Сосед будет сверху

Спрятав подальше смущение и молча вытерев пол, я достаю новую порцию яиц и приступаю к готовке. На «хозяина» не смотрю, сил нет. Точнее, силы воли.

Он слишком хорош, даже очарователен с этим своим утренним уютным видом. Стоит, опершись на кухонный остров, и с улыбкой наблюдает за моими действиями. Я ловлю его отражение во всех доступных поверхностях и могу поклясться, что он тоже пялится без остановки. Это все, блин, так подкупает, просто кошмар! У меня руки дрожат от желания снова коснуться его плеч, шеи, волос…

Я до безумия хочу поцелуев. Таких, как вчера, — безумных!

Но… нет. Напоминаю себе, что я тут работаю, а не отрабатываю, так что пошлым мыслям в голове не место.

— Я в душ, — потягиваясь, сообщает Дантес, будто мы с ним семейная парочка, и уходит в сторону ванной комнаты.

В груди тоскливо печет. Если бы это было возможно, я бы и правда сейчас готовила ему завтрак — просто завтрак для двоих. Не прекрасно ли это?

И тут же в голове всплывает тот злосчастный азиатский ужин, который предназначался вовсе не мне.

Дура! Ты такая дура! Хватит мечтать, задолбала!

Не к месту замечаю, что на кухне идеальная чистота. Видимо, кто-то последовал моему совету и прибрался, только я очень надеюсь, что это была не Иришка после пары минетов, а приходящая уборщица.

Черт, ну зачем опять эти мысли? Они меня убивают.

Все мои кухонные радости, начиная с ножей и заканчивая посудой, уже не кажутся такими приятными. Мне теперь до одури тоскливо, что это все не мое и я только «играю» с соседом в отношения, случайно перескакивая с рабочих на личные.

Зарывшись в собственной печали, я так увлекаюсь украшением вафель, подпеваю музыке, льющейся из колонок, что ничего вокруг не замечаю. А ситуация в один миг становится очень напряженной, когда к моей спине прижимается что-то горячее. Влажное. Недвусмысленно твердое.

— Дантес? — тяну я.

Он мурлычет вместо ответа, как умеет, и вдавливается телом сильнее. Он голый! Только, кажется, на бедрах висит полотенце, хотя я не удивлюсь, если там вообще ничего нет.

Пара ягод, которые я раскладывала на вафлях, падают обратно в тарелку. Мои коленки дрожат, грозясь подогнуться.

— Дан-тес, — бормочу я растерянно.

Его рот касается изгиба моей шеи. Он утыкается в меня носом, будто ныряет, а его губы порхают по моей коже, оставляя за собой мурашки. В груди болезненно сжимается сердце, а низ живота скручивает спазмами. И это даже не бабочки, это чертовы птеродактили копошатся там! Они же закладывают своим ором мне уши, потому что я больше ничего не слышу.

— Отвали, — я пытаюсь звучать твердо и уверенно.

— Тогда прекрати меня соблазнять, — бормочет Дантес. Да так, будто или пьян в ноль, или одержим мной настолько, что еле ворочает языком.

Не верю! Я этому мудаку ни на грамм не верю!

Я пытаюсь отпихнуть его, тараню задом, но его это, видимо, еще больше заводит. Он прижимается крепче, его руки скользят по моим бедрам. Гладят сначала внешнюю сторону, потом внутреннюю — всего в каком-то сантиметре от того места, где я уже очень хочу, чтобы он меня коснулся.

— Я и не пыталась! Тебя заводят очень странные вещи, извращенец, — рычу я на него, а он удовлетворенно смеется в ответ.

Его дыхание щекочет мою шею. Одна рука мудака тянется к резинке моих спортивных штанов, вторая ползет вверх, к лицу — очерчивает челюсть и заставляет запрокинуть голову на его плечо.

Твою-мать-твою-мать-твою-мать.

— Хватит! Не хочу! Прекрати!

Он заставляет меня повернуться, и наши губы встречаются. Черт!

Это почти невинно. Просто мягкий поцелуй-касание. Нереально нежный, но от него весь жар тела концентрируется внизу живота. Я распахиваю в ужасе глаза, Дантес делает тоже самое. Мы смотрим друг на друга пару мучительных секунд, и я даже не успеваю предотвратить вероломное вторжение.

Пальцы Дантеса оказываются в моих трусах, а из моего рта вырывается всхлип. Черт, до этой секунды я не осознавала, насколько безгранично желала ощутить его в себе. И тем более не догадывалась, как сложно будет это остановить: тело чувствует себя в его руках, будто бы на своем месте. Мы идеально подходим друг другу, и это пугает.

Потому что, когда придется расстаться, от меня, вполне вероятно, оторвут кусок мяса на память — настолько я успею срастись с этим придурком.

Дантес делает еле уловимое движение пальцами во мне, и на его губах расцветает довольная счастливая улыбка победителя. Это правда, он победил. Он прижимает меня крепче, снова целует. Он стискивает меня в своих руках, мнет, будто я плюшевая игрушка, рычит, стонет. Я себя уже даже не ощущаю. Будто я стала частью другого человека и наблюдаю за собой со стороны.

— Стой. Стой! Ты обещал! — визжу я, как ненормальная.

Он резко тормозит.

— Что?

Будто не верит, что я его остановила.

— Ты обещал! Без моего желания не…

— Ну мы же вчера выяснили, что…

— Нет. Нет! — возражаю из последних сил я.

И Дантес отходит на шаг, опускает руки. Я не смотрю на него, потому что не хочу знать, как он сейчас выглядит.

— Иди оденься, — почти возмущенно шепчу я. — Не ходи... так.

— Почему? Волнуешься? — его голос все еще звучит игриво.

— Нет. Шурика-младшего простудишь. Иди уже, — я еле выдавливаю из себя. Мне прям плохо от того, что мы не завершили очередной акт прелюбодеяния.

И еще хуже от того, что я слышу шаги и тихий смех Дантеса. Боже. Я наливаю себе стакан воды и пытаюсь успокоиться.

Тщетно.

Дантес возвращается уже при параде — одетый в выглаженную футболку и светлые домашние штаны. Весь такой идеальный, с иголочки, хотя еще полчаса назад дрых мертвым сном. И как это у мужиков получается? Что за магия?

Он молча делает себе кофе и садится есть, пока я собираю грязные столовые приборы в посудомоечную машину. Не трогает меня, как послушный мальчик, а я тихо ненавижу собственные загоны. Я в офигенном пентхаусе с пальчики-оближешь-каким-красивым парнем строю из себя недотрогу, потому что боюсь разбитого сердца. Ду-ра. А могла бы получать очередные оглушительные оргазмы. Уже прямо сейчас. На этом столе.

Фыркнув под нос и поймав вопросительный взгляд Дантеса, я с горечью выдыхаю. Работу-то выполнила, сварганив ему пасту с креветками на ужин, пора и честь знать. Я не хочу споров и скандалов, не хочу выдавать отрепетированную за эти двадцать с лишним минут его отсутствия речь, которую обязательно обрушу ему на голову, если задержусь. Ду-ра.