Сосед будет сверху
Шрифт:
Да, блин, о чем я? Это гребаное помутнение, отрава, я двинулась рассудком! Я ненавижу соседа сверху, который трахает все, что движется.
И никак не трахнет тебя.
— Вот и иди! — кричу я ему вслед, пока тот обувается. — Тебя как раз заждались потасканные подружки, пропахшие рыбным соусом!
Чтобы не терять запал, я представляю, как он имеет вчерашнюю Иришку на том же столе, где чуть было не трахнул меня. От ревности — а это уже точно ревность — в глазах белеет. Мне реально становится плохо.
— Вообще не понимаю, зачем вожусь с тобой, — рычит мудак, затягивая шнурки так,
— Тик-так, поспеши, а то пропустишь минет на ужин. Лучше тебе точно ничего не приготовят.
— Тупая малолетка, у которой вместо мозгов зефир, — нашептывает под нос, собираясь хлопнуть дверью, а я ловлю ее на лету, чтобы выскочить следом.
— Ты даже мизинца моего не стоишь!
Кого ты пытаешься убедить — его или себя?
Я ловлю свое отражение в стеклянных панелях на стене — в одном белье, босиком, с мокрыми волосами. Кто за кем бежит?
— Сиськи бы отрастила сначала, — зло выплевывает мудак, когда створки лифта разъезжаются в стороны.
— Тебе нравятся мои сиськи! — ору я ему в ответ что есть сил. Как же прекрасно, что на этаже всего одна квартира. Моя. Иначе ролик про орущую пигалицу в трусах уже облетел бы весь интернет.
А Дантес застывает, сделав шаг вперед. Ровно посередине. Лифт не уедет, если он не подвинется.
Стук-стук-стук.
Это галлюцинации.
Шерк-шерк-шерк.
А вот это уже нет. С этим звуком его рвотно-белоснежные кеды цепляют ковровое покрытие между нами.
Бдыщь!
Так притягиваются тела, и сталкиваются молекулы.
— Ой! — это срывается с моих губ, когда Дантес затягивает меня в лифт и, подкинув вверх, усаживает голой задницей на поручень.
Он жмет кнопку «стоп», едва лифт начинает движение, и сминает ладонями мою грудь через ткань.
— Нравятся, — подтверждает, разговаривая явно не со мной, растирая большим пальцем чувствительные соски.
— А ты мне нет. — Тут не отрицаю, что больше похоже на писк, чем на достойный протест.
— Врешь, — с довольной рожей заключает Дантес.
— Но диктофон… — звучит мой последний довод.
Он мотает головой, облизывая яркие губы.
Уже плевать, что верхняя тоньше, да?
— Я, Александр Николаевич Дантес, — повторяет он проникновенным голосом, от которого по телу волнами растекается возбуждение и закипает кровь. — Пальцем не притронусь к Александре Сергеевне Пушкиной без ее прямого приказа, — глядя на мой рот, он с каждым словом сокращает и без того смешные миллиметры между нами и наизусть повторяет текст. — Без ее личной просьбы или…
Я вижу этот блеск в его глазах, тонкую морщинку на лбу и уже знаю, что произойдет в следующую секунду.
— Или ее страстного желания, — кончает он, и мои трусы съезжают по бедрам вниз.
Глава 11
Глава 11
Это восхитительно. Нет, правда.
Это очень быстро. Он вообще не тратит время на прелюдию, а мне и не надо. Ощущение, что прелюдия у нас уже была — там, в квартире, когда мы орали друг на друга. Потому что я возбуждена до предела. В целом, чтобы кончить, мне, наверное, много и не надо.
Дантес ровно
три секунды смотрит мне в глаза — этого хватает, чтобы я потеряла терпение и рассудок. Его пальцы касаются моих половых губ — это очень скользко и буквально взрывоопасно.Фантастика! Я никогда такого не испытывала. Я никого в своей жизни не желала так невозможно и до одурения сильно!
Он улыбается одним уголком нахальных губ, чуть запрокинув голову, смотрит на меня сквозь прикрытые веки, и я уже готова разорвать его на мелкие кусочки. На хрена эти паузы?
— Еще держишься? — Его губы подрагивают от нетерпения, скорее всего, как и мои.
Что мне, блин, делать? Признать слабость или держаться до конца?
Пока я схожу с ума, Дантес решает за меня.
— Да к черту твое мнение!
О да, малыш, вот этого я и ждала. Когда он успел ширинку расстегнуть?
Дантес сжимает мои бедра, тянет их на себя, и я чувствую измученной его же пальцами кожей твердый член, все еще спрятанный под тканью трусов.
Стон, который вырывается из моего горла, слышится мне как настоящий вопль, а Дантес хохочет. Шипит что-то, схватив меня за загривок у самой линии волос. А затем его рука скользит выше, и кожа на моей голове натягивается. Мы снова целуемся. Это слишком горячо и беспорядочно, я забываю о дыхании и контроле за собственным языком. И я точно не умела так целоваться раньше.
Это он.
Он снова прижимается ко мне, не сняв трусы, подонок! Все пульсирует, и я чувствую такую пустоту внутри, что хочется взвыть и грохнуть его.
Что. Мне. Делать? Подать письменное прошение на выдачу члена в количестве одна штука?
А-а!
Рука Дантеса опускается вниз. Да, пожалуйста, скажи, что ты готов-таки сделать это. Я не стану умолять, я просто сделаю все сама, если сейчас же не...
— Твою мать! — это рычу я.
Потому что все происходит охренительно быстро. Вот гладкая головка прижалась к моему входу, и вот она уже легко скользнула дальше, будто мы делали это сотни раз. Будто наши тела прекрасно знают, как соединяться друг с другом.
Я хватаюсь за его плечи в попытке прижаться еще крепче и снова слышу хриплый смех на ухо.
— Подожди, — говорит шепотом, — подожди...
Он берет мое лицо в ладони, и наши лбы сталкиваются. Мы смотрим друг другу в глаза, рты открыты, потому что оба отчаянно стонем. Дантес выходит и снова делает поступательное движение, а я чертовски сильно выгибаюсь.
— Охуенно, — сквозь нервный, но удовлетворенный смех выдыхает Дантес.
Это действительно космически круто, потому что я кончаю на третьем толчке. А накатывает моментально — я никогда не ощущала ничего подобного. Тело от предвкушения просто воспламеняется, ногти врезаются в шею Дантеса, лодыжки скрещиваются за его спиной, чтобы не посмел отстраниться.
Твою мать!
Дантес не дает отдышаться ни секунды. Он продолжает в том же оглушающем темпе, а я еле успеваю перевести дух. Это был мощнейший в моей жизни оргазм, которым мне даже не дали насладиться!
От обиды хочу выть, что за херня?
Или все продумано?
Кажется, да. Потому что Дантес вдруг подхватывает меня под задницу, а я цепляюсь за поручень, на котором сидела, и… полный кайф! Он активно толкается в меня, крепко удерживая за бедра и снова разгоняя кровь.
Раз-раз-раз.