я его когда вначале увидела - звала жердяй и сухостой. Он говорил 'сукостой'

– Ладно, - вздохнул сын, - родишь мне братика или сестричку - будет наполовину моим ребенком.

Ищенко, бледный, но довольный, встретил всех радостным возгласом:

– А, явились бродяги!

Сидевшая возле и державшая его за руку жена, всегда такая важная дама, порывисто вскочила и, обняв Варю, разрыдалась:

– Варь, я никак поверить не могу, что вы здесь!! Живые!

– Люда, все хорошо, видишь, мы с ним какие стройные и молодые стали?? Он у тебя про давление и диеты забыл, волновался, что не признаешь во вьюноше его.

– Ох, извините меня!

Людмила уставилась на всех пришедших:

– Какие вы все стройные, худенькие.

– Диета у нас была, экзотическая, оккупационная, - улыбнулся Иван.
– Зато никаких тебе болячек.

Немного поговорили, Ищенко тоже подтвердил:

– Неча про нашего Герби кому-то ешче знать!!

В бокс заглянула медсестричка.

– Пожалуйста, закругляйтесь - шесть человек сразу - это...

– Все, Николаич, мы пошли. Поправляйся - теперь можно не дергаться - дома мы.

А в милиции - все упорно не называли МВД по-новому, их немного обрадовали:

– Первые данные для вас: Григорий и Василий Родионовичи Крутовы - оба живы. Василий Родионович -профессор, окончил в свое время матфак МГУ, преподает в Брянском госунивеситете, Григорий Родионович - пенсионер, живет в своей родной деревне - Березовке.

Варя молчком утирала побежавшие слезы.