Сороковые... Роковые

Пчеловодов кратко сказал, что давно вынашивал идею строительства завода по переработке отходов, желающие как бы находились, но все выторговывали себе какие-то привилегии, даже не приступая к делу.
– Город растет, свалки эти достали, если заинтересуешься, пришлю тебе все бумаги.

– Почему я?
– спросил Гончаров.
– Мы же с тобой, как бы помягче выразиться...

– Да, - кивнул Пчеловодов, - так и есть, я никогда тебя не воспринимал иначе, как понтующегося мачо. Но сейчас... земля слухом полнится... Вот я и прикинул все, ты, говорят, стал совсем другим, мне батя мой всегда говорил - 'за одного битого-двух небитых дают'. Да и судя по тому, что ты всех этих лизоблюдов послал, дело с тобой иметь стоит.

– Я подумаю, посоветуюсь с ребятами своими.

– Одного я знаю - Ванька Шелестов. В соседних домах жили, крепкий мужик, уважаю, если все остальные такие-же, тебе просто позавидуешь.

– Именно что - все такие настоящие.

А вечером был звонок от Варюшки.

– Серенький, - она так ласково и нежно называла его, что у Гончарова всегда становилось тепло на сердце.

– Серенький, мой Данька безобразно меня эксплуатирует...

– В чем, Варюш?

– Да вот, пельменев ему и побольше сделать, ну я и размахнулась...

– Ага, - засмеялся Гончаров, - на нас всех?

– Привычка, блин, партизанская - на Маланьину свадьбу готовить. Ждем вас с Данькой через минут сорок, лады?

– Пельменев твоих я ещё ой с какой поры жду. Буду, что-то захватить?

– Да вроде все есть!

– Понял, буду!!

Мальчики Варины обожаемые приехали быстро, Николаич с женой, Иван тоже с женой, Костик с мамулей и двумя сестричками, Игорь с бабулей - славно так посидели.

Мужики натащили фруктов для Вари, она бурчала, но кто её стал слушать??

– Для Гербертовича, не тебе!!

Данька внимательно приглядывался ко всем, видел их искреннее обожание друг друга и радовался за мамулю.

Варя потихоньку позвала Серегу и Игоря на кухню.

– Мальчики, я вот тут... понимаю, что наступаю на больное, но сама такая же, я вам... вот, смотрите, - она протянула тому и другому по большому черному бумажному пакету.

Оба вытащили фото... своих любимых, оставшихся там...
– Варь, Варька, это же...
– у Игоря не нашлось слов, он порывисто обнял её и спрятал повлажневшие глаза.
– Варь, дороже вот этих фоток для меня ничего нет.

А Серенький, присев на диванчик, молча перебирал пять фоток, рвалось у него сердце надвое от любви и тоски.

– Мальчики, вы на меня не обиделись?

– Варюха, мы все в одинаковом положении, а твой жердяй?

– Тоже есть, несколько кадров, - улыбнулась она сквозь слезы.

Мужики дружно мотнули головами, не отрывая взглядов от своих таких юных и уже таких стареньких, если живы, жен.

– Варь, через месяц, даже меньше, поедем??

– Если разрешат, пешком пойду.

– Игорек, ты где?
– заглянула в дверь бабуля.

– Баб, смотри, вот моя Степушка какая!!
– бабуля долго-долго вглядывалась в счастливых внука и его далекую жену

– Игорёшка, ты молодец. Такую славную Степушку выбрал. Сереженька, а твою женушку покажешь??

Тот молча подал фотку.

– Какая нежная девочка, а коса-то, - ахнула бабуля.
– Не печальтесь, вам хоть недолго, но такая настоящая любовь выпала, да и должны же быть родные у вас там. Сама с вами поеду!

ГЛАВА 17. Гринька как-то нечаянно подружился с Гущевым Колькой. Пацаны деревенские приглядели небольшой уголок на речке, где за кустами не видно было их с дороги, мало ли, сдуру кто пальнет. Вот Гриня и не рассчитал свои силы у жару.

– Чуть было не утоп, да хорошо Колька Гущев як раз у кусты прибег, ну и подмогнул доплыть-то.

Как ругала его Ефимовна, а потом, обессиленно опустившись на лавку, заплакала:

– Гринь, ты что-то понимать будешь? Ведь ни у меня, ни у вас с Василем, пока никого нема. Я Бога молю за батька вашего, войне-то ешчё конца не видать, а Василь у нас не гаворит?

Гринька потоптался на месте, почесал в лохмах и наверное, впервые в своей жизни, проникновенно сказал:

– Я, эта, ня буду больше. И впрямь, прийдуть наши, а я як малолетка, не плачь Ехвимовна. Ей Бога, ня буду!

Та только безнадежно взмахнула рукой, а Василь горько-горько посмотрел на него.

– Василь, я слово дал!

Ефимовна, поглядев по сторонам, пока не было вблизи никого, негромко хвалила Гущева у колодца при бабах, они поудивлялись:

– От ведь, у такого батька хороший ребятенок вырос. От што значит, у бабки сваёй растёть, ёна женка добрая, помирать тагда собиралася, а сейчас гаворя - унука надо хоть до ХФЗУ дотянуть. Бабоньки, а ведь наши-то, сказывают, совсем недалече. Вон, погромыхиваеть, як у сорок первом.

– А ну, пошла отседа!
– заорала одна из них, увидев приближающуюся сплетницу Агашку.

– От ведь, животина клятая, чисто баба любопытная!
– она хитро перевела стрелки и замахнулась на выглядывающую из подворотни собаку, которая была как выразился дед Ефим:

– Великого ума. Як немчура прийшли, она ни разу не гавкнула, знаеть, что стельнуть, не то что иные бабы!!
– явно намекая на Агашку.

Бабы, шустро похватав ведра, тут же поспешили по дворам, да и показавшиеся в конце улицы два полицая тоже придавали им прыти. Агашка же зацепилась языком с ними, но полицаи это не бабы - тут же шуганули придурошную куды подальше.

В Березовке с отъездом Краузе стало намного сложнее с пропитанием - работавшие в имении худо-бедно были сыты, да и редкая из женщин съедала свой небольшой кусок серого хлеба - все старались отнести домой, сейчас же и этого не было.